ньше, чем за минуту. И в следующий миг с меча сорвалось пламя, заставляя ту заняться огнем - неохотно, словно бы дерево было пропитано чем-то, затрудняющим поджог.
Но магия красных башен всё равно оказалась сильнее. Это деревянная башня, и она должна гореть, ибо такова была моя воля…
В воздухе свистели стрелы, барабаня по броне. Лучшие из лучников всё ещё пытались что-то сделать, не задев своих. Надрывные крики офицеров разрезали пространство, отдавая команды замедлить меня. Но мне было плевать: перехватив длинный фламберг двумя руками, я рубанул по осадному стреломету, перерубая его лук вместе с тетивой. А затем, с усилием вырвав изрядную часть конструкции прямо на глазах у ошарашенного командира расчёта, я метнул её в подходящих солдат, сметая целый десяток броском.
– Тебе стоит просто убежать. – прогудел мой голос из-под шлема.
И он побежал. Надо же, умнее чем я думал, я полагал, бросится с мечом… По шлему ударило ещё несколько стрел, возвращая меня к реальности из раздумий. Вы хотите битвы? Вы её получите…
Дальнейшее можно описать простым словом: хаос. Удивительно, сколько хаоса может внести в целую армию всего один человек, которого никто не может остановить. Меня поглотила битва: и я действовал по привычному шаблону. Прорваться к осадным машинам, поджечь требушет, перерубить основные узлы прочих машин…
Иногда среди десятников и сотников попадались рыцари, которые что-то умели и не умирали с одного удара. Между третьим и четвертым требушетом на меня вышел один такой: он сумел заблокировать удар меча, когда я с усилием попытался разрубить его вместе с доспехами, выйдя из ускорения.
Его клинок жалобно звякнул, встречаясь с волнистым фламбергом из белой стали, но выдержал удар. Я перехватил меч одной рукой, продолжая давить, и ударил с левой кулаком с латной перчаткой.
Неизвестный рыцарь уклонился, изогнувшись немыслимым образом, разорвал клинч, и ловко ударил меня в сочленение доспехов стилетом, пробивая кольчугу и зачарованный поддоспешник.
Впервые за весь боя на поле боя упала моя кровь. Но его это не спасло: проигнорировав ранение, я просто поднял меч и рывком снес ему голову, а затем выдернул стилет, ломая его о собственные доспехи.
Наверняка зачарованный. Обычный бы не пробил кольчугу из белой стали…
Он не был первым или последним. Иногда я просто ломал оружие врага своими ударами. Иногда - просто сбивал с ног рывком, не давая возможности попасть в сочленения и собирая латами удары.
И всё же - они оставались армией, а не толпой. Пехота умирала под моими ударами, но не отступала, замедляя продвижение. И с каждым новым рывком офицеры изыскивали новые и новые способны меня достать. На очередном поджоге в грудь ударил строенный залп тяжелых стрелометов, подгадавший момент: он отбросил меня на добрый десяток метров, протащив по земле.
Я поднялся. И убил всех, кто был за расчётами - даже тех, кто пытался убежать. У следующих орудий я провалился в яму с кольями, видимо, выкопанную и замаскированную наспех.
Меня пытались закидать в неё землей, и им даже почти удалось. Ключевое слово почти - человек с моими возможностями может пробиться даже сквозь толщу горной скалы голыми руками…
Поэтому всё, что им удалось - это испачкать мои латы. Впрочем, те и так были покрыты толстым слоем липкой, запекающейся крови, что постоянно хлюпала внутри.
Сложно сказать, сколько времени это занимало. Я не считал время - я считал требушеты продолжая убивать. Два расчёта на тысячу, значит, шестьдесят на тридцать. Я пробивал их ряды вновь и вновь, минута за минутой, но мог отдать им должное: эти люди продолжали сражаться. Выдумывать новые ловушки, оттаскивать раненых, подвозить боеприпасы лучникам, собирать из потрепанных сотен новые - и вновь вставать на моем пути.
Я рассчитывал, что рано или поздно они поймут тщетность такого подхода: за несколько часов я уничтожил больше половины расчётов требушетов. Возможно, я успел бы и быстрее - но даже слабое действие, возле поджога, слегка истощало силы меча, и я выжидал требуемое время, не стремясь истощить из до конца.
Кто знает, какие ещё трюки они приберегли в рукаве…
Кровь, хруст костей, крики, стук стрел по доспехами - всё это не волновало меня уже давным-давно. Однако в этот раз крови вокруг было столько, я мог искупаться в ней - и она проникала повсюду, в любые щели, попадала сквозь прорези шлема и густела, становясь липкой и противной.
Конечно, я умел смотреть и без глаз - но приятного в этом было мало, да и сосредоточиться на воинских техниках было сложнее. Несколько раз мне пришлось остановиться, чтобы протереть забитой запекшейся кровью забрало. Но даже не это было главным - не знаю почему, но самым раздражающим было хлюпанье. Свежая кровь проникала сквозь всё щели вновь и вновь, скапливалась внутри доспехов, и хлюпала с каждым моим рывком, каждым движением, каждым ударом…
Возможно, это слышал только я, но именно этим мне запомнилась эта часть боя - постоянным хлюпаньем.
