Фортунатовъ. Браво, Александръ Петровичъ! Браво, браво! (Подходитъ къ нему). Весьма счастливъ, что наши взгляды въ этомъ случаe совпадаютъ. Именно, пронести черезъ жизнь священныедары. (Задумчиво). Несмотря на всe испытанiя, посылаемыя судьбой.
Мих. Ѳед. Съ чувствомъ сказалъ, старикъ. Кратко, но съ чувствомъ. (Чокается). Золотая голова!
Елена (Тураеву). Папа нынче философически настроенъ. Въ концe концовъ онъ правъ.
Тураевъ. Да, я думаю.
Ланинъ. А теперь, господа молодежь, такъ какъ вамъ, навeрно, надоeло сидeть долго – кто желаетъ, можете вставать, да въ залe танцовать вамъ можно, скакать, вообще дeлать что угодно. Разныя печенья, варенья, чай вамъ устроятъ потомъ. И только не благодарить, нeтъ, нeтъ, у насъ не полагается.
(Гимназистки, подростки, барышни съ веселыми лицами все таки благодарятъ. Встаетъ и кое-кто изъ взрослыхъ. Лакеи быстро убираютъ со стола).
Елена. Надо бы танцы наладить имъ.
Барыня въ пенснэ. Ахъ, я съ удовольствiемъ! Для молодежи я съ удовольствiемъ.
Ланинъ. Ну, Наташкинъ, а ты? Ты не маленькая? Пошла, поплясала бы?
Наташа. А? Танцовать? Нeтъ, не хочется, дeдушка. (Пожимается). Мнe нездоровится какъ то.
Ланинъ. Вотъ какая плохая стала коза! Это нашему брату, ветер-рану (хлопаетъ по плечу Мих. Ѳед.) простительно. А вамъ рано. (Къ нему же). Да, братъ, слабъ становлюсь. И сегодна: и радость, волненiе, а какъ то усталъ. Должно, на покой пора.
Мих. Ѳед. Что-жъ, золотая голова: кому плясать, а кому – отдохнуть. И мы поплясали. Ну, да авось поскрипимъ еще. (Чокается). Ваше дражайшее!
Ланинъ. Я-бъ не прочь поскрипeть. Посмотрeть на дeтишекъ, вотъ Ксенюшка можетъ внука привезетъ черезъ годъ, два. (Цeлуетъ ей руку). А все таки жаль мнe тебя отпускать… и радъ за тебя, и жаль.
Ксенiя. Ничего, папочка, мы прieдемъ.
Ланинъ . А ужъ нынче непремeнно? Въ путь?
Евгенiй. Все налажено, Александръ Петровичъ. (Вынимаетъ часы). И времени-то мало… Какъ разъ къ поeзду опоздаемъ. Ксенiя, взгляни, все-ль уложено? Съ полчаса намъ и быть тутъ.
Ланинъ. Ишь, ишь, какъ торопится. Всюду-бъ не опоздать.
Евгенiй. Александръ Петровичъ, жизнь разъ дана!
Ксенiя (мужу). Тебe тоже надо… Ты тутъ не засиживайся… (Уходитъ).
Мих. Ѳед. За границу, батюшка? Хе-хе, вуаяжъ де носсъ? Я самъ однажды былъ, и тоже, какъ съ Анной Степановной повeнчались. Городъ Венецiя… тамъ разныя лодочки, водишка… Чудной народъ… но хорошо!
(Въ залe раздается музыка. Слышно, какъ кричитъ распорядитель, начинаются танцы).
Ланинъ. Балъ начали! Что, посмотримъ, старина?
Мих. Ѳед. Хо-хо-хо! (Подъ руку съ Ланинымъ идутъ къ двери. Евгенiй уходитъ). Скажи, пожалуйста! И Сережа мой туда же!
(На терассe остались Елена, Тураевъ, Ник. Ник., Фортунатовъ и Марья Александровна).
Марья Ал. А куда же дeлся Коля? Почему онъ не танцуетъ? Гдe бeдный анар-рхистъ?
Елена. Вы не знаете? Будто!
Марья Ал. Говорятъ, удралъ. Это правда?
