Майкл задумчиво помолчал, пожевал губами. С ветки на соседнем дереве вспорхнула птица – захлопали крылья, раздался птичий крик, мол, лечу я уже, ждите; почему-то ему показалось, что она прокричала именно это. Вновь задвигался по земле кончик палки.
– Далее идет казуальное – причинно-следственное тело, также отвечающее за умение удерживать финансовые потоки, успех и прочее. Следом – ментальное тело – тело получения информации и ее обработки, и бодхиальное тело – тело взаимодействия с высшим проявлением – Вселенной, Источником или Создателем, если хотите.
После того как речь умолкла, Агнес и Том, глядя на нарисованную Майклом схему, целую минуту молчали – переваривали услышанное. Не решались ни спрашивать, ни комментировать. Ждали продолжения.
– Все понятно?
Он спросил это, зная, что пока ничего не понятно. Так и должно быть: детали встанут на место позже, а пока стоит дать им время подумать.
– Если пока вопросов нет, то вот домашнее задание: попробуйте осознать наличие у себя тонких тел и их предназначение. Чувствовать каждое по отдельности не нужно, только осознать. Ясно?
– Ясно.
Место урока ученики покинули, забыв попрощаться, загруженные новым доверху, как тяжелые составы с углем.
Майкл смотрел им вслед, пока между деревьями не перестали мелькать спины: одна в белой курточке, другая в черной.
– А я нашла зеркалу имя, представляете? Так долго искала! Перебрала десятки вариантов, а ему все не нравилось. Но ведь в итоге нашла!
Марика болтала без умолку. Носилась вокруг проводника, что появился возле ее стоянки пять минут назад и теперь складывал костер, и рассказывала-рассказывала-рассказывала. Ее переполнившемуся кувшину впечатлений срочно требовалось выплеснуться через край, и слова напоминали бурную речку.
– А Арви! Ему с утра котелок наварил гороховой каши, и тот с полчаса морщился, прежде чем поел. А мясо никак – сколько ни пыталась его наколдовать, ничего не вышло. А как он сегодня храбро прыгнул!
– Котелок?
– Арви!
– Прыгнул куда?
– Ну, на тот лист, который был возле подъема… Сейчас! – она взмахнула рукой в предвкушении. – Сейчас я все расскажу!
Марика кое-как усадила себя на поваленное бревно, радостно выдохнула и почесалась.
– Эх, помыться бы… Слушайте, а у вас стиралки нет?
Сказала – и прикусила язык. Поняла, что, наверное, перегнула палку: с чего бы ей спрашивать о таком проводника? Ведь все идут в грязном, у всех равные условия. Смутилась.
А Майкл застыл, держа в руках сушняк на растопку, задумался. Затем сложил веточки на землю, отряхнул ладони и с отразившимся на лице удивлением ответил:
– Вообще-то есть.
– Правда?
Было видно, как она терзается: то ли поканючить «можно я постираю?», то ли пересилить себя и отказаться от соблазна в преимуществе, не предоставленном другим. Победил соблазн.
– А можно я постираю вещи? Эта кофта… я от нее уже чешусь… И штаны. Или это будет неправильно? Так, наверное, нельзя? Недопустимо правилами?
– Ну, вообще-то правила здесь формируются в каком-то смысле на ходу. Я вот тоже не прихожу обычно к людям, чтобы посидеть у костра, но это не возбраняется. Другое дело, – тут Морэн сделал паузу, – что Уровень заметит это и, скорее всего, за появившийся плюс в виде поблажки со стиркой даст вам какое-нибудь дополнительное испытание. Так что решать вам. Мне стиралки не жалко.
Костер он складывать не стал – ждал, пока притихшая Марика придет к какому-либо решению, а та от усердия, пытаясь взвесить все плюсы и минусы, ерзала из стороны в сторону, как будто поверхность бревна жглась и кололась.
– Слушайте, – наконец выпалила она, – мне ведь идти не очень долго осталось? Я уже пять дней иду. В любом случае, скорее всего, столько же или меньше, так?
– Возможно.
– Тогда оставшиеся пять дней, или сколько их там, я пройду в чистой одежде, что будет гораздо приятнее. Поэтому согласна! – она хлопнула себя ладонью по колену. – Сегодня все перестираю, а потом пройду дополнительное испытание. Согласна!
Глядя на ее раскрасневшееся, полное решимости лицо, Майкл улыбнулся.
– Тогда костер я складывать не буду. Сейчас сформирую нам путь. А вы, пожалуйста, застегните толстовку, наденьте шапку и завяжите шарф.
– Зачем?
– Затем, что в летнем домике стиральной машины нет, но она есть в зимнем коттедже, что расположен высоко в горах. А там холодно.
– Ух ты!
Без всяких споров Марика достала со дна рюкзака помятую шапку, потрясла ею в воздухе, чтобы распушить слежавшийся мех, и принялась послушно натягивать ее на голову.
– Вот это да-а-а-а! Как здорово!
Из окон, заставляя снежинки сверкать и переливаться, на сугробы падал теплый желтый свет, а Марика с наслаждением топталась по ним – нетронутым пушистым холмикам; из-под подошв то и дело раздавалось «хрусь-хрусь». Скрипел под сапогами снег, изо рта, растворяясь в холодном воздухе, вырывались клубы пара.
