За его спиной, в дверном проеме, почему-то двоился больничный коридор. Марика нахмурилась, долго о чем-то думала, затем посмотрела на свои руки, еще раз на окно, резко подобралась, сбросила с ног тапочки и рванулась туда, где шевелил длинными пальцами у двери серый туман.
Ее ждет несуществующая подруга. Машина разбита. Ей только что диагностировали непонятную, но страшную болезнь.
Потихоньку терялось ощущение реальности. Она снова шла в сапогах, но теперь на босу ногу – на ступнях натерлись волдыри, а лицо обтекали серые клубы тумана. Где конец этой дороги? Где правда?
Непонятные слои. Погружение все глубже.
Неужели она все еще в больнице – спит и видит, как бредет в тумане? Неужели просто не хочет просыпаться? Почему едва помнит, что было до этого, и почему так судорожно держится за лямку заплечного рюкзака? Что в нем? Что-то ценное?
Сбоку мелькнула рыжая шесть.
– Арви? – вскрикнула Марика и пристально всмотрелась в муть. – Арви?
Она зовет кого-то знакомого? Да, сервала… своего сервала.
– Арви!
К ней медленно приблизилась тень. Подошла ближе. Рыжая шерсть, вспоротый, забрызганный кровью бок, заляпанная грязью морда и злой красный блеск в глазах. Хищник. Раненый спятивший хищник. Более проводник не в Средний, а в Нижний мир.
– Мне еще рано, – не осознавая собственных слов, глухо объяснила ему Марика, спешно отвела глаза и словно сомнамбула двинулась прочь.
– У нее сломалась шпилька! Вы видели? Ужас!
– И стрелка на колготках. Как можно в таком виде на сцену?
Марика ощущала, как поднимается по ступеням, где ей собираются вручать неведомую премию.
Меньше всего ей сейчас хотелось премию – очередную бумагу, в которой написано непонятно что. Не надо бумаг, не надо диагнозов, ничего не надо.
Шепталась позади толпа – многочисленная аудитория, наблюдающая за ней, идущей на заклание, словно толпа стервятников. Но, повинуясь секундному импульсу, вместо того чтобы взять протянутый лист в руки, Марика прошла мимо холеного ведущего и под разочарованное улюлюканье толпы спустилась со сцены. Не глядя на лица, вышла из зала.
Ей отчаянно хотелось пи́сать.
Рядом снова стоял рюкзак. Кажется, на ногах были носки – стопы не болели. Вокруг все так же клубился туман, под ногами стелилась хрустящая желтоватая трава.
Пи́сать. Писать-писать-писать.
Оглянувшись, она увидела унитаз – близко, всего метрах в пяти. Под его крышкой что-то нездорово булькало.
Марика быстро подхватила поклажу и пошла от одинокого страшного унитаза в противоположном направлении, почти позабыв, куда двигается.
Ричард с девушкой подошли сзади, когда она остановилась, чтобы попить воды. Кажется, ее даже похлопали по плечу.
– Она лучше, чем ты, – виновато улыбаясь, говорил бледный, но одетый все так же вычурно Ричард. – Я собирался тебе сказать. Просто никак не мог решиться. Ведь это грубо – говорить кому-то, что ты такой нелепый в своих попытках казаться умнее. И как можно так плохо подбирать к блузке юбку? Нет, Марика, ты как была нищенкой, девкой со дна, так ей и осталась. И сколько бы ты ни прикидывалась роскошной королевой, всегда будешь дворняжкой с побитым и злым выражением на морде. Конечно, я не мог провести с тобой эти две недели, не мог себя так невежливо принудить, понимаешь?..
Она прошла мимо них, усталая и равнодушная, даже не взглянув на заменившую ее пассию.
Следующие метров сто (двести? пятьсот?) Марика шла, не обращая ни на что внимания. Сознание почти отключилось, вошло в защищенный безэмоциональный режим, пытаясь защититься от сбоев. Слишком много всего, слишком много.
Глаза смотрели не на туман, а на сухую шелестящую траву под подошвами, ноги шагали, не выбирая направления. Она давно сбилась с него, с направления (если оно вообще здесь существовало), и теперь молча смотрела под ноги.
А сбоку лаяли собаки: зло рычали, провожая подернутыми бельмами глазами. Доносились звуки выстрелов, пахло дымом – нездоровым и сладковатым; такой идет, когда жгут покойников.
– Вы слышали? В центре участились кражи. В новостях передавали, что вчера обокрали квартиру какой-то дамочки, которая уехала отдыхать. На восемнадцатом этаже…
Незнакомый голос.
Она никак не отреагировала. Конечно, это про нее. Все эти выплывающие из тумана люди, на которых она не смотрела, говорят исключительно про нее.
– А я слышала, что вчера Альберт подписал бумагу об ее увольнении…
На этот раз голос секретарши Катти. Значит, об увольнении.
Марика не подняла глаз.
– Ей не выплатить кредит, нет…
– Придется все продать…
– А она меня же хаяла…
(Снова Эмили.)
– Корова с раздутым самомнением! Наконец-то ей по заслугам достанется!
Вновь незнакомый голос…
– Да-да, а то всегда прикидывается, что выше всех. Сучка!
Они плыли сбоку – серые фигуры, ее собственные страхи. Безжалостные слова, упреки, вывернутые наизнанку мысли. Они пытались уколоть, задеть, нанести рану, если не откусить полголовы, то хотя бы поцарапать. Они хотели, чтобы она сломалась и осталась здесь. Эти несуществующие фантомы, которых она создала, теперь хотели умертвить ее. Потому что призвала их к жизни. Потому что давала им силу. Потому что все это время их же и боялась.
