Чем дольше Марика вглядывалась в растущий вдалеке ельник, тем сильнее ей казалось, что это то самое место. Именно там она собиралась ставить палатку, и там же остался Арви. Всего лишь один рывок – и уже до обеда она выйдет на прежний путь. Пообедает, накормит сервала, достанет из рюкзака Лао и попробует вывести на новый разговор.
Тревожило лишь одно: та самая поляна, которую требовалось пересечь. Не длиннее пятисот метров – сухая, пустая, не поросшая даже кустами, слишком ровная для данной местности. И еще клочки белесого тумана, плавающие над ее поверхностью. Не ровная пелена, как бывает при оседании влаги, не непрерывный прозрачный слой, а сгустки – рваные, гулящие, словно призраки, сами по себе. Клочковатых полупрозрачных облаков было немного, но они странно двигались: то застывали, то вновь перемещались, то натыкались друг на друга, и тогда туман уплотнялся, делался густым; идти туда совсем не хотелось.
Марика заткнула шапку, что держала в руках, в кармашек рюкзака и тяжело вздохнула. Обходить это место долго. Справа, опять же, хоть и невысокий, но каменистый кряж. Слева не разглядеть что; лучше попробовать напрямую. Но только быстро.
Желательно бегом.
От сделанного шага вперед почему-то судорогой свело живот.
Что это – сосиски? Или разыгравшиеся нервы?
С отвесного края, расположенного над поляной, она съехала на попе.
При первых же шагах, сделанных по сухой траве, окружение изменилось. Исчезло над головой солнце, пропал его мягкий желтый свет, куда-то растворился окружавший до того ясный день – вокруг сомкнулись плотные серовато-белые сумерки.
Слушая гулко забившееся в груди сердце, Марика нервно сглотнула и хотела было вернуться, но, обернувшись, не увидела ничего, кроме мутной пелены, напоминающей ту, что плавала под стеклом Лао.
Что за чертовщина? Куда пропал пролесок, из которого она только что вышла? Куда делось солнце? Почему под ногами все та же трава, но уже не желтая, а серая, и почему стал таким плотным туман?
Это был первый момент неподдельного, засевшего где-то в печени страха. Моментально вспотели ладони, на затылке зашевелились волосы.
Зря она шагнула на эту поляну, пятой точкой чувствовала, что не стоит, но все равно пошла. А теперь так просто не выбраться. Направление помнилось хорошо – Марика напряженно смотрела в ту сторону, даже не моргала, чтобы случайно не пропустить способное материализоваться из ниоткуда нечто. А здесь точно могло материализоваться все что угодно – в это верилось без труда.
Звонко ударилась о край звенящего сознания мысль вернуться, но Марике почему-то показалось, что назад она не выберется, будет брести в неизвестном направлении, пока не упадет от бессилия. Нет, назад нельзя – так орала интуиция. Значит, только вперед.
Из тумана пока ничего не появлялось. Выждав около минуты, Марика неуверенно шагнула вперед.
Паника усиливалась от шага к шагу. Хотелось то броситься вперед спринтером, то притихнуть и вообще не двигаться с места.
Только не ложиться. Ложиться нельзя… Если лечь пластом на землю, то опутают корни. Опутают и утянут вниз…
Тьфу! Как подобная чушь может лезть на ум?
Марика, чувствуя себя неуклюжим роботом, медленно двигалась вперед. Мысли – одна дурнее другой – роились в голове стаей сбрендивших пчел. Это все туман. Галлюциногенный туман, не иначе. Надо пройти это дурацкое место и выйти на другую сторону. Всего лишь… Тихо, даже спокойно. Вот только почему-то парализующе страшно.
Сделав еще с десяток шагов, она немного успокоилась.
Ничего не происходит. Ничего, кроме роя собственных мыслей, а каждый шаг приближает к противоположной стороне.
Туман казался сырым и противным на ощупь. Он мешал видеть, думать, идти – он просто мешал. Ежесекундно опасаясь наткнуться на что-нибудь, неожиданно из него выплывшее, Марика прибавила шагу. А через несколько секунд увидела приближающуюся справа фигуру и, готовая пронзительно завизжать, застыла на месте.
– Мари-и-и-ка…. – раздался тихий знакомый голос. – Ты здесь, я знала… Ты все идешь…
Эмили. К Марике приближалась бледная Эмили – не расчесанная, в той же одежде, в какой показал ее на равнине голубой кристалл. Давняя старинная приятельница, которую Марика менее всего ожидала здесь увидеть.
– Эми? Что ты здесь делаешь?
Собственный голос напомнил карканье сидящей на надгробье вороны – такой же тусклый и безрадостный.
Бледное лицо, грустная улыбка и глаза. Почему-то совсем без блеска. Руки, засунутые в карманы брюк. Эмили вела себя так, будто гуляла здесь не первый день, гуляла и совершенно не нервничала. Скорее, вообще не испытывала никаких эмоций, кроме засевшей в глазах далекой грусти.
– Ты ведь пригласишь меня в гости, когда пройдешь? Да? Я буду ждать…
– Эми?
Марика стояла, чувствуя себя неживой от страха. Это наваждение. Галлюцинация. Не может здесь быть никакой подруги – это пытающийся отвлечь и увести за собой призрак. Она видела такое в фильмах – да, видела. Много раз. Вот только не знала, что испытать подобное на своей шкуре так страшно.
