Если подумать, именно так и родилась моя чёрная молния. В душевном порыве ярости, что сплёл знания воедино… Проклятья ведь можно формировать по-разному. Подавляющее большинство создавалось либо внутри своих каналов смерти, либо окончательно формировалось уже рядом с телом, сплетаясь из нитей прямо рядом с мастером смерти.Я сплетал черные молнии прямо в своей душе. Именно поэтому они убили меня в момент первого применения: выплеснувшись наружу, мощь удара оказалось такова, что мне просто не хватило контроля сфоксировать их так, чтобы не убить себя. Затем, потренировавшись, я конечно приспособился выпускать их слегка иначе... Хотя даже так это наносило тяжелые раны, что не перекрывались даже королевской регенерацией: приходилось задействовать бессмертие.
Но какова была цена этого? Ведь если хорошо подумать… Каждой такое воскрешение или исцеление напрямую влияло на мою собственную душу. Я не чувствовал никаких изменений, ни слабости, ни утраты сил, скорее наоборот: могущество лишь росло, а запас сил казался почти бездонным. И все же было в магии душ нечто странное, словно скрытая тайна, что-то, чего боялись и избегали те, кто были первопроходцами и основоположниками известного мне искусства смерти.
Чего же вы боялись, великие отцы-основатели? Те, кто были безжалостны достаточно, чтобы разработать комплексы проклятий, способные уничтожать целые города, если не страны… Те, кто первыми выжигал в мире путь своей волей, создавая молнии смерти, дробящие скалы? Повелители легионов, способных опустошать миры?
Наверное, я ещё мог дать заднюю, если хорошо подумать. Я не чувствовал необратимых последствий: но, с другой стороны, как часто мы замечаем, что изменились сами по себе?
— Ты была первой, Мелайя. — негромко заговорил я, не отрывая взгляда от пламени костра. — Скажи мне, я сильно изменился с тех пор, как мы встретились?
— Мы все меняемся. — присела рядом охотница. — Такова природа жизни.
— Это не ответ. — покачал я головой.
— Может быть. — пожала плечами иссушающая жизнь. — Имеет ли это значение? Клятвы были даны, выбор сделан. Люди не предают своих лидеров только потому, что те стареют и меняются с возрастом. Тебя интересует что-то конкретное?
Я тяжело вздохнул.
— Я думаю о практиках искусства смерти, которые могут влиять на душу и сознание самого мастера. Быть может, на ранних этапах это незаметно, но я уже зашёл очень далеко. Если однажды кто-то спросит тебя о том, каким человеком на самом деле я был… Чтобы ты ответила?
Охотница надолго замолчала, задумавшись. Вместо неё заговорил Итем:
— Мы все меняемся через магию, которой владеем. Пылающие души повелителей пламени не зря называются таковыми. Такова природа силы сотворения: она меняет нас, выковывая нечто новое из наших душ. Нечто большее, лучшее… более могущественное, наконец. Я помню, однажды, будучи ещё мальчишкой, я попытался создать огромное пламя, чтобы впечатлить одну девчонку… Мне почти удалось, но боль была почти нестерпимой: словно саму душу прожигало насквозь от перенапряжения.
— Мой наставник говорил, что если шаман слишком сильно перенапряжёт свою Эа, он может лишиться возможности говорить с духами. — задумчиво произнёс Вотал. — Иногда на месяцы, иногда на годы… А иногда до конца его дней.
— Я восстанавливался больше двух месяцев, прежде чем смог вновь зажечь огонь. — кивнул Итем. — А затем ещё некоторое время боялся браться за что-то серьёзное, боялся, что вновь потеряю способности. Но я помню, как в те дни мой учитель сказал мне то, что я помню до сих пор: души бессмертны, Итем. Единственный способ сломать тебя, это если ты сам позволишь себе сломаться. Неважно, сколько сильна боль, и неважно, каковы риски. Ты — повелитель пламени, пылающая душа нашего мира. И ты будешь им до тех пор, пока сам того хочешь. Никто не в силах отобрать это у тебя.
— Значит, ты думаешь, это больше психологическое?
— Кто знает. — пожал плечами Итем. — Истинная природа собственной души всё ещё одна из величайших загадок для нас. Но с тех самых пор я никогда не терял свою силу. Выжимал себя досуха на тренировках, терял сознание от боли, создавая мощнейшее среди учеников пламя, но даже если мне казалось, что дальше мне уже совершенно некуда истязать свою измученную потухшую душу… Мне всегда хватало сил на то, чтобы поджечь свечу, освещающую вечернюю книгу перед сном. Всегда.
Думаю, я ещё мог вернуть себя в норму. Проклясть землю вокруг крепости, сделав так, чтобы армия не смогла её покинуть. Провести обратный ритуал: набрать ещё жертв, найти ещё семнадцать смертников в культе… Отказаться от чёрных молний, уничтожить глазоеда, вернуться к классике: уберечь собственную душу от того, чего боялись древние мастера смерти. Но смогу ли я тогда выиграть эту войну? Без бессмертия, без чудовищной мощи, что обрёл неизвестной ценой? Одной лишь подготовкой, хитроумными ритуалами и мастерством правителя, полагаясь на собственных вассалов? Этот вопрос, пожалуй, стоило хорошо обдумать.
