— Скамеечка должна быть прочной, не слишком высокой, примерно вот такой, — она развела руки, показывая желаемую высоту.
— Ну, ежли время будет… — с сомнением почесал клочкастую рыжую бороду мастер. — Это пока я резьбу наведу и лаком вскрою…
— Не нужно резьбы и лака! Ничего такого не нужно. Просто три куска доски крепко сбейте, вот и все.
— Как скажете, госпожа, — согласно кивнул ей собеседник.
Скамеечку принесли буквально через пару часов, и Анна, усевшись на сундук, поставила на нее ноги.
— О, вот так — прямо отлично!
— А я-то гадала, зачем она вам понадобилась! — рассмеялась мадам Берк.
— Здесь удобно будет сидеть вечерами и шить. А пока до обеда есть время, и можно еще прогуляться…
Прогулки были прекрасной отдушиной. Правда, мадам Берк настаивала на том, чтобы перед прогулкой герцогиня сильно пудрила лицо:
— Иначе ты загоришь, Анна! А это совершенно недопустимо! — дома, в процессе сборов мадам тяжело давалось обращение к герцогине на «ты». Но со временем она начала привыкать. Сейчас, в дни плавания, фрейлина уже почти не ошибалась.
Было у Анны время подумать и об отношениях с мужем, и о нем самом. Мыслями своими она не делилась ни с кем, считая их слишком личными.
«Он молод, несколько наивен, но совсем не глуп. Стесняется своего шрама, как ребенок веснушек. Он симпатичен мне, но…
Рядом с ним я чувствую себя просто старухой. Дело ведь не в молодом теле, а в совершенно разных моральных принципах. Ему, например, в голову не приходит, что любовница — это дурно.
Сейчас он смотрит на меня, как на новую игрушку, миленькую и интересную. Даже ухаживать пробует. Весь вопрос в том, насколько серьезно он меня воспринимает. Достанет ли у него ума понять, что места герцогини мне мало? Что я хочу семью с равным мне мужчиной, а не с избалованным юнцом?
И что я буду делать, если он начнет настаивать на своих… правах? Помереть от секса я, конечно, не помру. Но и относится после этого к нему с доверием не смогу. Господи, да что же все так сложно-то?!».
Впрочем, эти мысли, как и многие другие, она тщательно скрывала. Радовалась тому, что он ей не противен, и надеялась, что это знакомство выльется во что-то большее, чем просто договорной брак. Если у него хватит ума не спешить.
Первые два дня собственного мужа, о котором столько думала, герцогиня почти не видела, а вот к вечеру третьего он постучал в ее каюту.
— Присаживайтесь, Максимилиан, — Анна любезно указала ему на один из стульев, но тот, мрачновато глянув на мадам Берк, попросил:
— Анна, нам нужно поговорить… Наедине поговорить.
Женщины переглянулись, и герцогиня, слегка пожав плечами, ответила:
— Как скажете. Мадам Берк, ступайте, пожалуйста, к себе. И спокойной вам ночи.
— Благослови вас Господь, ваша светлость, — фрейлина поклонилась, и захватив с собой Бертину, ушла.
Некоторое время Анна молчала, но герцог не начинал беседу, мрачно рассматривая скатерть на столе. Наконец она потеряла терпение:
— Максимилиан… Что вы хотели мне сообщить? Что-то случилось?
Муж резко поднял голову и, внимательно приглядываясь к ней, ответил:
— Анна, я прошу у вас даже не доверия, а понимания. Ситуация слишком… слишком сложная.
— Я слушаю вас.
— Ваш дядя, герцог Фернандес де Веласко, стал послом при дворе его королевского величества Алессандра дель Канетто.
Анна замерла, размышляя: «Боже мой! Я так счастлива, что вырвалась оттуда. И вдруг такое вот напоминание. Слава богу, что мне нет нужды встречаться с ним! Но… Чем именно расстроен Максимилиан?»
— Что вас смущает?
Герцог машинально встал, собираясь пройти по комнате, но почти тут же уселся вновь: слишком малы были эти апартаменты. Тема была щепетильная и неловкая. Он не знал, как к ней подступиться, но отвечать было необходимо:
— Я понимаю, что вы рады будете встрече с вашими родственниками, Анна, но… У меня есть огромная просьба.
— Слушаю.
— Я прошу вас сохранить в тайне тот момент, — он отвернулся, делая вид, что смотрит в иллюминатор, — что наш брак не консумирован.
Смех жены так удивил его, что он даже не сразу сообразил, что спросить.
— Что… Почему вы… Анна, что смешного я сказал?!
— Максимилиан, если вы думаете, что я горю желанием повидать свою родню, то вы ошибаетесь. Я приложу все усилия, чтобы больше никогда в жизни не сталкиваться с ними.
— Но… Но почему, Анна?! Они ведь ваша семья? Они любят вас и заботились о вас. Я не понимаю… — его действительно поразила эта странная и неуместная вспышка веселья.
Анна отсмеялась и ответила:
— Максимилиан, вам достаточно будет знать, что любящая тетя звала меня Жабой. А любящего дядю я видела считанные разы: ему не было до меня никакого дела. Так что можете быть спокойны. Я совершенно точно не побегу жаловаться им.
— Понятно, — герцог задумчиво покивал головой и вдруг добавил: — Я ничего не знаю о вас, Анна. Совсем ничего.
