Пипа Мумуш не положила свое первое задание в кармашек, а просто сунула его между страниц.
Пройдя с километр, Пипа вдруг подумала о том, что сегодня ведь только сороковой день, а не сорок первый, поэтому им с Ау до самого вечера полагается есть бесплатно. Во всяком случае, можно попытаться. Она развернулась и пошла назад, к столовой, в которой их кормили. И спустя пятнадцать минут уже стояла перед знакомой рыжей теткой, раздающей еду.
Тетка ее узнала: новички-бесплатники попадают в Йопш-а-Залу редко, двух человек запомнить несложно.
Тетка хмуро посмотрела на Пипу, но еду не дала. Хмыкнула:
– Все, халява кончилась! Деньги гони.
В столь ранний час в столовой почти никого не было, а уж очереди не было совсем. По утрам жителям не до еды, тем более в местах общепита. Они или отсыпаются, или дома перекусывают (что гораздо дешевле), или сразу за новыми заданиями отправляются, или на работу. Сейчас за столиками сидело всего несколько человек: компания из трех пожилых дам в дальнем углу и мужчина прямо перед Пипой. Мужчина сидел спиной. Он был очень толстый. Перед ним стояла внушительных размеров тарелка с… пончиками. Да, с пончиками! И в сознании Пипы Мумуш вдруг возник образ Марганина, парня-застреваки, – картина, которую она увидела в первый день своего пребывания в Фтопке и затем наблюдала много раз, каждый день, пока не выросла и не начала питаться в едальне для старших.
И все бы это ничего, но, кроме видения Желтого Дома, в ее мозгу возникло множество других похожих картинок, с немного другими едальнями, столовыми, забегаловками, кафешками и кофейнями. И Пипа Мумуш вдруг со всей отчетливостью осознала, что весь мир, все планеты, контролируемые ангелами, по сути являются одной большой Фтопкой, гигантской Фтопкой, из которой никогда не выбраться. И сколько заданий ни выполняй, с тобой будут только играть, как с подопытной крысой, с которой…
Пипа не изучала биологию в полном объеме, все ее задания в Желтом Доме ограничивались обычной программой, для которой требовались только книги. Но Жизелька несколько лет занималась по более «глубокому курсу», и Пипа иногда заглядывала к ней в лабораторию. Жиза запускала крыс в разные лабиринты и записывала результаты. А еще заставляла животных нажимать на клавиши, чтобы получить немного корма. Те, кто не хотел нажимать на клавиши, оставались голодными. Но все в итоге обучались, бегали по лабиринтам в требуемом направлении и нажимали не на абы какие, а строго на нужные Жизельке клавиши.
Сейчас Пипа поняла, что они с Жизой, Ау, Фыцем и всеми остальными являются для ангелов такими же крысами. И пока ты продолжаешь сидеть в клетке и подчиняться, шансов на настоящую свободу у тебя нет.
– Так вот почему Ле решила стать крысой! – прошептала Пипа.
В голове тут же всплыло возражение: «Жители Земли-28 не контролируются цивилизацией ангелов!»
Пипа не знала, что на это возразить, но тут ее легонько пихнули в бок:
– Эй, курица! Или бери еду и плати, или сдвинь задницу на метр вбок!
Тычок вернул Пипу в реальность. Она вздрогнула и обернулась. Оказалось, пихалась какая-то старушенция, впрочем, довольно бодрая.
– Беру! Беру еду! – решительно заявила Пипа. – Ну-ка дайте мне порцию для новичков!
– Ну-ка не дам! – передразнила ее тетка-раздатчица. – Кончилось твое время! Вали работать!
– Не кончилось! – заупрямилась Пипа. – Сегодня сороковой день!
– Кончилось! – Тетка уперлась руками в бока и навесилась животом на стол с мисками. – Что я, не знаю? Вы сегодня за заданиями с утра пошли. Вон и товарища твоего нет, ясно, что он пошел работать! А ты… Что скажешь, не брала еще задание? А ну покажи кримуар!
Пипа на мгновение скисла, сглотнув слюну, но быстренько смекнула и вскинула подбородок:
– Да пожа-а-лста! Сейчас!
Извлекая свой кримуар из-под куртки, она незаметно и ловко зажала в кулаке вложенную в него, как закладку, полоску бумажки со своим первым заданием. И продемонстрировала двум женщинам девственно-чистый кримуар.
– А кармашек, кармашек открой!
– Вот вам! Пустой! Убедились?
Диди.Кримуары нельзя купить, их выдают каждому индивидуально и заменяют по мере заполнения. Как паспорта.
– Ладно, твоя взяла… – недовольно пробурчала раздатчица, плюхнула в миску порцию каши и треснула ею об стол так, что добрая ложка этого шедевра поварского искусства выплеснулась на столешницу. – Следующий!
– Не следующий, а мне еще чай! – твердо сказала Пипа, придвигая к себе миску с горячей массой грязно-желтого цвета.
– Ну ты ж наглая! – возмутилась раздатчица.
– Чай!!!
– Уххххррррр!
Однако стакан чая Пипе все-таки налили.
Кое-как забрав еду (в левом кулаке у нее все еще была спрятана бумажка с заданием, а алюминиевая миска оказалась довольно горячей), Пипа пошла прочь от теток.
– Не подавись! – прокричала ей вслед раздатчица, а старушка-посетительница противно захихикала.
– Я к вам еще сегодня обедать приду! И ужинать! – огрызнулась Пипа. – А если по вашей вине подавлюсь, вам задание не засчитают. Ясно?
