Вздыхаетъ). Я тебя давно не ласкала, я плохая мать, плохая. Прости меня, мой золотой, мой Наташкинъ. (Цeлуетъ ее).
Наташа. Мама, я тебe много должна сказать… (прижимается къ ней). Отчего это мнe все страшно? Мама, правда въ этомъ пруду утопилась дeвушка?
Елена. Какая дeвушка? Кто тебe сказалъ?
Ксенія. Это дeдушка сейчасъ разсказывалъ. Какая-то барышня. Еще при крeпостномъ правe… Какъ, право это страшно все.
Наташа. Мама, не могу! (Хватается за сердце, кричитъ, убeгаетъ). Не могу!
Елена. Что такое?
Ксенія (встаетъ, безпокойно). Какъ она нервна! (Хочетъ идти за ней).
Елена. Погоди. Я сама… (Въ тоскe). Ахъ, ее надо услать отсюда, конечно. Правда, Ксенія?
Евгеній. Да, ушлите, Елена.
Ксенія. Почему ты такъ говоришь?
Евгеній. Я же чувствую.
Елена. Все запуталось! Я плохая мать, Ксенія, ты меня презираешь? (Ходитъ въ волненіи). Я сама не знаю, что это съ ними дeлается такое.
Ксенія. Не волнуйся, Елена, все уладится.
Елена. Не могу. Не могу не волноваться. Посмотри, что съ Натальей.
Ксенія. Я знаю.
Елена. Куда-жъ я ее отправлю? И Николай не уeдетъ… ему теперь здeсь какъ разъ интересно.
Евгеній. Вамъ, Елена, надо уeхать самой и увезти съ собой Наташу.
Елена. Мнe? самой? Какъ же я… (досадливо). А-а, это все пустое! (Рeшительно, переходя вдругъ въ спокойный тонъ). Ну, тамъ видно будетъ. Ничего я не знаю. Можетъ быть, уeду, можетъ быть, нeтъ, посмотримъ. (Озирается). Я легкомысленная женщина. Я полагаю, что надо eхать на пикникъ. Поцeлую Наташу и eду. Пора. Солнце сeло. Вы будете?
Евгеній. Я – нeтъ.
Ксенія. И я.
Елена. Ну, конечно. Иду. Закатъ-то, закатъ! (Уходитъ).
Евгенiй. Елена запуталась, дeйствительно. Не можетъ понять, мать ли она, влюблена ли.
Ксенiя. Можетъ быть. (Пауза). Ты ее осуждаешь?
Евгенiй. Нeтъ, по какому праву? Мнe ее жаль скорeе. Правда, она попала въ тяжелое положенiе.
Ксенiя. Какъ у насъ тутъ все смeшалось, въ самомъ дeлe!
Евгенiй (цeлуетъ ей руку). Не только у насъ, мой родной. Всюду. Это – жизнь. Мы всe – только маленькая ячейка ея, вотъ эта наша усадьба, наши чувства, радости, горести…
Ксенiя. Да, пожалуй.
Евгенiй. Всe мы – точки гигантской ткани. Кто-то ее прядетъ, а мы образуемъ узоры, складываемся такъ, вотъ этакъ, набeгаемъ другъ на друга, перекрещиваемся.
Ксенiя. Но хотимъ же мы все таки направлять свою жизнь?
Евгенiй. Ну, конечно. До извeстной степени. Но въ насъ сидитъ опять же эта жизнь, независящая отъ насъ стихiя, и въ одномъ она такая, – свeтлая, положимъ, какъ въ тебe, а въ другомъ иная.
Ксенiя. Мы должны ее побeдить.
Евгенiй. Это вeрно. Мы должны ее побeждать силой любви. Знаешь, Ксенiя, я вотъ теперь много думаю о нашихъ отношенiяхъ.
Ксенiя. И я.
Евгенiй. Я думаю такъ: «скоро вся она будетъ моею. Я – ея». Знаешь, у меня голова кружится отъ этого (пауза). Это такое счасте сверхчеловeческое…
(Ксенiя обнимаетъ его и прислоняется щекой къ плечу).
Евгенiй. Ну, вотъ. Дальше. Для меня придти къ тебe – это погрузиться въ тихiй, дивный свeтъ. Будто коснуться вeчной правды.
Ксенiя. Ты слишкомъ любишь. Оттого такъ говоришь.
