Сложно сказать, сколько в этом было правды, конечно. Выращивание нити смерти действительно ощущалось как выращивание руки: эдакая энергетическая конечность, которой, при должной сноровке, можно легко и быстро управлять силой мысли. В ученичестве я мог создать всего несколько таких: но этого хватило, чтобы убить чудовище, едва не погубившее Грицелиуса. Будучи полноценным мастером, я мог держать пару десятков: и когда-то это спасло наш корабль от морских змей в далёких северных морях. Кто знает, быть может, будь я тогда лучше, не погибла бы Мелайя…
Особенностью нитей смерти было то, что, теоретически, через них можно было пропустить любое проклятье: это действительно своего рода конечность, являющаяся по совместительству каналом энергии. Изящный, достаточно искусный приём: даже слабый мастер смерти способен вмиг убить им десяток человек, просто остановив им сердца коротким, слабым, но точным выбросом силы. Последнее время мне просто не требовалось подобное: какой смысл изощряться в искусных техниках средней силы, когда ты способен на голой силе и воле сносить целые полки даже не самыми могучими приёмами в своём арсенале?
Но сегодня мне нужно было иное. Не просто один удар, пусть и способный стирать в пыль скалы. Нечто большее, чем одно проклятье или единственный ритуал.
Звуки вокруг стихли. Запахи исчезли. Всё внимание сосредоточилось на одной-единственной задаче: вытянуть нить из своей души, наполнить её безграничной силой… Повторить процесс. Первая, вторая, десятая…
Это давалось легко и естественно: сперва. Со времён бродяжничества я действительно сделал неплохой качественный скачок: годы непрерывной практики давали о себе знать. Но на пятом десятке я почувствовал лёгкое напряжение. И почти незаметный отток сил: что было удивительно при всём том океане силы смерти, что я владел.
Сознание словно двоилось и слоилось, превращаясь в калейдоскоп из чёрного стекла. Каждая последующая нить давалась тяжелее и тяжелее: и вдобавок к проблемам контроля добавлялось странное, неведомой мне ранее чувство. Это была не усталость, не отсутствие концентрации: но какая-то тонкая, изматывающая и одновременно изумительно незнакомая тяжесть, что, казалось, давила на саму душу.
Шесть десятков: и на духовные плечи словно лёг чёрный саван бесконечной мглы.
Семьдесят нитей, и тысячи игл едкой, острой болью пронзили все тело.
Восемьдесят — головокружение накатывает медленными, тошнотворными волнами, едва не заставляя меня упасть.
Когда число нитей зашло за девять десятков я почувствовал, что словно приблизился к некому пределу. Невероятная, ошеломительная тяжесть обрушила на саму душу, словно заставляя скрипеть даже цепи моего бессмертия. Словно я совершал нечто, столь неестественно для мира, за что само мироздание пыталось остановить меня.
Выжги смертью и волей в самом мире путь: и его законы отступят.
Возможно, в этих словах было больше правды, чем пафоса, чем я думал…
Сознание крутило и давило, словно на него волнами накатывало неведомое давление, головокружение, казалось, готово было бросить меня на землю. Плоть жгло неистовой ледяной болью от переизбытка энергии, а на теле, казалось, скоро не останется выхода для очередной нити. Как вообще можно провернуть подобное, будучи живым человеком? Возможно, не будь при мне бессмертия, что в считаные мгновений закрывало любые раны, я бы просто упал замертво уже на седьмом десятке.
Девяносто восемь… Девяносто девять…
На миг мне показалось, что я пытаюсь перевернуть сам мир: настолько тяжело далась следующая. Головокружение усилилось настолько, что я уже не управлял нитями: просто держал их, не давая рассеяться. Душа горела чёрным пламенем, и всё же я отказывался отступать: во мне был океан мощи. Я могу больше!
Неизвестное чувство возникло в бушующем вихре малознакомых чувств: и лишь долгое мгновение спустя я понял, что оно мне знакомо. Всё оказалось просто: я упал на колено, выпустив сотую нить.
Подспудно я ожидал изменение. Обуревающего могущества, сверхзрения, чувства власти над миром…
Но ничего не изменилось. Наоборот, мне стало хуже. Я всё также испытывал давление, боль, головокружение… Это было близко к грани того, что даже я могу выдержать, а отнюдь не считал себя безвольной тряпкой. Быть может, я смог бы вырастить ещё пяток нитей: но кем надо быть, чтобы создать тысячу?
Я не был уверен, что хочу знать ответ на этот вопрос. Несколько долгих, тягучих минут я простоял на колене, привыкая к ощущениям, приспосабливаясь к ним. А затем тяжело, с усилием, поднялся, открывая глаза.
И едва не остолбенел от увиденного. Вокруг меня был серый, почти непроглядный туман: такая дымка создаётся, когда в воздухе концентрируется слишком много силы смерти. А из моей спины, рук, туловища и даже шеи тянулись зловещие, антрацитово чёрные щупальца из чистой энергии, видимые даже невооружённым взглядом.
