– Хочу, чтобы Люси Картер, та Люси Картер, что работает официанткой в кафе «У Моррила», меня полюбила. Сильно и навсегда.
«Не принято, – тут же вспыхнуло в воздухе, – желание может касаться только просящего. Переозвучьте».
– Почему так? – Рон жалобно посмотрел на Марику, по его вискам тек пот. – Не приняли, представляешь?
– Представляю, – она даже не удивилась, ее пальцы нервно выдергивали одну травинку за другой. – Ты что, не читал контракт, когда подписывал? Просить можно только для себя, но не для или за другого.
Он обиженно хлопал ресницами – видимо, не читал и долго вынашивал в себе именно эту фразу. Глядя на застывший в глазах немой вопрос, Марика терпеливо пояснила:
– Мы не можем просить за других, потому что тем самым влияем на их решения. Решения, которых они, возможно, никогда не приняли бы без нашего участия. Мы меняем их жизнь, а этого нельзя делать. Даже если ты желаешь им добра, счастья или просишь здоровья. Нельзя, понимаешь? Каждый должен сам…
– А-а-а…
Рот Рона наконец захлопнулся. Через мгновение потемневшее лицо просветлело, налилось знакомым розовым цветом.
– Тогда попрошу, как хотел вначале.
И он повернулся к плавающим буквам.
– Тогда хочу стать худым. Нет, – тут же спешно поправился, – не стать худым, а хочу находиться в нормальном для себя весе и оставаться в нем, несмотря на принимаемую мной пищу.
«Принято».
Столб коротко вспыхнул белым, и буквы погасли.
– Ну, вот и все.
Над поляной повисла минута тишины.
Какое-то время они смотрели друг на друга, не произнося ни слова, затем Марика повторила эхом:
– Да, вот и все.
– Видишь, как быстро все оказалось. Дольше шел.
– Да, я тоже.
Она не стала добавлять, что он уже похудел. Что уже находится в почти нормальной (хорошо, пусть чуть полноватой, но уже не жирной) форме. Рон давно не видел собственного отражения в зеркале, не видел, как изменился. Может, в этом тоже был тайный смысл? Путники не замечают, как меняются к концу похода, а просят всё того же. Потому что не так скоро меняется главное – их мышление. Ему требуется куда больше времени, нежели телу.
– Ладно, я пошел.
И прощались они тоже не впервые; не друзья и не враги, просто попутчики на одном из отрезков жизни. Навсегда ли расходились в стороны теперь?
– Удачи тебе!
Рон кивнул и улыбнулся.
– Не сиди на земле долго – холодная. И береги кота.
– Хорошо. Спасибо.
Справа, на выходе с опушки, уже плавала в воздухе белесая стрелка, указывала направление к двери. Глядя на кудрявый затылок, широкую спину и шагающие по поляне разношенные сапоги, Марика мысленно пожелала: «Пусть у вас с Люси все получится».
«Вот так и должно быть, – думала она в отчаянии, – пришел, попросил, ушел – спорый конвейер желаний и их просителей».
Сколько таких, как она или Рон, приходили к пилону хотя бы за последний год? Много. Или очень много. Магический камень, раздающий подарки, не может не привлекать волшебным светом гостей.
Все должно быть проще, все должно быть как-то проще…
А может, вовсе ничего не просить? Не уходить, а остаться здесь жить? Стать лесовиком и вечно скитаться по стелющимся под ногами тропкам? Конечно, однажды кроссовки сносятся, палатка прохудится, а котелок сломается, но это будет потом, потом… И, конечно, придется скрываться от бабки и от Майкла, питаться, чем Небо пошлет, но зато не придется уходить и не нужно будет ничего решать. Через какое-то время она, наверное, забудет человеческий язык, начнет разговаривать с деревьями или вовсе сойдет с ума, просидев в одном из источников слишком долго…
За подобные мысли Марика едва не надавала себе по щекам. Разозлилась. Долго смотрела на непримечательную врытую в центр поляны сваю, а затем решительно поднялась с земли. Хватит сидеть, пора действовать.
И она права: все должно быть проще. Куда проще.
– Я хочу оставить себе Арви и Лао.
Она придумает что-нибудь: найдет парк, где его выгуливать, купит ошейник, чтобы не давил, будет хорошо кормить. Кот привыкнет, все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо. Дрожали, как с похмелья у пьянчуги, руки.
От нервозности Марика не заметила, что назвала друзей по именам, но пилон понял. Потому что через секунду, приняв первое семечко, высветил:
«Сервал принадлежит Уровню и должен остаться здесь. Зеркало-спутник можно забрать с собой. Принято».
Вот и все, как сказал Рон. Вот и все. Столб скорректировал ее желание, внес поправки и зафиксировал результат. Арви остается, Лао идет с ней.
Марика бросила короткий взгляд на кота и тут же отвернулась, чтобы не расплакаться. На сердце потяжелело. Впереди еще три желания. Еще три. Она нагнулась и зарыла в землю второе семечко.
– Я хочу…
Они все говорили о развитии. Все. Да и она сама привыкла чего-то достигать, идти, не останавливаться, узнавать новое. И теперь не хотела все это терять.
– Я хочу развиваться дальше, двигаться по своему Пути… – затараторила быстро и сбивчиво, – хочу научиться накапливать энергию, постигать новые знания, двигаться вперед, учиться, чувствовать, что…
«Слишком пространная формулировка, – обрубила ее новая высветившаяся надпись на полуслове. – Скорректируйте, уточните».
– Хочу продолжать развиваться! – выкрикнула она с отчаянием.
«Принято», – тут же высветилось в воздухе.
Марика сжала кулаки – поймет эта долбаная свая по одному слову, что она хотела сказать? Что именно подразумевала под развитием?
Теперь поздно. Теперь только надеяться. Принято.
Она мерзла, несмотря на палящее солнце, несмотря на накинутую на плечи толстовку.
Еще два желания – не прогадать бы…
Сидел у рюкзака ничего не подозревающий кот. Он останется здесь и не узнает об этом. Ведь Майкл будет его кормить? Ведь Уровень не даст умереть с голоду? Нет, не даст. Не должен. Она успокаивала себя и не могла успокоиться. Здесь водятся зверьки: грызуны, кролики, птицы. Как-то сервал выживал до этого? До ее прихода?
Кололось ощетинившимся ежом чувство вины.
– А можно спросить? Я знаю, это не по правилам, но, пожалуйста, ответьте мне, пожалуйста… Для сервала здесь найдется еда? Когда я уйду? Найдется? – прошептала хрипло и застыла, не надеясь на ответ.
Пилон молчал. Конечно же, молчал. Шумели кроны, покачивалась у рюкзака трава, топорщилась желтая в пятнышках шерсть.
Неспособная избавиться от кома в горле, Марика молчала тоже. Значит, придется попросить. Лучше попросить, чем уходить вот так, с заболевшей совестью.
«Найдется», – вдруг сжалилась свая, высветив перед глазами Марики буквы. Почему-то ответила, хотя, наверное, не должна была.
– Спасибо! Огромное спасибо!
С души свалился не просто камень – валун размером с гору на горизонте. Комок в горле уменьшился, стало легче дышать. Еще бы держали дрожащие ноги, не пытались бы, как развинтившиеся шурупы, разойтись в стороны. Марика кое-как собрала разбегающиеся мысли воедино и опустилась на корточки. Какое-то время смотрела на третье семечко, затем воткнула его попкой, толстым краешком в почву.
Подумала о Майкле. Поджала дрожащие губы и мысленно извинилась: «Прости, что не могу решать за тебя. Жаль, что не могу…»
Поднялась и, глядя в сторону, попросила:
– Хочу найти свою вторую половину, – перед глазами продолжало стоять знакомое лицо. Мягкая улыбка, темная щетина, всегда понимающий взгляд. Она предатель? Наверное, она предатель… На сердце легла тяжесть очередного булыжника. Как изменчива, однако, жизнь. Вновь, как никогда сильно, хотелось плакать. – Свою любовь, того человека, с которым буду счастлива. Взаимную любовь.
«Принято», – возникло в воздухе очередное слово-приговор. Совсем не воздушный шарик, не свеча на праздничном торте, но поворот в судьбе. Будет ли он хорошим? Она надеялась, что будет, – пусть это станет ясно и не сейчас.
Вот и все. Закрепившаяся за покинувшим Уровень Роном крылатая фраза.
Одно семечко. Одно. Некому ни отдать, ни подарить. И просить нечего – сколько Марика ни силилась, не видела правильных желаний. Потому что все, что могла бы упомянуть, будь то счастье, успех, головокружительная карьера, удачливость, неиссякаемый источник вдохновения, вечно хорошее настроение, лишало бы ее все того же – возможности развития. Потому что нет дороги на вершину горы без препятствий, потому что нет ценности в морских дарах, когда ты за ними не нырял, нет проку от мудрости, что не нашла интерпретации и осознания в твоей собственной голове.
И в неудачах есть хорошее, и в грусти есть красота, и в разбитых иногда коленях есть правильность – странная правильность, не всегда понятная, но очевидная, как есть тепло в стоптанных ботинках. В ставших родными дырявых носках. Не все должно быть новым и сияющим, не всему следует падать с неба…
Марика медленно опустилась и воткнула в землю четвертое семечко. Присыпала, постояла над ним, глядя на растущую вокруг травку, затем прихлопнула землю ладошкой.
– Пусть это семечко будет для тебя, пилон. Вот. Люди всегда просят, но редко дают взамен. Попроси для себя того, что хочешь. Вот мое желание.
Она тяжело поднялась, отряхнула руки о штаны, коротко кивнула в ответ на очередное «Принято» и, стараясь не думать, побрела к рюкзаку.
– Я не хотел вам мешать, не хотел отвлекать… поэтому ждал здесь.
Он пришел.
Слезы, те самые слезы, которых она так не хотела, жгли веки, мешали видеть мир ясным, размывали его очертания. Марика быстро смахнула их с ресниц и вытерла со щек ладошками.
Майкл ждал ее у самой двери, у светящегося прохода, ведущего наружу.
Пришел. Все-таки пришел, не забыл! Ей было невыразимо ценно это знать, ощущать.
Он стоял, одетый в серую водолазку и черные джинсы, с извечно висящей через плечо сумкой, стоял и, кажется, впервые, как и она, не знал, что сказать.
– У вас получилось.
– Да.
– Вы все загадали.
– На что хватило ума.
Он улыбнулся, его теплые глаза говорили: «Я знаю, ума у вас хватило на многое. На правильное, не сомневайтесь». Тихо и неестественно среди звуков природы – скрипа стволов, птичьего щебета и шелеста крон – гудела дверь портала, ее поверхность то и дело искажалась белыми волнами.