Я же всё ещё был собой, верно? Всё тот же беспринципный мерзавец, готовый на всё ради собственной власти. Однако инстинкт самосохранения мне был отнюдь не чужд, кому нужна власть, если ты потеряешь себя? Но пойти назад, сохраняя собственную душу, значило отказаться от мести тому, кто привёл меня в этот мир. Быть может, зайдя по дороге личного могущества достаточно далеко, я смог бы его достать. Войну, возможно, я бы сумел выиграть и будучи обычным человеком, но вот может ли простой король, пусть даже император, бросить вызов тому, кто вполне себе тянул по возможностям если не на тёмного бога смерти, то как минимум на могущественного архидемона? Имелись там необратимые последствия или нет, могущество, что могло открыться мне, захватывало дух. И всё же это тяжёлый выбор: месть против собственной души… Быть может, оно того и не стоит.
— Человек, которого я знаю, никогда не отступал. Никогда не сдавался, и неважно, что было впереди. — холодным душем пролился на меня голос Мелайи. — Я помню, как ты без страха вошёл туда, откуда не возвращаются, и выбрался победителем без тени сомнений. Это же не изменилось в тебе… И это главное, правда?
А ведь она была права, с внезапным изумлением понял я. Я без колебаний шёл в дикие земли, даже не будучи бессмертным. Бросил вызов неведомой силе тех мест и вышел победителем. И сейчас, когда я бессмертен, когда только начал восхождение на истинную вершину своего могущества… Неужели я всерьёз думаю о том, чтобы отступить?
— Нет. Не изменилось. — медленно ответил я.
Эта мысль словно отрезвила меня, заставив отбросить любые сомнения. Какова бы ни была цена, в этом пути таилась сила. И потому стоило пройти его до конца. Власть не падает в руки сама по себе, это я всегда знал.
Мысли немедленно свернулись на совсем другое направление. Теоретически, мой запас сил не ограничен. Я могу убивать себя вновь и вновь, верно? Принося в себя жертву, а добровольная жертва магистра смерти это уже немало. Проблема, пожалуй, была в концентрации и направлении энергии: если я убью себя во время проведения сложного ритуала, сенсорная перегрузка от ощущений посмертного состояния просто собьёт внимание, и я утрачу контроль над ритуалом, который требует предельной сосредоточенности. Поэтому на практике я упираюсь в предел сил, который способен запасти за раз. Правда, я и сам не знал этого предела: последний раз, когда я чувствовал, что не могу удержать силу смерти, был давным-давно, во время смерти крикуна на пляже Дереи...
Возможно, стоит одновременно опереться на людей? Если собрать круга мастеров смерти и распределить контроль одновременно с тем, что я сам буду держать только главный фокус, дело пройдёт легче. Со сверхсложным комплексом ритуалов, конечно, всё равно не получится, но если взять что-то попроще, может и сработает.
Вотал, его четверо соплеменником, Эскилион и Итем. У меня было семеро адептов смерти для поддержки. Не слишком много, да и опыта парням не хватало…
Покрутив эту мысль так и эдак, я пришёл к выводу, что смотрю на дело не с той стороны. Если бы у меня было несколько личей, можно было бы попробовать использовать себя в качестве универсальной жертвы, накачивая их атаку энергией до предела. Но Эскилион ещё не слишком опытен, а остальные и вовсе просто умрут от переизбытка: плохой вариант. Но можно сделать обратное: выдать адептам кристаллы, и сделать самого себя точкой фокуса, попытавшись обойтись без собственной смерти.
В любом случае, надо подготовиться. Ещё не зная, что именно я буду делать, я принялся заниматься тем, чего не делал достаточно давно: принялся проращивать в собственном теле многочисленные нити смерти.
Казалось, я давно ушёл от этой неприятной практики, компенсируя любые повреждения тела собственным бессмертием: в конце концов, что такое рука, рассыпающаяся в прах от удара, если она соберётся вновь в следующий миг, верно? Но если браться за дело всерьёз, чтобы не допустить потери контроля над длительным ритуалом из-за кратковременной смерти…
Чёрные полосы вздулись под кожей, прилегая от глаз к рукам по всему телу.
— Вы что-то придумали, учитель? — спросил Вотал.
— Ещё нет. — качнул головой я. — Но подготовиться в любом случае стоит.
Гигант на мгновение замялся, а потом протянул мне большую кружку с каким-то горячим отваром.
— Это наша особая настойка, вы, наверно, уже пробовали такую, общаясь с советом шаманов… Мой наставник в искусстве духов всегда говорил, что она помогает сфокусировать разум. Варить её это одна из первых вещей, которым нас учат: старые шаманы всегда сваливают подобные рутинные обязанности на учеников.
Желания пить грибную бурду особо не было. Не скажу, что она была сильно вкусной, да и вряд ли возможность видеть энергию поможет что-то придумать скорее наоборот… Однако парень честно старался, так что почему нет? Вдруг и правда помогает фокусироваться?
Я прихлебнул напиток. Этот, пожалуй, был совсем неплох: заметно лучше, чем те, чем потчевали меня на совете шаманов. Неужели и правда на учеников сваливают, негодяи? Поили дорогого гостя ученической бурдой, выходит? А Вотал уже настоящий шаман, у него рука набита…