Евгенiй. Нeтъ, это только правда. Но потомъ я разсуждаю: а имeю ли я право на все это? Я, маленькiй человeкъ, полный страстей, грeха?
Ксенiя. Что ты говоришь, Евгенiй?
Евгенiй. Ты, вeдь, многаго во мнe не знаешь. А во мнe есть страсти, есть мучительное, тяжкое, только глубоко запрятанное. Что несу тебe я?
Ксенiя. Любовь. Это главное. Ты, вeдь, самъ сказалъ, что ея силой побeждается все.
Евгенiй. Да, конечно. И любовь моя крeпка. Но… меня все же берутъ сомнeнiя… Нeтъ, не въ любви – въ этомъ я увeренъ. Но я недостаточно тебe нравлюсь, я-бъ хотeлъ быть во сто разъ лучше, чище, выше. Одна есть у меня надежда. Мнe кажется, что ты… такъ сильна, что если въ жизни я начну плутать, ты меня выведешь на ясный путь.
Ксенiя. Я простая дeвушка. Ничего такого замeчательнаго во мнe нeтъ, я могу сказать только одно – что тебe я отдаю и жизнь, и душу – все. Все бери, что мнe принадлежитъ.
Евгенiй. Я такъ и думалъ. Видишь, сейчасъ темнeетъ, паркъ становится смутнымъ… даже немного жуткимъ. Вслушайся, можетъ услышишь здeсь жизнь… эту старую жизнь, мятежную, темную… Тутъ всюду были страсти, можетъ быть убiйство, здeсь дeвушка тонула. Черезъ такую же жизнь и мы съ тобой пойдемъ. А вонъ – встаетъ звeзда – вечерняя любовная звeзда. Это – ты. Ты меня поведешь, твой свeтъ тихiй, ровный. И онъ очиститъ меня? Очиститъ?
Ксенiя. Я никому тебя не отдамъ, если бы на тебя и нападали. Евгенiй, я въ одно страшно вeрю: въ силу любви своей. Если на тебя посягнутъ злыя силы – я тебя прикрою… любовью.
(За сценой шумъ, вбeгаетъ Фортунатовъ).
Фортунатовъ. Гдe же Елена Александровна?
Евгенiй. Что съ вами?
Фортунатовъ. Тамъ Богъ знаетъ что происходитъ… Боже мой, какая непрiятность…
Ксенiя. Что такое, Дiодоръ Алексeичъ?
Фортунатовъ. Опять Коля… Онъ такой несдержанный. Вы знаете… онъ ударилъ Николая Николаича… и вызвалъ его на дуэль.
Ксенiя. За что же онъ его ударилъ?
Фортунатовъ. За то, за то… (молчитъ). Николай Николаичъ, конечно въ шутку, поцeловалъ мою жену. Ксенiя Александровна, разумeется, это было нехорошо, но, вeдь… это въ шутку. Не могъ же онъ сдeлать этого въ серьезъ.
(Появляются Коля, котораго держитъ подъ руку Тураевъ, Елена, Наташа).
Коля. Петръ Андреевичъ, я все равно убeгу… больше я не могу. Можетъ, это и подло, но я не могъ сдержаться.
Тураевъ. Не волнуйся. (Еленe). Во-первыхъ, надо скрыть отъ Александра Петровича. Онъ старикъ, и такъ ужъ довольно слабъ… Дуэли, конечно, никакой быть не можетъ.
Коля. Я ударилъ человeка… На зачeмъ онъ… топтать такъ грубо…
Фортунатовъ. Однако, Коля, это была шутка съ его стороны. Николай Николаевичъ знаетъ, что Мари моя жена.
Наташа (Фортунатову). Вы… вы… (Машетъ руками, отъ волненiя не можетъ ничего сказать).
(Входитъ Ник. Ник. Онъ очень взволнованъ, но владeетъ собой).
Ник. Ник. Я требую удовлетворенiя. Я не могу этого такъ оставить.
Коля. Какъ угодно, извиняться не буду.
Ник. Ник. (спокойно). Я сумeю этого добиться.
Тураевъ. Во всякомъ случаe, сейчасъ ничего нельзя сдeлать.
Ник. Ник. Почему?
Тураевъ. Надо подождать до завтра.
Ник. Ник. Нeтъ, не до завтра.
Ксенiя. (подходитъ къ Ник. Ник.). Конечно, не до завтра. Этого откладывать нельзя.