— Я знаю о вас не многим больше, — парировала она. — И моей вины в этом нет, ваша светлость.
— Позволите завтра днем пригласить вас на прогулку, леди Анна? — Максимилиан обращался к ней весьма официально, и только улыбка говорила о том, что он просто шутит.
С этого дня он выкраивал время и на прогулки, и на вечерние посиделки с женой. И ни разу не дал ей понять, что он торопится.
«Пусть Луи сперва сам женится и после разбирается в своей собственной семье. Думаю, эту тему я обсуждать ему больше не позволю. В конце концов, именно эта удивительная девушка теперь и есть моя семья. А его все это не касается.»
Пожалуй, это был первый внутренний «бунт» герцога против брата.
Разговаривали они много и о разном. Разумеется, о факте попаданства Анна не упоминала, просто сказала, что в ночь катастрофы и гибели сестры частично утратила память. Но об отношениях и жизни в доме дяди врать не стала, так же как и о монастырском заключении.
Для Максимилиана, выросшего в неге и любви, в относительной свободе франкийского двора, все это было похоже на некую жутковатую сказку. Сам он охотно рассказывал о своем детстве, но волей-неволей возвращался к её семье.
Часто спорили о стихах, Анна пыталась объяснить, что вовсе не подбирает рифму, что когда стихотворение «созрело» в ней, оно просто выливается на бумагу. О поэзии Макс был готов рассуждать часами, и это был еще один пунктик, где жена казалась ему недосягаемым образцом.
Беседовали и об Эталии. Макс знал страну только по отзывам, но мечтал послушать местных трубадуров.
— Мне привозили оттуда несколько свитков. Их стихи удивительно музыкальны, Анна. Если вы позволите, я принесу китару и спою.
— Я буду рада, Макс.
Он улыбнулся и сказал:
— Так меня зовет только брат.
— Вы против…?
Они стояли у борта почти на носу судна и разглядывали теряющийся вдали берег: ближайшую неделю больше не будет земли, только бескрайнее море и волны. Погода была самой благоприятной, солнечной, но не жаркой, благодаря легкому ветерку.
На Анне был прелестный ситцевый туалет в мелкий голубой цветочек, широкий пояс с серебристой пряжкой и небольшие сережки с нежными аквамаринами. Макс украдкой любовался ею и думал: «Жаба… Да ее тетка просто безумна! Это сколько ненависти нужно иметь к собственным племянницам, чтобы вот так травить их?! Может, и к лучшему, что брак не консумирован. Иначе не было бы вот этих удивительных минут…»
Пригодилась и скамеечка. Макс притащил ее из каюты, и Анна, встав, теперь тоже могла любоваться тающей за ботом береговой линией, парусами стоящих в порту судов и плывущих недалеко от них двух рыбачьих лодок.
Вернулись к столу, где стояла ваза с фруктами и прохладный напиток. В последнем порту Франкии повар запасся некоторым количеством льда и мог побаловать пассажиров.
За китарой Максимилиан сбегал лично, не желая нарушать их уединение. Нет, конечно, на палубе были люди, возились с канатами матросы, но все это им совершенно не мешало. Тем более, что даже мадам Берк сегодня отказалась от прогулки, сославшись на головную боль.
Мне струны благозвучий не подвластны,
Их серебро проходит сквозь персты.
Они легки, сиятельно-прекрасны,
И всё же оглушительно пусты.
Когда б одно, всего одно лишь слово,
Мне подсказали эти миражи!
И я бы спел тебе, как околдован,
Как искренне тобою одержим.
В тебе мои и радость, и невзгоды.
И небосвод, и весь простор земной.
Да будет так, до самого исхода.
Я не желаю участи иной.
Анна немного разнежилась под его взглядом, откинулась в кресле и прикрыла глаза, наслаждаясь моментом.
«Да, он волнует меня… Да, официально мы муж и жена… Но, пожалуй, торопиться не стоит. Нет пока в наших отношениях чего-то личного, чего-то очень важного. Возможно, он с таким же удовольствием сейчас ухаживал бы за любой симпатичной девушкой. Так что пусть пройдет время, а там будет видно…».
Сейчас отношения супругов напоминали, скорее, дружескую связь. Он не торопил жену, она не давала поводов переступать некую невидимую границу.
Глава 52
Каравелла «Дельфин» тихо скользила по глади моря. Анна и несколько похудевшая мадам Берк стояли у борта и смотрели, как удаляется от них шумный, пестрый и грязный портовый город Турен, резиденция королевской фамилии дель Канетто.
— А все же жаль, что это закончилось! — смущенно пробормотала мадам Берк.
— И мне тоже немного жаль, — вздохнув, ответила Анна. — Но мы успели сделать почти все, что я хотела. И, признаться, я немного устала от суматохи.
— Да, домой уже хочется, — призналась «тетушка».
В этот раз на «Цветке моря», к огорчению герцога, места им просто не нашлось. Там разместили ее высочество Антонеллу дель Канетто, двенадцать фрейлин ее свиты, горничных, кастелянш и прочую обслугу, включая шесть забавных маленьких собачек и двух наглых кошек, которые принадлежали самой будущей королеве. Ну и разумеется, всех остальных сопровождающих: личную охрану, камеристок и трех портних. Максимилиан остался на «Цветке», чтобы сопровождать принцессу и следить за всем этим табором.