Она подняла голову, только когда почувствовала перед собой плотную мужскую фигуру. И впервые обрадовалась так, что едва не кинулась вперед.
– Майкл!
Он стоял без движения и смотрел укоризненно.
Марика приблизилась почти вплотную и остановилась. Улыбка стекла с ее лица, как размазанная на холсте кисточкой недовольного художника акварель.
– Майкл? Вы поможете мне выйти отсюда? Выведете?
Тот угрюмо покачал головой. И разочарованно усмехнулся.
– Вы всегда просите кого-то вам помочь. Всегда. Не хотите учиться самостоятельно, пытаетесь переложить ответственность на других. С самого первого дня только и думаете о себе и своих желаниях.
Вокруг собиралась толпа из всех тех, кто ранее уже встречался ей на пути. Подошла старушка в темном вечернем платье, сделавшая укоризненное замечание про каблук. Подошли дама с бегающими глазами и очкарик с бумагами. Приблизился доктор Лестер, и даже протиснулся сквозь плотный ряд ног собравшихся и сел на траву раненый сервал.
Все смотрели на последний раунд. Ее уничижение и уничтожение.
– Знаете, Марика, а я думал, что у вас есть шанс…
Он казался ей реальным. Более реальным, чем все остальные. Да, тоже серый, тоже бледный, но все же живой.
– Я бы даже сказал не так: у нас есть шанс.
Она посмотрела на него, как виноватая собачка. У «нас»? Он правда так думал? Про них? Про нее и него? Невероятно.
– Думал обучить вас многому. Мне казалось, что у вас живой, пытливый ум. Я редко встречал здесь более интересного человека.
– И красивого? – зачем-то спросила она. И, увидев, как поджались его губы, опустила голову.
– Вот именно. Жаль, что вы так предсказуемы и далеко не так умны, как мне казалось.
Он говорил что-то еще, но Марика больше не слушала. Странно, но из всего, через что она прошла, этот монолог был ей обиднее всего.
Не так умна? Слишком эгоистична? Вечно чего-то недостойна? Неправа, самовлюбленна, слишком горда?
Она смотрела в сторону, краем глаза замечая, как шевелятся губы Майкла-призрака. Туман поглотил звуки, оставив лишь всевозможные оттенки пепельного. Туман… Вот уже несколько часов один и тот же туман. Совсем такой же, как в Лао…
При мысли о Лао в голове всплыли и строчки: «Не верь. Ничему, что увидишь», – и впервые за прошедшие несколько часов этот совет стал ей понятен.
«Зря ты говорило „не верь“. Верить стоит, ведь это мои страхи, вот они все и пришли ко мне в гости. Но дело ведь не в этом, Лао… совсем не в этом… Не в них, а во мне, понимаешь?»
Проведя мысленный диалог с зеркалом, Марика вскинула голову, и голос Майкла, говоривший что-то о «преобладающей в людях гордыне и жадности», дрогнул.
– А знаете что? – вдруг спросила она громко, обращаясь ко всем присутствующим одновременно. – Вы правы. Да. Вы все у меня есть.
Толпа вокруг зароптала. Темные брови проводника удивленно поползли вверх; теперь она была уверена, что он ненастоящий – настоящий Майкл ни за что бы такого не сказал, – и усмехнулась.
– Знаете, может, я и не самый лучший человек. Но и не настолько пропащий и гадкий, как вы все мне тут пытаетесь показать. Вы думаете, я не смогу справиться со страховкой, если моя машина разбита? – она отыскала взглядом очкарика в клетчатой рубашке. – Вы думаете, мне будет сложно сходить и заполнить все бумаги? Да, я боюсь, что ее разобьют или угонят, но не настолько, чтобы сейчас же рвать отсюда когти. Поэтому засуньте ваши бумаги в задницу. Я не сяду на первый же поезд «Магия – Нордейл».
– А ты? – Марика обернулась к Ричарду. – Ты хоть восемь новых женщин найди. Почему-то именно теперь мне стало ясно, что я даже не расстроюсь. Холеный ты болван. А тебя, Эмили… – Марика повернулась к бледной подруге. – Тебя я приглашу в гости и извинюсь за то, что так долго не звонила. Нет, я не буду говорить, что ты хуже, потому что ты ничем не хуже меня. И я буду рада, если мы просто вспомним былое и порадуемся.
Настал черед Майкла. Она повернула лицо к лжепроводнику и хмыкнула с горечью:
– А вам я, знаете, что скажу? – на сердце все равно почему-то потяжелело, хоть мужчина и не был настоящим. – Даже если вы не возьмете меня в ученики и не будете ничего объяснять, я как-нибудь пройду. Да, дойду этот путь до конца и научусь тому, чему способна научиться. Пусть я не самая способная или достойная по качествам, как вы считаете, но все же у меня есть шанс. Да, есть. И я его не упущу. Если уж не вас, то попрошу небо, чтобы помогло мне понять и осознать то, что я должна понять. И оно поможет. Я точно знаю, что поможет найти мне правильную дорогу. Так что идите вы тоже со своими нравоучениями в задницу!
И она прошла мимо них, мимо него, мимо собравшейся толпы в привычный туман. Но уже без прежних ощущений – да, все еще в растерянности, потому что она маленькая, а мир такой большой, и делать придется много, но уже без прежнего страха.