– Как красиво! Как будто из лета вдруг попали в Новый год! Вам бы тут елку нарядить и гирляндами ее увешать! А дом какой шикарный! Не сарай, как я думала, а прямо дворец. Простите, надеюсь, не обидела?
Она повернулась и замерла, Майкл залюбовался раскрасневшимися щеками и блестящими от радости глазами. И всего-то увидела снова снег. Смешно выбились из-под съехавшей на лоб шапки пряди волос.
– Нет, не обидели. Хороший дом, добротный. Здесь гораздо больше удобств, чем в том, что в лесу.
– И вид какой!
Скрип прекратился, когда Марика замерла и приоткрыла рот, залюбовавшись пейзажем – восстающими на фоне темного неба снежными горными пиками. Над коттеджем повисли мириады звезд; закат здесь догорел рано; опустилась ночь.
– Нет, точно Новый год. Я вообще не пойму: здесь будто все четыре сезона сразу. То абсолютная зима, то идешь в лесу, и как будто лето. То становится сыро, и накатывает осень. То вдруг снова оттаивает, и звенит весна. Как так может быть? Ведь в Нордейле сейчас лето. Просто лето, и все.
Вместо объяснений Майкл усмехнулся.
– Вы еще не видели долину Золотых Листьев. Там всегда бархатная осень. Тепло и красиво.
– Правда? А где это?
– Может быть, вы еще увидите. Не так далеко отсюда.
Гостья вдруг отвлеклась и завертела головой.
– Слушайте, а Арви с нами не пошел?
– Нет, он остался на том месте, куда вы вернетесь завтра. Не беспокойтесь, он вас дождется.
Марика частично успокоилась. Снова с искренним восторгом посмотрела на коттедж.
– Ну надо же! Сказка, и только!
В этот момент Майкл почему-то подумал об Анне. Не хотел сравнивать – всегда старался этого избегать, – но в этот момент сравнил. И почему его собственная девушка или та, кого он считал таковой, никогда не выказывала восторгов по поводу этого места? Ведь и правда красиво. Очень красиво! Горы, далекие завывания ветра в утесах, тишина, нетронутая белизна пейзажей и уют. Идиллия для души и тела.
Но нет. У Анны всегда были свои принципы и взгляды. И этот дом в ее понятие «хорошо» не входил. А если и слышались положительные фразы о коттедже, то обязательно в связке с каким-нибудь «но»…
– …Но куда там ходить?
– …Но что там делать?
– …Но ведь не будешь, хоть и красиво, сидеть в четырех стенах, как сыч?
– …Классный камин, но ведь его топить? Носить дрова, разжигать, следить…
Как будто она их носила.
Морэн, глядя в сторону, незаметно вздохнул. Затем повернулся, не смог сдержать улыбку при виде вновь принявшейся топтаться по снегу Марики и произнес:
– Пройдем в дом? Покажу вам, где стиральная машина и остальное.
Часом позже, отмывшаяся в белоснежной ванной и переодевшаяся в хлопковую футболку, толстый мужской вязаный свитер и широкие для ее фигуры штаны, Марика сидела в кресле, слушая потрескивающие за спиной в камине поленья, и потягивала из прозрачного стакана на ножке теплое, пахнущее корицей и имбирем вино.
Они устроились не в гостиной, а на застекленном балконе, откуда открывался завораживающий панорамный вид на укрытую ночью Магию.
Чужие коттедж, стакан и выбор алкогольного напитка, а на душе хорошо. Не своя квартира, но уютно; рядом не Ричард, а проводник, но от того не грустно, а спокойно. Горы за окном умиротворяли.
Где-то внизу, в подвальном помещении, крутил во вспененной воде грязные вещи барабан стиральной машины.
Майкл сидел в соседнем кресле и аккуратно набивал табаком папиросную бумагу. Скручивал, склеивал и откладывал их в коробочку. Получались эдакие шуршащие конфетки. Ни одну из них, впрочем, не раскуривал, лишь самозабвенно предавался занятию.
– Вы курите? – не удержалась от вопроса Марика. Зачем набивать и складывать в футляр – чтобы взять с собой?
– Нет, – не отрывая взгляда от щепотки табака, что держал между пальцами, Майкл покачал головой. – Раньше курил. А сейчас иногда просто скручиваю их. Так. Привычка. А вы?
– Тоже нет.
– Нетерпимы к табаку?
– Да почему, терпима.
К этому моменту она успела рассказать ему и про подъем, и про встречу с Роном, и про собственные испытанные за день чувства. Она видела, что он порадовался. Слушал с интересом, иногда задумывался о чем-то своем, не перебивал и молча, но искренне разделял ее восторг по поводу собственных достижений. В конце сказал лишь: «Вы молодец», – но и этих незатейливых слов ей хватило, чтобы тихое чувство блаженства вновь вернулось.
А сейчас они просто сидели. Пили вино, смотрели на горы и ждали, пока стиральная машина выполнит заданную программу, пока можно будет достать выстиранное, положить в сушилку и тогда уже отправляться спать.
Хорошие минуты ни о чем: для отдыха, неторопливой беседы, вечерней тишины без спешки.
– А где вы раньше работали?
Если наклонить стакан, в нем из стороны в сторону болталась коричневая пахучая палочка корицы. Марика не стала убирать ее на блюдце. Пусть болтается.
– Я был солдатом.