— А, леди Николетта, вы уже вернулись! Очень рад, не забывайте наведываться в церковь. Ваш брат Ивар, кстати, делает успехи: никогда еще не было у меня такого прилежного ученика.
Еще бы! Я, конечно, не умаляю достоинств своего брата, но, к слову: до Ивара у священнослужителя и вовсе не было учеников.
— Снова неудача? — сочувственно спросила я, бросив взгляд на погибающие в стиснутом кулачке церковника цветы.
— Снова, — подтвердил бедняга на редкость оптимистично. Дело в том, что с тех пор, как моей подруге Алисии минуло шестнадцать, отец Оврамий с периодичностью один раз в четыре месяца делал ей предложение руки и сердца, будто подозревал, что, для того чтобы предложение было принято, нужно лишь счастливое совпадение внешних обстоятельств, а не ответное чувство.
— Ну, может быть, в другой раз: солнце будет ярче, небо голубее, — не удержалась я от того, чтобы не поддеть соседа.
— Да-да, вы правы, наверное, все дело в этой хмурой погоде, — не понял шутки церковник. — Она была не в настроении из-за дождя.
…и неурожая брюквы в этом году. Пришлось прикрыть рукой улыбку. Просто поразительно, насколько ветреными порой считают мужчины своих избранниц.
Мы раскланялись.
Так, домик при церкви можно вычеркнуть из списка мест, которые необходимо посетить, — все складывалось довольно удачно. Я наконец вошла в гостиную.
Вопреки сетованиям незадачливого жениха Алисия была в самом прекрасном расположении духа и, едва я появилась на пороге, бросилась меня обнимать:
— Николетта, как ты выросла и изменилась!
— И похудела, — недовольно заметила ее мать, приветствуя меня кивком головы.
— Я слышала, ты при дворе не скучала, — лукаво сказала подруга, усаживая меня на диван.
— Алисия, никогда не повторяй чужих сплетен! — ласково оборвала ее леди Карин.
— Да, мама. — Плутовка показала мне глазами, что оставляет этот разговор на потом.
— А я смотрю, поток женихов не убывает.
— Да это просто проклятье какое-то! — бросила девушка в сердцах.
Всем бы такие проклятья, как кукольная внешность и десять тысяч ладов приданого — результатом станут предложения связать себя узами брака от каждого второго мужчины округи. Я из приданого могу похвастать только вышитым под руководством няни комплектом постельного белья. В то время матушка не уставала восхищаться, насколько плотоядными выходят розы на нем. Еще бы! Этот комплект стоил мне десяти исколотых пальцев, а няне — седины в голове! На данном эпизоде с подготовкой моего приданого было покончено. Единогласно.
— Надеюсь, никто из моих братьев к тебе еще не сватался?
— Пока нет.
— Меня пугает это «пока».
— Николетта, скажи им, чтобы даже не помышляли, Алисия будет вынуждена отказать, — снова вмешалась леди Карин.
— Думаю, влюбленному юноше мои советы окажутся еще более безразличными, чем всем остальным. — Я решила перепрыгнуть с опасной темы на еще более скользкую и снова обратилась к подруге: — Но чем же тебе не угодили все наши женихи? Каким должен быть твой избранник?
Алисия задумалась, словно ей предложили сложную задачку по арифметике:
— Добрым.
Я улыбнулась. Ее мать откровенно рассмеялась:
— Добрым?! Дочка, побойся богов! Добрые мужчины добры ко всем. И к другим женщинам тоже!
— Ну хорошо. — Алисия, пунцовая от досады, решительно повернулась ко мне: — А что, по-твоему, должно быть в мужчине?
— Ум.
— Вот, дитя: Николетта младше тебя на год, но рассуждает не в пример разумнее. Умный муж не только не промотает свое состояние, но еще и приумножит его. Если бы у господина Клауса был титул хотя бы младшего лорда, я бы с удовольствием позволила ему просить твоей руки.
— Не думаю, что он поспешит воспользоваться этим позволением, мама. Снова ты со своими меркантильными мыслями.
— Ну не могу же я руководствоваться твоими романтическими! Кто-то в этом доме должен сохранять трезвую голову.
Леди Карин, найдя для своей старшей дочери блестящую партию в виде знатного греладского банкира, с оправданной прозорливостью рассчитывала конвертировать красоту младшей как минимум в титул старшего лорда.
Я решила в очередной раз повернуть потекшую по опасному руслу дискуссию:
— А кто такой господин Клаус?
— Господин Клаус — фабрикант. Ах да, он же появился у нас только два года назад, когда ты уехала. Арендовал у города тот ужасный кусок земли со складами около главной дороги и поставил завод. Кажется, производит то ли косметические средства, то ли лекарства. Но я точно не знаю, потому что мы такими товарами никогда не пользуемся. Многие фермеры заключили с ним договоры на поставку мари.
— На поставку чего? — переспросила я.
— Сиреневой мари — трава травой, высокие такие метелки, я не вникала, что это. Но разве твоя матушка не заключила договор на ее выращивание?
— Я ничего не знаю об этом, и потом, мы же обеспечиваем продовольствием казармы третьего полка.
— Вот видишь, мама, ты же сама говорила не повторять чужих сплетен.