Обычные нити смерти, как и множество других проклятий слабой и средней силы невидимы чужому взгляду: хотя это и не делает их менее смертоносными. Но в этот раз, похоже, я закачал в них столько силы, что даже части её было достаточно, чтобы окутать сотни метров вокруг серой дымкой, а сами нити превратились в тонкие, с палец толщиной, тёмные щупальца делая меня похожим не человека, а на осьминога.
Пожалуй, теперь я понимал, почему человек, придумавший эту технику, получил прозвище Спрут — и в этот раз оно звучало куда более устрашающе. Нити извивались, жадно ища чужую жизнь, но их радиуса хватало только на несколько сотен метров: впрочем внутри этого круга, в центре которого находился я, уже не осталось ничего живого, даже травы…
С удивлением я выяснил, что меня, оказывается, атакуют! Слабо, вяло: слишком велико расстояние, но лучшие стрелки из числа защитников города отчаянно пускали в меня стрелу за стрелой, но сонм из сотни щупалец смерти лишь вяло дёргался сам по себе сторону снаряда, словно инстинктивно защищая своего создателя.
Ближайшие ко мне полки нежити словно выело идеальным кругом: щупальца не пощадили даже их, безжалостно уничтожая всё в зоне доступа. Впрочем, нежить так и осталась стоять, безразличная к смерти своих соседей.
Тупая боль поселилась в теле, душе и разуме: и пусть я медленно привыкал к ней, было ясное понимание, что не смогу поддерживать такое состояние долго. И несмотря на то что никакого могущества я не чувствовал, можно было быть твёрдо уверенным: удар, что я способен сейчас обрушить на врага, способен заставить содрогнуться само мироздание. Поневоле я задался вопросом… Как много вещей не были упомянуты в тех кратких, практичных очерках о применении проклятий и ритуалов, что давал мне демон? Как много секретов скрыли в своих шедеврах древние мастера смерти? Как много ключей к могуществу я упускал, откладывая в далёкие закрома памяти ритуалы и техники, что не казались мне слишком полезными здесь и сейчас?
Бейзил Спрут назвал бы меня повелителем смерти. Но что сказали бы другие? Были ли тени извечного ужаса, поднятые из душ убитых мною волшебников, достаточно сильны, чтобы быть достойными изначального автора? Или быть может, тот сумел бы обратить с их помощью в бегство всех моих врагов до единого?
По крайней мере, у меня был свой собственный шедевр. Мои чёрные молнии смерти: чудовищное проклятье, способное дробить скалы, пробивать магическую защиту и проклинающее землю и даже воду вокруг…
Несмотря на то что нити смерти способны пропустить через себя любое проклятье, я знал: мне не хватит мастерства и концентрации отправить по ним даже дюжину разнообразных атак. Но это и не требовалось: я всё равно не знал, как устроен этот щит, не знал, что вложили него его создатели. Быть может, если бы моё чутьё было тоньше, я смог бы понять… Но у меня не было столетий практики, чтобы отточить его. Даже само магическое чутьё я получил не иначе как чудом как побочный эффект ритуала с шаманами севера. А потому и разнообразие было неважно: я не мог победить здесь мастерством. Моё могущество против их силы и мастерства: настало время проверить, что возьмёт верх.
Я шагнул вперёд, придвигаясь ближе к стенам, и щупальца вокруг заискрились чёрными молниями, словно электрохлысты, созданные из самой смерти…
В спешке солдаты Ренегона принялись подниматься на башни, заряжая осадные машины, лучники рядами выбегали на стены: но что они могли противопоставить повелителю смерти? Огромный камень, запущенный прямо со стены, обратился в прах от одного щелчка антрацитового-черного щупальца.
А затем сторукий спрут с чудовищным грохотом молний, что разрывали воздух, устремился вперёд.
С оглушительным грохотом жизнь столкнулась со смертью, и молниеносные хлысты чёрной смерти с искрящимся скрежетом вонзились в мгновенно налившийся силой зелёный щит.
Ударная волна была столь сильна, что меня едва не сбило с ног: и, к моему удивлению, пара щупалец резко выстрелили назад, служа мне точкой опоры: нити смерти, набитые силой под завязку, оказались способны даже на подобие телекинеза, которого в искусстве смерти не водилось вовсе!
Ближайшие ряды мёртвых опрокинуло, а мне разорвало барабанные перепонки. Ряды лучников на стенах упали, хватаясь за уши.
Я давил и давил, не прекращая, вкладывая океаны силы в удар. Зияющий непроглядным мраком щупальца с грохотом обрушивались на щит вновь и вновь, и вместе с ними воздух разрывали чёрные молнии.
И всё же, моим силам был предел. И дело было даже не в объёмах энергии, что я способен сохранить в своей душе, нет. Спустя несколько долгих, тягучих десятков секунд я явственно осознал, что если я продолжу, то просто умру здесь. Ибо с каждой новой секундой моё сознание плыло от невыносимой боли и нагрузки, и чем хуже мне становилось, тем больше силы требовалось, чтобы поддерживать эту атаку.
Силам живого человека всё же есть предел: когда поток смерти достигает его пика, никакая регенерация тебя не спасёт. Просто потому, что он будет столь велик и силён, что превратит тебя в мёртвый кусок мяса мгновенно…