Елена. Извини, Николай, ты хоть и считаешься моимъ мужемъ… но мнe Колю все таки жаль. Во первыхъ, онъ неправъ, второе – молодъ. Да, онъ сбeжалъ къ сосeдямъ. Тамъ у него есть другъ, тоже молодой романтикъ…
Ник. Ник. Я хоть и считаюсь твоимъ мужемъ, но думаю, что вы просто потакаете ему, женщины. Это не романтизмъ, а истеризмъ.
Фортунатовъ. Коля просто влюбленъ въ мою жену, какъ и многiе. (Марья Ал. хохочетъ). Чего ты смeешься? Смeшного ничего нeтъ. Сегодня за столомъ говорили о любви хорошо, но кратко. Не выяснили намъ ея природы, и не указали, какой огромный оркестръ любви есть жизнь.
Марья Ал. Конечно, тебя не хватало, чтобы все разъяснить, доказать, опредeлить въ краткихъ чертахъ.
Фортунатовъ. Ладно, смeйтесь. Я вижу надъ своей головой вeчныя звeзды, мое сердце горитъ отъ любви… (останавливается и говоритъ спокойно и грустно) безнадежной, – да, прошу не доказывать мнe обратнаго. И я хочу сказать еще одинъ панегирикъ этой любви. Платонъ, Данте! Великiя души, обитающiя на тeхъ звeздахъ, впервые говорившiя о божественной любви – взгляните на насъ! вотъ тутъ мы всe, такъ сказать, въ этой усадьбe Ланиныхъ захвачены силой любовнаго тока, который крутитъ насъ, сплетаетъ, расплетаетъ, и однимъ даетъ счастье, другимъ горе – мы отсюда подымаемъ къ вамъ взглядъ, какъ къ чистымъ высотамъ, остающимся всегда въ покоe. Венера – духъ той Венеры, быть можетъ, что стоитъ въ этомъ саду, играетъ нами какъ щепками кораблей въ водоворотe.
Ник. Ник. Дiодоръ Алексeичъ, не заноситесь! – Слишкомъ возвышено!
Фортунатовъ. Нeтъ, я правъ. Всe мы переживаемъ драмы, а если молчимъ, это ничего не значитъ. Я продолжаю: играетъ Венера не одними нами, а всей жизнью, всeмъ мiромъ, ибо его основа – любовь. Но и мы, бeдные Робинзоны – возносимъ хвалу этой вeчной и святой стихiи. Мы должны лишь очистить ее, принимать въ томъ свeтломъ сiянiи, какъ видeлась она вамъ, великiе учители.
Тураевъ. Почему вы смeетесь, Марья Александровна.
Марья Ал. (взволнованно). Я не смeюсь. (Хлопаетъ Фортунатова по плечу). Бeдный рыцарь Кихада!
Фортунатовъ. Тотъ безумецъ былъ великимъ, ты забываешь!
Марья Ал. А подъ носомъ тоже ничего не видeлъ.
(Входитъ Наташа).
Наташа. Господа, сейчасъ уeзжаетъ Ксенiя.
Марья Ал. Ксенiя уeзжаетъ?
Фортунатовъ (не обращая вниманiя, женe). Позволь, почему ты думаешь, что я на замeчаю?
(Входитъ Ксенiя, Евгенiй. Они въ дорожныхъ костюмахъ, нeсколько взволнованы).
Ксенiя. Вотъ я и уeзжаю… изъ отчаго дома. Съ папой не могу тутъ прощаться, пожалуй, расплачусь. (Цeлуетъ Елену).
Елена. Милая, – прощай! (Обнимаетъ ее). Мнe съ тобой тяжело разставаться именно теперь… Точно ты ангелъ тишины, мира. Ты отъ насъ уйдешь, жутко станетъ. (Стоятъ обнявшись).
Тураевъ (Евгенiю). Въ Мантуeостановитесь, хоть на день. Не будете жалeть.
Евгенiй. Постараюсь, непремeнно. (Оборачивается). Ксенiя!
Ксенiя. Сейчасъ. Время для васъ тяжелое, я же вижу. Будьте счастливы, всe здeсь счастливы. Наташа, дорогой ты мой! (Обнимаетъ сквозь слезы). Я-бъ еще была радостнeй, если бы у васъ тутъ… ну, дай Богъ, дай Богъ!
Лакей (въ дверяхъ). Барыня, Александръ Петровичъ васъ ждутъ-съ, и лошадки поданы.
Ксенiя. Я буду тебe писать. (Громко). Иду, иду. (Прощается съ присутствующими, выходить съ Евгенiемъ).