Отвечать им не имеет смысла – надо уходить. Осторожно двигаясь боком, Марика медленно обошла «подругу». Едва не споткнулась на ставших похожими на желе ногах.
– Уходишь? Уже уходишь? А как же я?
Марика попыталась сглотнуть вставший в горле ком. Не вышло.
– Ты ведь пригласишь меня потом? Я приду… И ты скажешь мне, какая я никчемная, бесполезная в этой жизни дура. Да?
Голос оставался за спиной и делался все тише, а вот собственное сердце стучало так, будто отбивало прощальный ритм самому себе. Марика не смела оборачиваться. Главное, чтобы «Эмили» не пошла за ней, чтобы не стала преследовать.
Неожиданно противно и болезненно начали натирать ноги сапоги. Протерлись носки?
Она не успела додумать: слева возник молодой долговязый парень в очках и с листками бумаги в руке. Он приближался столь стремительно, что Марика резко остановилась на месте, чтобы избежать столкновения.
– Это ваша машина стояла на Биссонет? Ваша? Темно-вишневый седан?
– Моя… – растерянно ответила Марика, забыв, что говорит с очередным призраком. Или же он живой? Очки в оправе, клетчатая рубашка, проступивший под мышками пот. Вокруг, казалось, запахло городской улицей: бензином, прогретым солнечным днем, дубовой листвой.
– Вы знаете, что вчера ночью с нее сняли все колеса и разбили лобовое стекло?
– Что?! Кто разбил?!
– Злоумышленники.
– Вы это серьезно?
Незнакомый мужик замахал руками – зашелестели листы.
– А вы бы оставили ее еще дольше в каком-нибудь закутке, так вообще бы все до мотора сняли. Чем думаете, когда бросаете транспортное средство? Поэтому я принес страховые бумаги для заполнения. Если сейчас не заполните, будет поздно, выплат не будет. Вот…
Он протянул ей листы.
Она смотрела на них, выпучив глаза. Какие листы? Какие листы могут быть ЗДЕСЬ? Страховой агент на Магии? Бред…
– Вам нужно вернуться как можно быстрее. Машину мы отгоним…
Марика быстро пошла прочь, оставив радеющего за ее седан агента позади. Бред, не могли бы они ее здесь найти. Черт, неужели что-то правда случилось с машиной? Но как? И что теперь делать?
– Если вы сейчас же не вернетесь, от нее останется один каркас! Вы понимаете? Вы куда?!
Теперь она бежала, оставив очкарика зло орать за спиной. Что за чертовщина? Как он узнал про машину? Как он нашел ее здесь, в тумане?
Минуту спустя его голос стих, а Марика, хрипло дыша, неслась на свой страх и риск вперед.
Еще через несколько минут она осознала: это место – воплощение ее собственных кошмаров. Поганая долина, проявляющая из сознания худшие потаенные страхи. Все, чего она когда-либо боялась. Все до единой мелочи: непонятные стоны, шорохи, незнакомые, зовущие на помощь, надломленные, полные боли голоса. Треск сучьев под невидимыми тяжелыми лапами. Но ведь нет здесь сучьев! Здесь вообще только трава…
Несмотря на осознание происходящего, в мозг тонкой струйкой яда продолжал проникать ужас, а за одежду цеплялся серый клочковатый туман.
– Жаль вам это говорить, но жить вам осталось месяца три, не больше.
Она сидела на узкой ровной больничной кровати, одетая в тапочки и пижаму, а напротив стоял хмурый доктор. Дверной проем, тусклый свет, проникающий в палату из единственного окна. Бейдж на груди с надписью «Лестер Гамильтон».
– Как?..
– Вы обратились к нам слишком поздно. На этой стадии болезнь излечить уже невозможно.
– Как получилось, что я обута в тапочки? – прошептала Марика и вновь почувствовала, как на голове шевелятся волосы. Распущенные, без резинки, которая недавно стягивала их в хвост. Без толстовки. – И почему я в пижаме?
– А в чем еще вы должны находиться в больнице?
– Я вообще не должна быть в больнице.
– Увы.
Доктор сочувственно развел руками – качнулся на его груди стетоскоп. Прикрепленный к пластиковой дощечке зажимом лист был исписан мелким почерком. Внизу виднелся отпечаток круглой синей печати.
– Так случается, что оказывается слишком поздно. Я знаю, это нелегко принять…
О чем он говорит?
Марика огляделась вокруг: напротив стояла еще одна застеленная кровать. Пустая и унылая. Больничная палата. Диагноз. Почему она ничего не помнит? Почему в мозгах плавает мусор, а на сердце так тяжело? Почему вокруг все серое, включая ее собственные руки и лицо бледного Лестера?
– Какой у меня диагноз?
– Смертельный вирус Лиапароза.
Слово прозвучало приговором.
Нет, только не это. Как же счастливая здоровая жизнь? Как же квартира в высотном доме, работа, друзья? Как? Почему все так получилось? Когда?
Не поднимая лица, она долго смотрела на коротко стриженные ногти на своих руках. Обрезала длинные? Зачем? Приготовилась умирать?
– А где мой рюкзак? – вдруг спросила она о предмете, о котором почти ничего не помнила, и сама же удивилась. О каком рюкзаке она говорит?
– Что вы имеете в виду? – доктор настороженно поджал губы. – Вы, вероятно, бредите. Я назначу вам дополнительное обследование и пришлю психолога.