Урожай Смерти — страница 168 из 389

— Не рассчитывай, что я буду повторять это. — дёрнул плечом я. — процедура крайне неприятная.

— Постараюсь больше не умирать. — серьёзно кивнул мне юноша.

Мастера смерти тихо перешёптывались, обсуждая увиденное. Я улыбнулся и махнул рукой.

— День на отдых, а дальше выезжаем в сторону Кордигарда.

Армия мёртвых вскоре двинулась в путь, обходя раскинувшуюся на долгие сотни миль в стороны расщелину. На той стороне изредка виднелись разведчики Ренегона: наше перемещение точно не осталось незамеченным. Иногда я лениво посылал вдаль проклятия, но особого смысла в этом не было: в любом случае, стоило ожидать, что столица будет готова к осаде. Мы маршировали неспешно: с лёгким удивлением я замечал по дороге отнюдь не эвакуированные деревни. С другой стороны — куда им идти? Всё население королевства в города не спрячешь, да и прокормить такую ораву будет нечем.Путь занял почти месяц, но и он подошёл к концу: мои легионы наконец-то достигли финальной точки этой кампании.Пять колец белокаменных стен Кордигарда выглядели несокрушимой твердыней: и я с удивлением обнаружил вокруг город свежевыкопанный ров, наполненный водой из реки! На стенах виделись регулярные патрули, на башнях стояли новенькие осадные машины: к осаде и штурму город был определённо готов.

Мертвецы численность в более чем полмиллиона голов неспешно окружали город на безопасном расстоянии: защитники, впрочем, не пытались этому препятствовать, хотя я и заметил на стенах изрядное оживление.

— Предложим сдаться? — хмыкнул Роланд, с каким-то мстительным удовольствием наблюдая за суетливыми солдатами.

— Лично не пойду. — зевнул я. — Уже предлагал, что толку? Но если хочешь, можешь трубить.

Граф пожал плечами и достал сигнальный рог, затем протрубил в него предложение о сдаче. Сперва на стенах ничего не происходило… Но вскоре над барбаканом и башнями взвились сине-белые флаги династии Ренегон. Символы света и неба: цвета древнейшей династии королевств, что доселе не знала поражений. Как бы ни повернулось дело дальше, сдаваться они не были намерены.— Была бы честь предложена… — хмыкнул Роланд. — Что же, это их выбор. Как поступим дальше, милорд?

— Если они думают, что стены нас остановят, то это серьёзная ошибка. — усмехнулся я. — Сделаем пролом в стене и ударим, стягивая там кольцо. А ты попробуй забросить в город особый отряд в суматохе, хорошо?

— Будет сделано. — отсалютовал мне мечом граф.

— Вот и хорошо. — кивнул я. — А теперь настало время мне поприветствовать город лично…

Я давно хотел испытать свои чёрные молнии на этих стенах. Пусть я и не всегда держал данное слово… Обещание о падении этого города я был намерен выполнить любой ценой.

Глава 47. В западне.

Когда воля двух волшебников сталкивается в отчаянной схватке за право властвовать над мирозданием — порой происходят странные вещи. Но в этот раз Этериасу повезло: ударив первым, он быстро сумел запереть силу противника внутри него, обессилев его: идеально исполнение, именно так, как и писали в древних книгах…

Но вот о чём не писали отцы-основатели церкви, бережно хранящие секреты мистического ремесла, так это о подобных эффектах подобного приёма. Власть над чужой силой это нечто большее, чем просто контроль над энергией: это посягательство на саму суть бытия другого существа, и создавая эту связь, порой ты получаешь даже больше, чем когда-либо хотел от неё…

С лёгким удивлением глава церкви осознал, что чувствует эмоции своего противника: и потому он понял, что обжигающе — холодная, бесстрастная решимость его врага сменилась искренним недоумением, когда попытка создать привычный удар обернулась ничем.Бессмертный король нашёл решение почти мгновенно: в руке быстро сверкнул костяной стилет, направленный в собственное сердце, но Этериас с мстительным удовольствием выбил его из руки врага.Не сегодня.

Его врагу потребовалась всего секунда, чтобы осознать своё беспомощное положение. Это была почти победа: нужно удержать его совсем немного, всего несколько минут, и подтянутся старики, вместе они спеленают даже неуязвимого…

Глава церкви ожидал, что в таких условиях бывший рыцарь вспомнит навыки боя и был готов отбиваться от воина, поддерживая блокировку сил врага: но дальнейшее явилось для него сюрпризом.

Каких эмоций можно ожидать от человека, загнанного в угол? Обречённой решимости идти до конца, гордого нежелания сдаваться, отчаяния или мрачного перебирания возможных выходов?Волна неистового, яростного, чёрного гнева тараном ударила в сознание волшебника, совершенно неготового к такому повороту событий. Откуда вообще может взяться подобная ярость в человеке, что способен всегда оставаться спокойным? На миг Этериасу показалось, что одного лишь этого гнева достаточно, чтобы сжечь целый мир…Этериас Инвиктус, несмотря на свою молодость, был прекрасным волшебником. Он удержал концентрацию даже под такой ментальной атакой, но даже для лучшего из лучших это не могло пройти без последствий: ведь если из какого-то источника ты получаешь силу, из него же ты получаешь и слабость.На краткий, почти неразличимый миг давление на тёмного лорда ослабло, и этого было достаточно, чтобы частичка его силы вырвалась наружу.