— А разве третий полк не стал закупать продукты на севере?
— Не может этого быть, — легко отмахнулась я. — Там одна транспортировка будет стоить больше, чем сам груз. И что же, Алисия, этот фабрикант не проявил к тебе совсем никакого интереса?
— На мой взгляд, он вообще презирает женщин.
— Еще бы, — фыркнула леди Карин, — постоянно имея рядом с собой такие образцы женской натуры, как его сестры.
— Николетта, ты скоро сможешь их увидеть. Через несколько дней в Кладезе будет осенний бал.
— Если только уговорю одного из братьев вывезти меня туда.
Посещение остальных соседей оказалось менее приятным и неизмеримо более нудным. Каждый — от жены предводителя общественного собрания Кладезя, который также не поленился захватить должность мэра города, до старой вдовы, троюродной тетушки моего отца — с неизменным интересом спрашивал, чем я занималась при дворе. Но, не дождавшись сенсаций, все начинали демонстрировать свои нововведения и приобретения за последние два года. Не зная, каким эпитетом наградить очередную мебельную обивку и при этом не повториться, как избавиться от запаха хлева после осмотра отелившейся буренки и проявить должное сочувствие к падению цен на хмель и росту их же на пиво — я была просто счастлива, когда из намеченной на сегодня программы остались только «Дубки», имение лорда Гордия.
Около парадного входа дежурил продрогший лакей. Вокруг его высокой форменной шапки нарезал круги припозднившийся шмель, и слуга попеременно то провожал жужжащего глазами, то чихал, пугая резким звуком.
— Добрый день! Передайте, пожалуйста, леди Раде, что леди Николетта заходила поблагодарить ее за приветствие. — Я протянула карточку с краткой запиской на оборотной стороне.
— Что вам здесь надо, милочка? — раздался скрипучий голос за моей спиной.
Я медленно обернулась и попыталась ответить как можно более вежливо, несмотря на то, что противное слово «милочка» застряло в ушах:
— Доброе утро, леди Рада. Я хотела нанести вам визит в благодарность за любезную приветственную записку.
Передо мной стояла крепкая пожилая дама лет шестидесяти с вытянутым, как у гончей, лицом под тщательно уложенными буклями парика. Ее облик можно было бы назвать благородным, если бы на этом лице не отражалось вечное недовольство. Угораздило же меня столкнуться с ней прямо перед домом.
— Все толкуют о каких-то визитах, но я в своем доме еще не видела ни одного посетителя. Думаете, мне интересно читать ваши карточки? Да будет вам известно, я не терплю титулопоклонства! — Рот женщины скривился, и мне показалось, что кончики губ вот-вот коснутся выпирающего подбородка. — Проходите в дом. Выпейте со мной чаю.
Это была не просьба, это был приказ. Нет, зря леди Рада думала, что гости к ней не ходят из-за слишком высокого титула, зря. Покорная своей судьбе, я вошла в дом и под изумленными взглядами лакея и хозяйки сняла в холле сапоги.
— Не думала, что при дворе тоже страдают этой вульгарной модой, — не преминула заметить леди Рада.
— При дворе нет, но, заранее прошу прощения за грубость, мы сейчас не при дворе. Так что лучше вульгарно снять сапоги у входа, чем не менее вульгарно тащить грязь в вашу гостиную, — ответила я, балансируя на грани дозволенного.
На первый раз шутка сошла с рук, что немного меня приободрило.
Дом и снаружи казался немаленьким, а внутри так и вовсе подавлял высотой голых стен. В дальнем конце холла даже высились две или три колонны. С правой стороны висели портреты родовитых предков, выписанные с такими подробностями и достоверностью, что казалось, одна из дам на картине вот-вот положит свой пышный воротник вам на плечи, а грустный мужчина с трубкой обернется и не менее грустно попросит стереть пыль с его усов, которые из-за нее кажутся седыми. Я улыбнулась.
— Вы находите моего деда смешным? — тут же последовал угрожающий вопрос хозяйки дома. Казалось, даже сам дед на портрете вздрогнул от ее тона.
— Мне просто пришло в голову, что ему не понравились бы седые от пыли усы.
— Леди Николетта, если вы отвечали за уборку пыли при дворе, это не значит, что у вас есть право делать замечания в других домах.
Вот так вот, сказала не подумав — получай. Мысленно я отправила свое красноречие в дальний угол и на всякий случай придавила парой-тройкой правил приличия, после чего решила давать только односложные вежливые ответы.
— Простите, я не имела в виду ничего плохого.
— Еще бы. Боги при рождении дали мне слишком много доброты, и все этим пользуются.
Следуя за леди Радой, я даже прикрыла рот ладонью, чтобы из него не зачирикала какая-нибудь новая неуместная мысль.
Мы вошли в одну из малых гостиных — малыми в этом доме они называлась несмотря на то, что по площади соответствовали половине нашего скромного жилища.
— Садитесь, леди Николетта. Нет, не сюда, вот на это кресло. Не трогайте подушку: ее вышила моя сестра, и она дорога мне как память. И не смотрите на этот фикус: он чахнет от слишком пристального внимания. Не расправляйте юбки так сильно: у меня новая служанка, она может на них наступить.