Ник. Ник. Проводы, балъ, все блестящее.
(Выходитъ съ Марьей Ал. За ними остальные, кромe Наташи, Фортунатова).
Фортунатовъ. Да, да, все блестящее. (Наташe). А вы не провожаете тетку?
Наташа. Нeтъ.
(Въ залe музыка смолкаетъ, слышны крики: «Прощайте Ксенiя Александровна! Всего лучшаго» и т. д. Нeкоторая суматоха).
Фортунатовъ. Мнe тоже, долженъ сознаться, не хочется. Ну, да я другое дeло. Но вотъ вы… Я смотрю на васъ, Наталья Михайловна и, какъ дeдушка вашъ, не могу не удивляться, что вотъ вы, совсeмъ еще молодая дeвушка, полуребенокъ, такъ прочно впали въ меланхолiю.
Наташа. А! Въ меланхолiю. (Помолчавъ). А какая была по вашему эта Pélagie… помните, дeдушка разсказывалъ?
Фортунатовъ. Вотъ – и снова ваша мысль обратилась къ образу, который долженъ вызывать печаль. Между тeмъ, вы имeете столько данныхъ для прекрасной и богатой жизни.
(Слышны колокольчики, шумъ уeзжающаго экипажа).
Наташа. Вы мало видите вокругъ себя.
Фортунатовъ. Позвольте, то же самое сказала мнe сейчасъ жена, и я попрежнему ничего не понимаю. Я вижу, что вы изъ веселой жизнерадостной дeвушки, какой я помню васъ въ первые дни моего прieзда, стали мрачной; что на меня всe какъ-то странно всe смотрятъ, въ особенности послe этой… неумeстной, быть можетъ, шутки Николая Николаевича, и исторiи съ Колей.
Наташа. Ну… хотите, я вамъ прямо все скажу?
Фортунатовъ. Конечно, хочу, конечно.
Наташа. Мужемъ Марьи Александровны будете не вы, а Николай Николаевичъ. (Отходитъ. Фортунатовъ молчитъ). Что бы вы сдeлали, если бы убeдились въ этомъ?
Фортунатовъ. Я… я… все такъ странно, я просто удивленъ. (Волнуясь). Вы мнe говорите такiя вещи!
(Наташа отходитъ въ дальнiй уголъ терассы и садится въ лонгшезъ).
Наташа. Такiя вещи, вещи. (Рeзко). Если бъ я была мужчиной, я-бъ убила соперника.
(Изъ дому выбeгаетъ группа подростковъ и молодежи).
Дeвочка лeтъ четырнадцати. Ухъ, жарко! Наташа, что же ты не вышла къ Ксенiи Александровнe?
Кадетъ. Господа, одну минуту, не разбeгайтесь!
Гимназистъ. Соня, вы со мной? Визави Павликъ и Дебольская.
Соня. Нeтъ, я ему обeщала. (Даетъ руку кадету).
Гимназистъ. Это предательство, Соня, вы согласились.
(Голоса: «Ты кадриль любишь? Нeтъ, гайавату. Ну, это глупости»).
Второй кадетъ (подлетаетъ къ Наташе). Смeю васъ просить?
Наташа. Кадриль? Нeтъ, устала.
Кадетъ. У насъ и взрослые танцуютъ – Марья Александровна.
Наташа. Не могу. Просто, не могу сейчасъ.
(Кадетъ кланяется. Входитъ Елена съ Тураевымъ).
Елена. Ну, вотъ балъ въ полномъ ходу. Хорошо, хоть эти веселятся. Дeдушка бeдный разстроился, ушелъ къ себe.
(Распорядитель въ залe кричитъ: «Messieurs, engagezvosdames»).
Кадетъ. Ну видите, я же говорилъ, пора… Соня, вашу руку.
Гимназистъ. Ахъ ты Боже мой, у меня до сихъ поръ нeтъ дамы.
(Съ шумомъ убeгаютъ).
Тураевъ. Богъ мой, какъ всe выросли! Всe дeти сосeдей, земцевъ нашихъ, давно ли ходили подъ столомъ, а теперь туда же… (Вздыхаетъ). Того и гляди тоже начнутъ ревновать, ссориться.
Елена. Это мы съ вами старeемъ, Петръ Андреичъ, оттого намъ и кажется, что время идетъ быстро.