Воля двух магов столкнулась: но победителя не было.И это повергло главу церкви в шок: как может быть такое? Как может человек, столь злобный и отвратительно жестокий, быть настолько уверенным в себе, в своей правоте, иметь поистине адамантитовую волю и характер?Важным, впрочем, был совсем другое. Когда воля обеих соперников не может взять верх в магическом поединке за право властвовать над мирозданием, исход боя решает сила. И, к несчастью для Этериаса, в этот раз она определённо была не на его стороне: глаза повелителя смерти заволокло непроглядной пеленой мрака и прежде, чем верховный иерарх успел сделать что-то ещё, сама смерть с чудовищной силой обрушилась на него, тряпичной куклой швыряя в сторону и заставляя потерять сознание. На этом его бой был окончен: охотник стал добычей, сам попав в западню…

Убить мастера жизни — непростая задача. Сама жизнь, текущая в жилах её повелителей, цепляется за своё существование до последнего, изменяясь, уплотняясь, ища любой способ уцелеть, не угаснуть.Кто-то бы сказал нечто похожее про повелителей магии: сила, что неугасимым огнём бессмертной искры сотворения пылает в душах мастеров мистических искусств способна продлевать их жизнь, отдаляя неизбежный конец слабого старческого тела, меняя привычные правила мира в угоду своему владельцу.

Этериас Инвиктус был молод, не достигнув возрастом и сорока лет: но, вне всяких сомнений, он сполна заслужил как титул мастера жизни, так и звание мастера мистических искусств: и, не таясь, можно было легко признать, что в этом деле он был не из последних. И потому даже чудовищной силы повелителя смерти, ударившей в него с целью исполнить приказ своего обладателя — убить, стереть ненавистного врага с лица мироздания — было недостаточно для того, что прикончить волшебника на месте. Мгновенно, по крайней мере…Дальнейшее он помнил урывками: кажется, он терял сознание и приходил в себя вновь и вновь. Но, несмотря ни на что, вокруг была лишь тьма. Тьма сменялась леденящим, гнилостным привкусом сжигающего всё естество яда и чудовищными вспышками боли, источник которой невозможно было определить. Он пытался кричать, но вокруг была лишь тишина. Головокружение накатывало волнами, словно глубоко под водой: но вдохнуть воздух не получать. Волшебник всеми силами пытался понять, что происходит, и иногда ему казалось, что он вот-вот вынырнет из царства беспощадного мрака: в редкие мгновения просветления ему иногда казалось, что он слышит голоса, доносящиеся издалека…Но тьма всегда возвращалась вместе с болью, что лишь нарастала, и этому не было конца. Мир чародея сузился до одной-единственной, едва пробивающейся сквозь тёмный океан страданий мысли: он должен бороться. Он уже не помнил, кто он, не помнил зачем… Но, несмотря на всё это, что-то внутри обречённого, умирающего человека не давало ему сдаться.

Мастер Эниан, человек неопределённого возраста в грязной, засаленной зелёной мантии тяжело откинул в сторону ткань палатки лазарета, выбираясь наружу. После смерти большинства советников и тяжёлого ранения самого иерарха именно оставался самым высокопоставленным священником церкви.Армия сперва отступала больше по инерции, чем имея какой-либо план. Король Ренегона пришёл в сознание лишь ненадолго: незаживающая дыра в груди только разрасталась, и все что могли сделать целители и выжившие гвардейцы это поддерживать в нем жизнь постоянными вливаниями силы. Владыка святой земли обвёл их мутным взглядом, и вновь вырубился: армии не больше не оставалось ничего, кроме как отступать к Кордигарду…

Остальные короли взяли на себя руководство остатками армии: самому целителю же досталось командование лазаретом и выжившими мастерами. Иногда к нему приходили за советом: но что он мог сказать?

Эниан и сам не знал, что делать дальше. Однако всеобщая апатия после столь сокрушительного поражения была отнюдь не главной проблемой остатков армии альянса.Главной проблемой было то, что люди продолжали умирать. Целители, находившиеся в лагере, все пережили битву: однако впервые они столкнулись с тем, что их искусство оказалось бессильно. Привычное заращивание ран в полевых госпиталях превратилось в сущий кошмар: люди гнили заживо, превращаясь в полуживые куски омертвевшей плоти, кричали в агонии от невероятной боли, сходя с ума. Некоторые не могли проснуться, неделями пребывая в бесконечном кошмаре…Солдаты покрывались незаживающими язвами и превращались в обтянутые жёлтой кожей скелеты, в которых почти не оставалось жизни, впадали в лихорадочный бред, теряя связь с реальностью, а у некоторых и вовсе части тела просто превращались в сухую, мёртвую плоть словно после долгих месяцев в пустыне. И этому не было конца.Мастер Эниан был великолепным целителем и мастером жизни. Лучшем в Аурелионе, и одним из лучших в королевствах. Он видел в своей жизни много ран: колотых, резаных, дробящих. Видел разорванные на части зверьём тела людей и умел исцелять такие раны, за которые обычный целитель даже не взялся бы, считая безнадёжными. Но даже он не знал, как бороться с подобной напастью: ничего подобного в королевствах ранее просто не встречалось! Такую дрянь Эниан не мог себе представить даже в худшем кошмаре.