Быть может, граф изучал меня и мой стиль боя всё это время. А может, просто понял, что ещё несколько часов - и у него просто кончаться осадные машины, а за ними и сама армия. Я не считал убитых - но этот счёт точно шел уже на тысячи.
Но кое-что изменилось на тридцать шестом требушеты. Пробиться к нему неожиданно заняло даже больше времени, чем обычно: к его охране неожиданно стянули куда больше крепких бойцов, замедляя меня.
Я всё равно сжег его, как и остальные. Но вот осадных машин помельче рядом не оказалось - и даже больше того, вместо привычной попытки остановипть меня, враги словно отпрянули, образуя вокруг меня большое кольцо.
На горизонте расступившейся армии больше не было ни стрелков, ни осадных орудие, словно кто-то вывел их подальше. Вместо неё навстречу мне, рассыпаясь, двигался отряд латников с разнообразным оружием - но чаще всего с мечами.
Их было немного, сотни две, навскидку. И они сходу взяли меня в кольцо, отрезая меня от остальной части армии.
Кольцо, впрочем, было жидковатым. Через такое легко было прорваться и убежать: я заметил, что они целенаправленно соблюдали дистанцию между друг-другом. Словно опасаясь того что их могут накрыть чем-то массовым. Например, волной пламени.
Какие умные ребята… Не иначе, те самые мастера меча.
Я изобразил протяжный, громкий зевок, демонстративно поднеся руку к забралу.
– Я уже думал, мне придётся вырезать всю армию, чтобы заставить вас показаться. Вы не слишком-то торопились. Какая жалость - столько предателей моем славном древнем Ренегоне. А я - то думал, древнейшее из королевств должно славиться своей честью…
Воздух вокруг закружился, взвиваясь легким вихрем, и я понял - этот разговор услышат многие.
По рядам рыцарей прошла рябь. Я не видел их лиц, но как воин с некоторым опытом - мог узнать доспехи. Вскоре после моего объявления герцог Таслиниус лично пообещал мне, что ни один кузнец Палеотры не возьмет заказ на оружие или доспехи против меня - а Шеридан поручился за Ганатру.
Но вот в Ренегоне, завоеванном совсем недавно, поручиться за такой никто не мог. И пусть доспехи были без клейма - я узнал руку местных мастеров, всё же, я учился в этом королевстве долгие годы. Хорошие латы, из высококлассной стали, не в каждом королевстве такие умели. Сделаны и подогнаны немного странно, но я догадывался почему.
Такие латы очень тяжело разрубить. Даже клинок из белой стали под усилением не справиться. Может, при удачном ударе я мог бы отрубить руку или ногу, но вот если рубить по туловищу… Могу застрять на половине. Да и удачный удар нанести против мастера меча не так-то просто.
Один из рыцарей выдвинулся вперед, поднимая руку и заставляя остальных молчать прежде, чем мне кто-то ответил.
– Странно слышать от самого подлого человека в королевствах о верности. Того, кто недостоин даже называться рыцарем. – с презрением в голосе произнес их лидер.
Я не знал этого человека - ни по голосу, ни под движениям. Латы и оружие явно сделаны недавно - вероятно, под заказ именно против меня. Мужчина, явно воин… Но есть ли разница кто он?
За эту войну я приобрел столько кровников, что хватит на годы вперед. Поэтому я просто рассмеялся, даже не спрашивая личности неизвестного мастера. А затем резко замолк, вперив в него взгляд.
– Ты не знаешь ничего ни о чести, ни о пути воина, глупец. – холодно произнес я. – Иногда высшая честь и доблесть заключается в том, чтобы быть верным своему правителю и народу. Несмотря ни на что, несмотря на любые смерти, несмотря на собственную семью и друзей. Ты можешь думать о своих местечковых проблемах, о любимых людях, что погибли в недавней войне, о лорде, которому ты служил всю жизнь… Но думал ли ты когда-то о чём то большем, чем то маленькое болото, из которого ты вышел? Думал ли ты о судьбе человечества когда-либо? О судьбе всех людей? Множество войн знали королевства, и множество невинных погибло в них. Я знаю это и на собственном опыте. Но только я оказался решителен и силен в достаточной степени, чтобы положить этому конец. Если ты считаешь меня подлецом за это - твоё право. Честь лидера иногда заключается в том, чтобы пожертвовать честью рыцаря ради своих людей. Может, ты и прав, если судить по твоим меркам - меркам простого рыцаря. Может, твои ядовитые слова, исполненные мести и ненависти могут пустить корни в сердцах простых людей королевств, могут лишить меня моей чести рыцаря. Но они не могут забрать у меня то, кем я являюсь. Не могут сделать меня недостойным править - потому что я воин, и всегда буду воином. И сегодня все королевства увидят это.
Неизвестный рыцарь покачал головой:
– Так или иначе, условия оглашены. Ты сдашься или будешь пленен, а значит, должен будешь сложить корону. Сделаешь ты это или нет… Не столь важно. Важно, что после этого ты не будешь королем ибо нет короля хуже, чем безумец вроде тебя. Ты же и впрямь считаешь себя непобедимым, да?
Я рассмеялся. Громко, искреннее.