Пожалуйста, только не сейчас, только не в такой важный момент.
Согнувшись в три погибели, Эльконто почти вжался губами в собственные запястья, нажал на кнопку и, опасаясь, что его речь услышат снаружи, хрипло зашептал.
– Ани… Ответь мне, Ани… Это вопрос жизни и смерти. Ты меня слышишь или нет?! Прием!
Она сняла их, чтобы не забыть упаковать в коробку вместе с остальными вещими.
А то ведь уйдет и забудет на руке, будет неприятно. Вот только выгуляет Барта, поднимется наверх, сложит одежду в пакеты, чтобы Дэйн сам определился, что с ней делать дальше, а после оставит часы на тумбе у кровати.
Но пока они лежали на кухонном столе и пищали. Сквозь треск помех то и дело доносился знакомый голос, вопрошающий: Ани, ты меня слышишь? Ани, ну где же ты?
Тон показался ей необычным, встревоженным.
Едва захлопнув входную дверь, Ани-Ра скинула с ног кроссовки и бросилась на кухню, по пути прошипев Барту, чтобы не путался под ногами. Подбежала к столу, схватила ремешок, нажала кнопку и выкрикнула:
– Дэйн, это я! Что случилось? Ты где? Почему до сих пор не позвонил на телефон?
– Ани! Ани?! Наконец-то, солнце! Как хорошо, что ты пришла…
Солнце? Хорошо, что пришла? В этот момент она заволновалась по-настоящему.
– Дэйн, все в порядке? Что-то случилось?
Спустя несколько минут она узнала подробности: похищение, заброшенное здание, док в опасности, Дэйн тоже, нужна помощь, и закивала, забыв о том, что собеседник ее не видит.
– Что? Что я могу сделать? Говори.
– Позвони моей коллеге – ее зовут Бернарда. Я продиктую номер. Расскажи ей все, что я рассказал тебе, но предупреди, чтобы она не связывалась с Дрейком, потому что если сюда придет Комиссия, нас перережут…
– Комиссия? – Ани-Ра сглотнула; в углу из чашки жадно и шумно лакал воду Барт. – А ты как-то связан с Комиссией?
– Я расскажу, как приду.
– Хорошо. Диктуй номер.
Блокнот нашелся на подоконнике рядом со стопкой, оставленных на еду, денег; карандаш лежал сверху.
Она звонила на указанный номер шесть раз, слушала долгие гудки, выжидала до самого конца, но каждый раз электронный женский голос не объявлял о том, что абонент недоступен.
Черт… Черт…
После неудачной седьмой попытки, Ани вызвала Дэйна.
– Не отвечает твоя коллега. Я семь раз звонила. Что мне делать, Дэйн? Кому еще я могу позвонить – твоим ученикам? Они же здоровые ребята, может, помогут?
– Нет их в городе. – Раздалось сквозь помехи, и наступила тишина.
Чтобы занять себя чем-то полезным и привычным, Ани включила чайник и бросила в стакан пакетик с заваркой; поправила складки на полотенце, долго смотрела на окутанную сумраком лужайку за окном.
– Кто-то должен быть. Кому можно позвонить. Дэйн, – она запнулась, – тебя не били? Тебя не ранили?
Часы какое-то время молчали, затем раздалось короткое «нет».
– А со Стивом все в порядке?
– Не знаю.
Ее руки дрожали. Какой плохой вечер, исключительно плохой. Она думала, что худшим из свершившегося сегодня, станет ее уход. Если Дэйн не настоит на обратном, не убедит в том, что ей будет лучше остаться. Где-то в глубине души Ани отчаянно надеялась, что он настоит…
А теперь Дэйн в какой-то ловушке. Один, в комнате из бетона, и хорошо, что на его запястье эти часы – хоть какой-то мостик для связи с внешним миром и с ней, Ани…
Шумел чайник; от потонувшего в тишине браслета на сердце делалось муторно. А если его убьют, а она не узнает? Что, если враги заметят часы и будут пытать Дэйна? Не дадут тому сказать что-то важное, например, как же его все-таки спасти?
Они заговорили одновременно:
– Ани…
– Дэйн…
– У меня под кожу вшит чип. Он постоянно передает сигнал о моем местонахождении на специальный приемник. Ты должна сходить в подвал, найти навигатор и записать выдаваемую им частоту. После этого ввести ее в компьютер, чтобы получить точный адрес или хотя бы координаты этого места. Поняла? Сможешь?
Его голос казался далеким и чужим. Наверняка дело бы в страхе, что сочился от браслета к браслету, лился из бетонной комнаты с низким потолком, сюда, в кухню.
– Я… смогу. – Пакетик с заваркой так и остался лежать на дне сухого стакана – Ани забыла залить его водой. – Говори, где стоит навигатор? Куда мне идти?
Спускаешься в подвал, он сказал, и входишь в третью дверь слева, за ней окажется напичканный электроникой кабинет – ты сразу его узнаешь. Торопись, Ани, у нас мало времени…
Мало времени.
Именно об этом она думала, когда ступала на ватных ногах по ведущим в подвал ступеням.
От нервозности и страха мысли постоянно путались.
Зачем нужен вшитый под кожу чип? Это что, модно? Или это связанная с работой необходимость? Но какая такая необходимость в чипе может быть у преподавателя боевых искусств? Его часто похищают, чтобы учил приемам Сэн-Бо урийцев на далеком острове? Ну и муть лезет в голову. Наверняка, Дэйн все объяснит, когда вернется…
Так, какая дверь? Вторая или третья налево?