– У-у-у, сволочь!!! – взвыла раздатчица.
Пипа жевала горячую безвкусную кашу, запивая холодным и таким же безвкусным чаем, и размышляла о том, стоит ли вообще так жить. Ей и без размышлений было понятно, что не стоит. Но сдаваться просто так – ну нетушки!
Спустя час Пипа Мумуш стояла перед парадным входом «Хилого Тона». Ее кримуар был по-прежнему чист, а изрядно помятая бумажка с заданием вновь исполняла роль закладки.
– Куда прешь?
– К директору! Мне нужен Ойётамори-сан!
Швейцар осмотрел Пипу с ног до головы еще раз. За много лет работы он научился безошибочно отличать клиентов, готовых платить непомерные цены за номера, от всех остальных. Это могли быть или люди, плюнувшие на задания (то есть на продление жизни), но при этом пройдошистые, умеющие добывать деньги самыми разными способами, как правило, совершенно незаконными. Это могли быть члены их семей, часто с детьми, – всем известно, что заводят детей только самые богатые и отчаянные. Это могли быть, наконец, и люди с весьма средним доходом, решившие, например, оторваться на день рождения (в юбилей можно себе позволить), или влюбленные парочки, которым приспичило шикануть. Но девчонка, стоящая перед швейцаром, полуголодная, юная, в старой куртке с чужого плеча, не подходила ни под одну из вышеперечисленных категорий.
Диди.Пара слов относительно детей. Их на Свободе (так называют свою планету ее жители) очень, очень мало. Одно из заданий, которые получают девять из десяти бывших воспитанников Фтопки, – не иметь детей. Причем если женщина или мужчина соглашаются на операцию, им сохраняют сразу аж десять дней жизни. Многие соглашаются. Ведь рожать и растить детей – занятие слишком хлопотное и дорогое.
И кстати, да: по классификации ангелов, планета, на которую отправили Пипу и Ау, называется Земля-75-(доп), то есть дополнительная. Она не очень похожа на Землю-75 (с контролируемым климатом), но зато очень похожа на нашу Землю-12, причем даже очертания континентов примерно такие же. Город Йопш-а-Зала по расположению – аналог нашего Петропавловска-Камчатского. По уровню жизни он напоминает не нынешний Петропавловск, а какой-нибудь отсталый провинциальный городок начала или середины двадцатого века.
– Зачем тебе Ойётамори-сан? – прищурился швейцар.
В его голосе по-прежнему не было ни толики почтения к новой посетительнице, однако он, по крайней мере, больше не хамил.
– Личное дело! – отрезала Пипа.
И тут же поняла, что сглупила. Не надо было задирать нос, надо было спокойно объяснить, что она новенькая, что у нее первое задание, что она не представляет, к кому обращаться и как себя вести. Но задним умом мы все крепки.
Швейцар еще раз осмотрел недозрелую нахалку с ног до головы и хмыкнул:
– Сиди, жди. Не вздумай проходить!
И скрылся в глубине отеля.
Пипа огляделась. Садиться было особо некуда. Формально вестибюль все еще оставался гостиничным холлом, с тремя диванчиками и столиком у дальней стенки, рекламным щитом, местом для оформления посетителей и прочими обязательными атрибутами. Однако диванчики и столик были завалены всяким хламом, к стойке оформления было не подойти из-за коробок, нескольких велосипедов, плотно обмотанных тяжелыми железными цепями, пустых клеток для животных и всякого такого же рода вещичек. Единственным посадочным местом было роскошное, но весьма потертое кресло швейцара в глубокой нише, слева от массивных входных дверей. Пипа осталась стоять.
Стоять пришлось недолго. Спустя несколько минут раздались уверенные шаги, и по лестнице (Пипе был виден только небольшой кусок, нижние ступени) в холл выплыли сперва чьи-то ноги в лакированных мужских туфлях ослепительно-оранжевого цвета, а затем и их хозяин – поджарый тип средних лет, одетый ярковато, но стильно.
То ли мужчина не ожидал встретить на своем пути кого-то, кроме швейцара, то ли по иной причине, но, столкнувшись нос к носу с Пипеткой, он вдруг воскликнул что-то вроде:
– Ах тыж фыж, хым!
Остановился, оглядел девушку (в точности как недавно швейцар!) и… внезапно поднес руку в перчатке к ее лицу и больно ущипнул за щеку.
– Ай! Вы что?! – пискнула Пипа, инстинктивно хватаясь за ущипленное место. – Вы что себе позволяете?
Мужчина немного удивился и искренне развеселился:
– О-хо-хо, какая недотрога! Хех… Я все себе позволяю, дорогуша! Все, что захочу!
И не успела Пипа Мумуш сказать (собственно, она даже подумать еще ни о чем не успела), как «лакированный тип» решительно схватил ее за подбородок, притянул к себе и – фу, фу сто раз! – обслюнявил. Поцеловал как бы.
Пипа заорала, стала вырываться. Ей это с легкостью удалось. На губах осталось противное ощущение колких чужих усов. И отвратительная мокрота. Пипа недолго думая двинула нахала по морде, тут же отскочила, вытерлась рукавом и теперь стояла красная, злая, продолжая тереть рукавом губы. Мужик позеленел от злости (на пощечину он никак не рассчитывал). И неизвестно, что произошло бы дальше, но тут откуда-то появился швейцар и торжественным баритоном проговорил: