– Ничего не знаю, – быстро ответил Савоськин, – лечили, как умели, но случается всякое, мы не боги.
– Может, вы заметили что подозрительное?
– Совершенно нет. Если вопросов больше не имеете, то…
– Хорошо, – я поднялась и подошла к двери, – все равно я узнаю правду, напишу статью и пойду в милицию. Но не обессудьте, если стану вас считать пособником убийц.
– Что вы несете? – взвился Савоськин.
– Прощайте.
– Нет уж, стойте.
– Зачем? Сами же сказали, что ничего не знаете.
– Сядьте, – устало сказал Игорь Анатольевич, – вашу Рамазанову я отлично помню. Не надо считать врачей бесчувственными монстрами, но, если пропускать все через себя, запросто с ума сойти можно. Поэтому я и стараюсь абстрагироваться. Катю мне жаль, молодая, красивая. Но пройдитесь сейчас по нашему отделению. Если двадцать лет тому назад тут лежали люди пенсионного возраста, то сейчас инсультник в тридцать совсем не редкость. Жизнь жестокая, тяжелая штука, бьет в основном по голове, и молодежь не выдерживает в первую очередь. Ничего странного в кончине Рамазановой нет, если учесть ее судьбу.
– А что в ней особенного?
Игорь Анатольевич подвигал бумажки на столе.
– Мы тут по графику сутками дежурим. Рамазанова только поступила в клинику, а я в ту ночь остался на посту. Где-то около трех пошел в туалет, слышу кто-то в холле возле телевизора плачет. Подхожу – Рамазанова. Ну сел рядом, давай успокаивать, а она вдруг принялась свою семейную историю рассказывать. Честно говоря, жаль мне ее стало, досталось девчонке.
– Можете припомнить, что Катя говорила?
– В общих чертах, без подробностей. Через год после рождения девочки умер ее отец, а мать сдала ребенка в интернат, она проводницей работала, неделями дома отсутствовала, так что вроде получалось, хотела, как лучше. Служба денежная, проводники отлично зарабатывали, оклад маленький, зато возможности большие: левые пассажиры, посылки… Не хотелось ей место терять, вот и избавилась от ребенка. Катя до восьмого класса дома только на летних каникулах бывала, да и то ее в деревню, к бабке, отправляли.
Когда девочка пошла в девятый, мать вновь выскочила замуж и родила еще одну дочь, Алену. Супружество продлилось недолго, через год после появления Алены последовал развод. Катя как раз закончила школу и поступила в педагогический. Мать ее перестала мотаться по стране, а начала бегать по людям, мыла полы, окна, гладила и стирала. Кате сразу стало понятно, что Аленочка любимая дочка, а она, старшая, так, не пришей кобыле хвост.
Жили бедно, но все самые сладкие кусочки доставались Алене. Оно и понятно, Аленочка была крошкой, но Катя постоянно вспоминала свое детство в интернате, и в душе поднималось отчаяние. Нет, ее мать так никогда не любила, не торопилась с работы, чтобы покормить ужином, не забирала каждый день домой, не покупала обновки. Катюша ходила в «государственном». Их группа была одета в добротные, жутковатого вида пальтишки из драповой ткани с цигейковыми воротничками. К ним полагались шапочки «под леопарда» и жесткие, словно железные, сапожки. Катя ни разу не носила одежду нужного размера. Интернатское начальство, стремясь сократить расходы, покупало сиротам вещи «на вырост», и носили они их до тех пор, пока шмотки не начинали трещать по швам. Байковые платьица, ситцевые халатики, колготки, спадавшие складками на щиколотки, кургузые болоньевые курточки и черные резиновые сапожки.
Аленочке же мать покупала красивые платьица, бегая по рынкам, выискивала хорошенькие лаковые туфельки. Даже еда в холодильнике была разной. Алене давали фрукты, дорогую рыбу, шоколадные конфеты. Катя с матерью питались в основном гречкой и геркулесом.
Но, когда Аленочке исполнилось три года, сразу стало ясно, что ребенок болен. Девочка бледнела, худела, постоянно плакала. Начались долгие хождения по врачам. Наконец вынесли диагноз, звучащий, как приговор, – лейкемия. Пытались лечить, но успеха не добились, Алене делалось хуже и хуже. Катя была доброй девушкой, тяжелое детство и отсутствие материнской ласки не озлобили ее, младшую сестру она любила и, естественно, очень переживала, когда узнала о болезни. Потом у Кати начались сильные головные боли, и она оказалась в пациентках у Савоськина.
Доктор умолк, раздавил в пепельнице окурок и добавил:
– Меня ее смерть не удивила.
– Такое тяжелое состояние было у девушки?
– Как раз нет, понимаете, я заметил странную вещь. Вот, допустим, два больных человека. Возраст, социальное положение, физическое состояние – все похоже. Но один умирает, а другой на своих ногах уходит домой. Знаете почему? Первый никому не нужен, родственники хорошо если по выходным придут и банан сунут. К сожалению, таких много… А ко второму без конца народ носится: дети, сослуживцы, приятели. Вот случай был, мужчину привезли с инсультом, четыре месяца лежал. Пока он лечился, сын с невесткой в его комнате ремонт затеяли, безостановочно ему каталог таскали, образцы обоев. Он один раз и скажи: «Зря вы это, дети, умру я скоро».
Тут невестка на него как налетит:
«Только попробуй! Только вздумай скончаться! Мало тебе не покажется! Такие обои поклеила, лепнину сгоношила, дверь из дубового массива, кровать ортопедическую купила, только посмей умереть!»