Памятуя о том, что комнату, под завязку набитую электроникой перепутать невозможно, Ани решила, что сначала зайдет во вторую дверь слева – на всякий случай ее проверит, а потом уже откроет третью… так надежнее…
Латунная ручка показалась ей смутно знакомой – кажется, в прошлый раз вход сюда был заперт. А теперь?
Ей повезло.
Замок второй слева двери оказался открыт.
Выключатель обнаружился слева; под потолком зажглась тусклая лампочка. Нет, электроники здесь не нашлось, да и вообще ничего не нашлось, кроме двух, стоящих друг напротив друга стульев и еще чего-то волосатого в углу.
Фу, мерзость какая…
Это ведь не енот? Не крыса? Не случайно заползшее и сдохшее от голода животное? Слушая взволнованный грохот собственного сердца, Ани осторожно втянула воздух – нет, вроде бы, разложением не пахнет.
Сама не зная для чего, она прошла мимо стульев и поддела неподвижную кучу в углу носком ноги – та сдвинулась в сторону и застыла. Не живая. Волосатая…
Это не животное… это что-то другое… парик?
Да это же парик!
У нее враз отлегло на сердце – всего лишь парик из темных, чуть вьющихся волос, а она уже, было, подумала…
Прежде чем осесть на пол с тяжелым хрипом, Ани успела развернуться и сделать два шага назад.
А потом это случилось – воздух кончился, в груди заболело, а мир, освещенный яркой вспышкой оттого, что трепыхавшаяся в глубине сознания пелена, наконец, спала, раскололся надвое.
И она неожиданно, почти захлебнувшись, в сменяющих друг друга картинках, все вспомнила.
Ее мозг горел, полыхал, а тело трясло в лихорадке.
Холодно, очень холодно… жарко…
На этом стуле она сидела, связанная… Сидела долго, мучилась жаждой, а вокруг давила, сводила с ума темнота. Потом зажегся свет, а напротив… напротив сидел он… Эльконто – самое ненавистное в жизни лицо…
Они хлынули все разом, будто внутреннюю плотину смыло, снесло невероятной силы штормом: война, война, Ивон… поход на работу в отель… война… Гранаты, выстрелы, раненная нога и единственное желание выжить – выбраться наружу, вылезти, если нужно, из кожи и отомстить…
Ани согнулась на полу, скорчилась, закрыла лицо руками и завыла.
Ее собственная квартира… Да, в том районе, рядом с тем домом, у которого стояли пустые пивные бутылки. Ругань соседей, нож под подушкой, лежащая под шкафом бомба – уже совсем готовая для того, чтобы крепить под джип…
Джип, Барт…
Ей не хватало воздуха, она задыхалась, боролась за каждый спасительный вдох, но в легкие забивалась лишь затхлая пыль – гнилая пыль, прогорклая, черная.
«А вы уже помирились?» – кудрявая бабка – соседка по улице. – «Черный цвет вам не к лицу, оставайтесь лучше блондинкой…»
Да, она была в той машине, ночевала в ней, выжидала правильного момента, чтобы, наконец, покончить со всем, но провалилась. Провалилась, как в тот раз, так и в последующий, когда целилась в Эльконто из-за деревьев… Тогда кто-то огрел ее по голове, а после она очнулась в этой самой комнате. В этой. Самой. Комнате.
Скребущие пол ногти, уткнувшийся в бетон нос и стоящая рядом ножка деревянного стула.
Что-то случилось позже, что-то… что же?!
Ее ударили… Он ее ударил… Ани помнила боль – адскую боль в локте и хруст собственных костей, но еще худшая боль танцевала внутри, потому что она проигрывала последний бой. Самый важный бой в своей недолгой и крайне неудачной жизни…
А потом она проснулась в спальне наверху.
И был доктор. И был совсем другой Дэйн – душка Дэйн, заботливый Дэйн, врущий Дэйн, Дэйн, который затеял сложный и душераздирающий спектакль «Ани, теперь я позабочусь о тебе».
Три недели – три недели она жила в доме собственного врага, готовила ему еду, старалась его развлечь, ныла о тренировках на поляне, выгуливала его собаку, строила планы…
Ей хотелось рыдать, кричать, но она все задыхалась – каталась по полу, зажимала голову руками, будто прижатые к затылку ладони могли заткнуть фонтан из адски болезненных воспоминаний, засунуть их все назад и задернуть порвавшуюся шторку.
Он читал ей книги на ночь…
Она рисовала красками…
Он играл с ней в «пожарников».
Она стригла куклу…
Он оставлял на подоконнике деньги…
Она ходила за продуктами, ждала его прихода…
В последний вечер он принес цветы…
Зачем? ЗАЧЕМ?!
Не выдержав боли, навалившегося ужаса, смешавшихся воспоминаний и отчаяния, Ани-Ра дрожащей рукой притянула к себе деревянную ножку стула, уткнулась в нее лбом, подобрала конечности под тело, словно это могло помочь укрыться от правды, а после разрыдалась. Сначала тихо, беззвучно, затем громко и душераздирающе. А еще через секунду стены тесной комнаты с лежащим в углу париком сотряс пронзительный, наполненный обидой и злостью, непохожий на человеческий крик.
Секунды, минуты… время перестало существовать.
Сколько она рыдала? Сколько проклинала его? Сколько проклинала себя за то, что не вспомнила раньше? Сколько сидела у стены, держа в руках парик, чувствуя, как по щекам прорисовываются жгущие кислотой дорожки, а грудь разрывает от боли.