– Теперь в город?
– А куда же еще?
Она не расскажет ему, как ночевала в пещере, как беседовала со старичком-призраком, как маялась утром выводами и тяготилась последними шагами. Уже не расскажет – нет времени.
– Знаете, мы о многом говорили с вами… – его глаза казались глубокими, бездонными и завораживающими, она снова тонула в них и не хотела выныривать. – Но…
На этом месте проводник замолчал, запнулся. Почему-то посмотрел в сторону.
– Что «но»?
Марика хотела знать то, что крутилось в его мыслях, хотела больше, чем есть, чем молчать, чем возвращаться.
– Но мне кажется, я так и не сказал вам чего-то по-настоящему важного. Того, что действительно хотел сказать.
Их взгляды встретились и срослись. Дыхание сбилось.
Над дверью вдруг зажглась цифра «10», и электронный голос произнес: «Марика Леви, до выхода у вас осталось десять секунд. Покиньте Уровень».
– Черт, я и не знал, что существует ограничение.
Глядя в его растерянное лицо, Марика улыбнулась.
– Наверное, никто до этого не задерживался. Незачем было…
Девять, восемь, семь – цифры сменяли друг друга жестко и безжалостно. Время ее пребывания на Магии утекало безвозвратно и слишком быстро, а мужчина напротив все молчал, смотрел напряженно, почти просительно, и было в этом взгляде что-то важное, глубокое, цепляющее за невидимые струны.
– Но вы ведь еще скажете, правда? Будет шанс?
– Наверное… Да… Должен быть…
Шесть, пять, четыре…
– Я не буду прощаться. Но я пойду. Я должна.
– Да.
Когда она перешагивала порог, показалось что он добавил что-то еще, но она не расслышала, не сумела из-за хлынувшего в уши электрического треска, лишь зажмурила глаза и вцепилась в лямку рюкзака. Сделала шаг. Еще один.
И оказалась в темной, пахнущей пылью прихожей бабки-смотрительницы.
Она не успела. Не успела что-то важное, что-то очень ценное… Сделать? Сказать? Ответить?
Лавка, стоящие под ней сапоги разных размеров, висящие на крюках пустые рюкзаки.
Он точно что-то сказал, но она не услышала. Не услышала его последние слова…
Единственное окно, пересеченная тень на стене, тикающие позади стола, подвешенные на гвоздик часы. Скрипел несмазанным колесом, терзая мысли, голос администраторши:
– Разувайтесь, толстовку положите на скамью, рюкзак оставьте на полу, сапоги… Ах, у вас уже не сапоги? Да, меня предупреждали… Тогда разуваться не нужно, идите, в чем пришли…
Что сказал напоследок Майкл? Почему включился тот гребаный счетчик? Почему ей не дали шанс разобрать?!
– Вещи из рюкзака выкладывать не нужно, я сама разберу…
Марика вдруг бросилась к двери, к той самой, через которую только что вошла – с этой стороны тяжелую и деревянную, – и резко распахнула ее… (Она должна вернуться, должна, прямо сейчас, или будет поздно!) И уперлась взглядом в темную кладовку, заполненную швабрами, ведрами и тряпками. Застыла на пороге, окаменела и оглушенной рыбиной распахнула рот.
– Что вы делаете!? – верещала старуха. – Куда вы лезете? Кто вам разрешал открывать?!
А она все стояла, не в силах отвести взгляд от пластиковых палок и так близко расположенных стен, не способная пошевелиться.
– Мне… нужно… вернуться, – прошептала хрипло; губы не слушались. – Мне нужно! Слышите?
– Всё, милочка! – бабка уперла костлявые руки в бока. – Вы вышли. Вышли! Слышите, или глухая?! Вернуться уже нельзя. Вам что, пяти семечек не хватило, чтобы исполнить все желания?
«Жадина! – витало в воздухе, совсем как когда-то. – Вы абсолютно неисправимая ЖАДИНА!»
– Вы не понимаете…
Марике казалось, она задыхается. И задохнется, потому что дышит не тем воздухом, не в том месте – неправильным воздухом.
– Мне нужно попасть назад, хоть на минуту! Я… У меня остались незавершенные дела! Понимаете? Неужели вы не понимаете?
– Вон! – бабкин палец указал на дверь, совсем не ту, куда так стремилась попасть Марика. – Вещи оставляйте, и вон! А то позову службу безопасности!
Минуту спустя она рылась в рюкзаке трясущимися пальцами: где оно? Где же оно?
– Чего вы там ищете? Эй, куда вы его забираете? Это не ваше!
– Мое! – Марика оскалилась готовой порвать в клочья гиеной. – Мое! Прочитайте документы, бабка! Оно принадлежит мне по праву!
Старуха несколько секунд смотрела на нее стеклянными глазами, затем вернулась к столу и принялась шуршать бумагами. Напялила на нос очки, взялась читать.
– Да. Точно. Ваше. Забирайте.
«И уматывайте», – хотелось ей добавить. Марика видела это по трясущемуся от злости подбородку. Но, несмотря на жгущий спину взгляд, нежно погладила рамку, прижала к груди и отставила рюкзак в сторону.
С тоской посмотрела на закрытую дверь. Ту, что теперь вела в кладовку.
– До свидания, – произнесла деревянным тоном.
– Прощайте, – едко прокаркали ей вслед. А позже, когда полутьму комнаты сменил еще более темный коридор, тихо проворчали: – Не такая уж я и бабка.