Ник. Ник. Разумeется.
Ксенiя. Ты долженъ извиниться, передъ Колей.
Ник. Ник. Я?
Ксенiя. Ты.
Ник. Ник. Да… ты помнишь, что говоришь?
Ксенiя. Вполнe. Ты долженъ извиниться, потому что ты больше виноватъ, чeмъ онъ.
Ник. Ник. Ну, прости, это глупо.
Тураевъ. Не такъ особенно… Во всякомъ случаe, своеобразно.
Ник. Ник. Что вы, сговорились, что ли?
Ксенiя (тихо). Когда ты подумаешь хорошенько, Николай, ты со мной согласишь. Ты видишь, тому… другому Николаю… очень больно… онъ ударилъ человeка… но его вина меньше, чeмъ твоя.
Ник. Ник. Это просто какое-то полоумiе.
Ксенiя. Нeтъ. Это… правда.
(Молчанiе).
Фортунатовъ. А если не шутка, то…
ІІІ.
Большая высокая терасса со стороны, противоположной первой терассe. Съ середины ея боковые лeсенки въ садъ. Зрителю видна часть цвeтника передъ терассой; у подножья ея – скамейка. Вечеръ, свадебный ужинъ на терассe; на всемъ розовый отсвeтъ заката, окна дома освeщены, позднeе на столъ ставятъ свeчи въ колпачкахъ. Центръ стола – Ксенiя и Евгенiй, противъ нихъ Ланинъ, затeмъ остальные; много гостей, есть подростки, кадеты. Цвeты, богатая сервировка; шумъ, смeхъ, чоканье.
Молодой помeщикъ. Господа, тише, потише, пожалуйста! Михаилъ Ѳедотычъ проситъ слова.
Барыня въ пенснэ. Слушаемъ! Милый Михаилъ Ѳедотычъ – онъ хочетъ говорить!
Ланинъ (звонитъ по бокалу). Ти-ши-на!
Михаилъ Ѳед. (помeщикъ, старикъ; въ дорогой поддевкe и красной атласной рубахe). Я ужъ что тамъ… какой я тамъ ораторъ, изволите видeть. (Встаетъ, съ бокаломъ). Просто… вотъ съ Александромъ Петровичемъ мы сосeди, ну… тамъ друзья старые, и Ксеничку я помню съ самаго дeтскаго возраста… мамашу покойную зналъ – достойнeйшая была женщина. Я и хочу, тово… отъ души пожелать ей, какъ новобрачной, такъ сказать, счастья, ну, тамъ радостей, дeтей… Благослови Богъ. Я говорить не мастеръ, но отъ всего сердца, ей Богу. (Подходитъ къ ней съ бокаломъ, обнимаетъ, цeлуетъ). Отъ всего сердца.
(Кричатъ браво, чокаются, веселая суматоха).
Ланинъ (хлопая М. Ѳ. по плечу).Ѳедотычъ-то у насъ… ораторъ. Мнe, пожалуй, отвeчать придется, подвелъ таки. Мы тутъ съ тобой самое старье… (тихо смeются). Самое старье.
Михаилъ Ѳедотычъ. Ты этакъ съ краснорeчiемъ, чтобы чувствительно. Я обломъ деревенскiй, а съ тебя больше спросится.
Ланинъ. Я обломъ тоже. Мохомъ здeсь заросъ… Ну, что же, и мы пару словъ. Видно, надо.
Наташа (въ дальнiй конецъ стола, гдe хихикаютъ подростки). Тише вы, дeдушка говоритъ. Т-ссъ, дeдушка, дeдушка!
Ланинъ. Господа, благодарю, во-первыхъ, Михаила Ѳедотыча – и отъ себя, да и отъ новобрачныхъ, думаю. За любовь, за теплыя слова. Да. Насчетъ ихъ самихъ– милыхъ дeтей моихъ – ну, они сегодня улетаютъ, могу повторить, что вотъ онъ сказалъ. А тамъ – (киваетъ, улыбаясь, на конецъ стола, гдe молодежь) – тамъ еще молодость, и по поводу всего сегодняшнего я могу, человeкъ отжившiй, поднять бокалъ за это новое племя. Могу сказать такъ: «Молодость, здравствуй!» Дай Богъ, господа, всeмъ вамъ вступить въ жизнь радостно, пронести черезъ нее дары, отпущенные вамъ – чисто, свeтло, ясно. Ваше счастье!