Савоськин замолчал.
– И что? – поинтересовалась я.
– На своих ногах ушел. Если человек кому нужен, он обязательно выживет, не отпустят его, ну а если…
Он махнул рукой.
– К Катерине никто не ходил. Кстати, меня очень удивило, когда вдруг появилась ее мать и с порога заявила: «Хочу показать дочь психиатру. Завтра привезу специалиста».
– Была необходимость в такой консультации?
– На мой взгляд, нет.
– И вы пустили к больной постороннего человека?
Савоськин пожал плечами.
– Родственники часто пытаются притащить сюда профессоров, экстрасенсов, колдунов… Если я вижу, что вреда не будет, то не протестую, каких неприятностей можно ждать от психиатра? Ежели сделает назначение, я его легко отменю. Не в моих правилах открыто ссориться с людьми. Поверьте, в смерти Кати Рамазановой нет ничего экстраординарного.
– Но инсульт произошел после визита В.К. Лазаренко.
– Это простое совпадение.
Я ушла из больницы в твердой уверенности, что смерть Кати Рамазановой наступила не случайно. Ладно, поеду сейчас к Катиной матери и попробую порасспрашивать ее.
Адрес был указан в истории болезни. Даже беглого взгляда, брошенного на обшарпанный блочный дом, хватило, чтобы понять: тут живут не «новые русские», а обитают старые нищие, считающие копейки и экономящие на всем. Дверь нужной мне квартиры выглядела неожиданно добротно. Она оказалась железной, обитой коричневым дерматином и радовала глаз новизной. Что ж, мать Кати получила совсем неплохие денежки и обустроила свой быт.
На звонок высунулась тетка лет пятидесяти, с головой, укутанной целлофановым пакетом, похоже, она красила волосы и не ждала никаких гостей.
– Вам кого? – вежливо осведомилась хозяйка.
Тут только я сообразила, что не знаю имени матери Кати, и прощебетала:
– Ох, простите за беспокойство, мне нужен кто-нибудь из Рамазановых.
Тетка вышла на лестничную клетку и прикрыла дверь, она явно не собиралась пускать меня внутрь.
– Нету их.
– А когда вернутся?
– Никогда.
– Не поняла, простите.
– Катя умерла, а Зоя с Аленой уехали.
– Куда?
– Вы им кем приходитесь?
Я заулыбалась еще шире.
– Будем знакомы, представитель фирмы «Ваш дом» Виола Тараканова, а вас как зовут?
– Лидия, – сурово отрезала тетка и прибавила: – Мне ничего не надо из товаров, все есть.
– Это хорошо, – обрадованно ответила я, – просто Зоя Рамазанова приняла участие в нашем конкурсе суперкроссвордов и выиграла первый приз, вот я принесла бумажки…
Лида тут же полюбопытствовала:
– А что за награда?
– Да так, ерунда в общем, двести рублей, но все равно приятно.
– Конечно, – отозвалась женщина, – не отняли же, а дали, просто так. Только я никогда не знала, что Зойка кроссвордами увлекается, она на умную не очень похожа.
– Простите, – я решила направить разговор в нужное русло, – куда Зоя переехала? Может, знаете адресок?
– Погодите тут, – велела тетка, – оставляла она бумажку.
Потекли минуты, прошло почти полчаса, прежде чем Лида вынырнула из недр квартиры.
– Во, еле отыскала. Записывай. Нью-Йорк, Центр гематологии ребенка…
– Извините, где? Нью-Йорк?!!
– Ну да, в Америке, не слыхала разве никогда про такой город?
– Естественно, знаю про «Большое яблоко», только Зоя Рамазанова, отвечая на вопросы нашей анкеты, сообщила, что нуждается, живет в горькой бедности и имеет на руках маленького, очень больного ребенка.
– Лейкемия у Аленки, – вздохнула Лида, – страшное дело!
– Как же Зоя в Америке оказалась?
Лидия оперлась на перила и запричитала:
– Ой, не везет Зойке, прямо жуть! Один муж помер, другой сбежал, а потом девочка заболела, да так страшно! Из-за нее Зоя и уехала.
– Не понимаю…
– Чего такого? Аленку тут сначала лечить пытались, бесплатно. У Зойки денег на подношения врачам не было. Ну а за просто так разве хорошо сделают?
Я покачала головой.
– Нет.
– Точно. Девчонке все хуже и хуже становилось, и тогда один профессор Зойке сказал: «Вы, мамаша, в Нью-Йорк ее везите, в клинику, там таких на ноги ставят». Зоя пришла домой и ко мне кинулась, мы соседи всю жизнь. – Лидия перевела дух и снова затараторила: – Прикинь, влетает в нашу квартиру, вся зеленая, и тут же в истерике забилась. Еле-еле валерьянкой отпоили! Трясется и бормочет.
– Деньги проклятые, где их взять?
Профессор, тот еще сукин сын, пообещал Зойке, что может Алену на лечение в нужный американский центр определить, есть какая-то программа, по которой дети туда бесплатно едут, за счет государства. Но количество отправляемых ограничено, а желающих знаешь сколько?
Короче говоря, нужно было раздать взятки, много, получалось около двадцати тысяч долларов, еще предстояло купить билеты на самолет, дорога не оплачивалась, и прихватить кое-каких деньжонок на еду и оплату гостиницы. Алену-то положат в клинику, а Зое где жить? После операции ждал почти годичный курс реабилитации, принимающая сторона оплачивает лекарства и медицинские услуги, питаться и жить извольте за свой счет.