Город кишел звуками: далекими и близкими людскими голосами, сухими, будто им не хватало воды, листьями дубов, рокотом выхлопных труб, ревом двигателей.
Стоя на пороге деревянного дома, Марика щурилась от солнца и все никак не могла поверить: она вернулась.
Вернулась в Нордейл.
Домой.
У забора, подкравшись к самой калитке, покачивался заляпанный белыми цветами куст бузины.
Два часа пополудни, четыре, шесть вечера? Шагая по тротуару, она никак не могла определить время: солнце дробилось о крыши домов, переплетение резких теней и солнечных бликов делило мир на состоящую из бетона, асфальта, окон и хаотично расползшихся силуэтов деревьев геометрическую композицию.
Автомобиль стоял там, где она его оставила: у края дороги, оканчивающейся тупиком. На первый взгляд целый, не разбитый и не оскверненный действиями вандалов, лишь пыльца покрыла тонким желтоватым слоем капот и крышу. Марика выдохнула с облегчением – не придется звонить страховому агенту, – достала из кармана выданные администраторшей ключи и долго смотрела на них, как на инопланетный объект непонятного назначения.
Это ключи. Ключи от машины. Надо ехать домой…
Она зачем-то попыталась вставить ключ в дверную ручку, где для него не существовало отверстия, выронила на землю и закрыла глаза. Двери на автоматической сигнализации. Не нужно вставлять, нужно нажать на кнопку. Просто нажать на кнопку.
Ноги ослабели. Марика развернулась и медленно съехала вниз, уселась прямо на асфальт, рядом с ключами; в спину уперлась жесткая резина колеса.
Закрыла глаза, внутренне расклеилась, раскрошилась.
Арви не хотел слушаться, хотел идти следом – она приказала ему остаться. Кот обиделся, несмотря на долгие прощальные поглаживания. Она ушла с тяжелым сердцем, он проводил ее тяжелым взглядом. Демонстративно вернулся и лег туда, где до этого они сидели с рюкзаком – лег мордой к лесу, к ней задом. Ну и пусть. Так даже лучше.
Веки снова защипало. Да что за напасть…
В отдалении послышался стук каблучков – мимо шла молодая девушка в топике и короткой цветастой юбочке, обутая в сандалии на ремешках; отражала солнечные блики квадратная вделанная в сумочку зеркальная пряжка.
Увидев сидящую возле хорошей машины грязную женщину, девушка сморщилась, в ее глазах мелькнуло презрение.
Марика, проводив незнакомку взглядом, медленно поднялась с земли, еще раз посмотрела на зажатые в руке ключи и нажала кнопку отключения сигнализации.
Телефон разрядился, шуба в пакете слежалась, как шкура дохлого животного, – не верится, что когда-то она хотела ее носить. Голос радиоведущего раздражал: погода, реклама, сводка новостей, снова реклама, примитивная мелодия, тупые слова – Марика выключила приемник и сосредоточилась на дороге. Раньше она держала карту улиц в голове, а теперь едва угадывала повороты и, замечая их в последний момент, направляла седан то вправо, то влево. Если заблудится, придется вспоминать, как настраивать навигатор.
Многое придется вспоминать. А чему-то, как инвалиду – ходить, придется учиться заново.
Зашуршал, свалившись с сиденья вниз, пакет с одеждой. Тускло отблескивала с соседнего сиденья поверхность молчаливого, казавшегося здесь таким же чужим, как и она сама, магического зеркала.
Дом встретил тишиной, пылью на столе, мерцающим фарфором забытой у раковины кружки и одиноким, отключенным от сети, закрытым ноутбуком. Слишком много лампочек под потолком, слишком много комнат и простора, слишком много ненужного одному человеку места.
Когда-то она этим наслаждалась: тяжелыми бархатными шторами, позолоченными гардинами в изанском стиле, костлявым деревом богатства в горшке у балкона, ворсистыми коврами с геометрическими рисунками и крикливой, в треть стены, картиной, которую несколько месяцев назад подарил Ричард. Баснословно дорогой живописью маститого Реонара Куши. В тот день она вешала ее, счастливо напевая: на радость глазам, на зависть знакомым. Думала, что будет вдохновляться, глядя на непонятный рисунок, выполненный в мазковой технике с преобладанием оранжевых и зеленых оттенков… Но, судя по тому, что чуть больше недели назад она «дошла до ручки», до полного жизненного тупика, картина на роль вдохновителя, увы, не годилась.
Марика бросила пакет посреди гостиной – огромной центральной комнаты, уставленной бежевой мебелью, пуфами, стеклянным столиком и широким телевизионным экраном, – положила ключи на стол, достала из шкафчика зарядное устройство для телефона и воткнула вилку в розетку. Подчистую разряженный мобильник даже не пикнул – обиделся, что долго не использовали.
Она фыркнула: какая цаца.
Интересно, звонил ли Ричард? Вопрос давно перешел в разряд риторических, ненужных и болтался в голове лишь потому, что до сих пор не нашел ответа.
Навалилась усталость.
Чем заняться? Куда идти, что делать… (как жить?) Она дома или, по крайней мере, в том месте, куда так стремилась вернуться после Магии. Что ж, вернулась. А теперь стояла посреди комнаты в полном безразличии, без планов, мыслей и даже без эмоций. Наверное, устала. Да, просто устала. Значит, нужно помыться и лечь спать; в голове обязательно прояснится позже.