ятидесяти, посередине светловолосый молодой человек, справа чуть полноватый курносый солдат, по виду немного старше блондина. А у их ног на присядках сідел еще почти совсем мальчишка с задорной улыбкой.
Вся тетрадь была исписана чьим-то крупным размашистым почерком. По первому взгляду можно было сделать вывод, что это что-то вроде дневника. Девушка решила взять с собой рукопись и фотографию военных.
От всех этих вещей веяло умиротворенностью, уютом… Вылазка на чердак, где царила просто непередаваемая атмосфера, подарила Миле несколько бесценных часов удовольствия. Девушка любила старину. А эти фотографии заставили задуматься – вот так живут люди, любят кого-то, растят детей, чего-то достигают, а потом исчезают… Было ощущение, как будто ты находишься в машине времени и созерцаешь, как старый мир тихо рушится и вот-вот скроется от всех. И никто не может ничего сделать. Это участь всего на свете. Грустно. Мы исчезаем внезапно, и не успеваем завершить дела… После увиденного хотелось просто посидеть и помолчать.
Ночью Мила, которую разбудило кошачье мяуканье, больше не смогла уснуть, поэтому решила спуститься в кабинет за книгой об истории Латвии. Благо, окна в коридоре были завешены всего лишь невесомым кремовым тюлем, отлично пропускавшим лунный свет, от чего становилось светло почти как днем. Проходя мимо спальни Элины и Виктора, девушка услышала приглушенные стоны. Ее будто током ударило. Даже не думая, что может шуметь, чем привлечет к себе внимание, она приоткрыла дверь. Пахло пряным женским парфюмом Armand Basi In Red. Мила сама когда-то любила этот старенький, но очень популярный до сих пор аромат, поэтому заметила, что Элина часто им пользуется. В темноте на кровати можно было различить мужчину и женщину… Виктор вернулся? Вряд ли так быстро. Неужели Олег? Лалин, как же так! Перед глазами вспышкой промелькнули кокетливые улыбки жены Виктора за столом и смущенная физиономия Олега.
Миле казалось, что из-за безудержного хаотичного боя ее сердце сейчас же разорвется.
Как слепая, побрела вниз по лестнице, села в кресло, щелкнув выключателем лампы. Что-то щекотало щеки. Она дотронулась до своего лица и обнаружила, что оно все мокрое. Откуда столько слез? Девушка обхватила лоб руками, поставила локти на колени и так сидела, ссутулившись и опустив голову, когда открылась входная дверь. Олег появился с улицы, одетый в одни джинсовые шорты длиной до колена.
– Черт знает что! – тихо выругался он. – Ты чего тут сидишь? Гляди, во двор котенка подкинули. Спать не давал, гаденыш, пришлось пойти подобрать.
Мила едва сдержалась, чтобы не броситься ему на шею. Сначала внутри все наполнилось восторгом, а потом вдруг жалостью к Виктору. Рассказать ли Олегу об увиденном? Она решила пока молчать.
– Я… – Мила чуть запнулась, – Ходила в библиотеку. Что-то не спится.
– Библиотека же на втором этаже, – резонно заметил Лалин.
– Ты думаешь, хозяева будут в восторге от этого кота? – поспешила задать вопрос журналистка, чтобы избежать дальнейших разбирательств в том, почему она сейчас здесь, а не в своей спальне.
– Ну, пусть выкинут, если хотят… – беззаботно бросил Олег, уже направляясь в сторону кухни. – А пока надо ему поесть дать, что ли.
Мила поплелась за ним. Все же она еще не совсем отошла от пережитого шока. Теперь она думала, кто же тот мужчина и как он сюда попал. Хотя, в сущности, личная жизнь Элины ее совершенно не касалась – напомнила себе девушка.
– Я кое-что нашла, – заговорила Мила, стоя за спиной бывшего мужа, пока он шарил в холодильнике.
Голодный рыжий котенок, примерно полутора месяцев от роду, терся о ногу своего спасителя.
– Что? – не оборачиваясь, поинтересовался Олег.
– Я сейчас принесу это в библиотеку, и ты приходи.
– Ладно.
Явился он, держа на руках облизывающегося после сытной трапезы кота.
– Ну что там? А то спать хочется.
– Вот, – Мила положила перед ним фотографию военных.
Олег выпустил на пол животное, взял фото и несколько минут сосредоточенно разглядывал.
– Это мой прадед, – он указал пальцем на стоящего в центре летчика.
– Я так и подумала. Узнала его, потому что столько раз видела ту фотографию в орденах.
– Он же на ней лет на двадцать старше, чем тут, – усмехнулся мужчина.
– Глаза такие же. Да еще и летчик… Поэтому и решила тебе показать, чтоб точно убедиться.
– А где ты это нашла? – Лалин, присевший рядом на диван, поднял на нее свои большие серые глаза.
– На чердаке в этом доме.
Олег перевел взгляд на лампу, о чем-то раздумывая. Помолчал несколько минут, а потом серьезно и тихо спросил:
– А ты не думала, зачем Юрьянс вызвал тебя сюда и оплачивает твое пребывание здесь? Зачем пригласил меня? Зачем простому преподавателю все это надо?
Иван что-то писал в свете керосиновой лампы и не обращал внимания на взгляды девушки. Она ждала, что он с ней заговорит, но мужчина, видимо, даже не видел ее, сидящую на скамейке в углу комнаты. Когда его окликнули со двора, он поднялся и вышел, оставив на столе недописанное письмо. Подбежав, Илга взяла бумагу в руки. «Родная моя Катенька…» Надо же, он пишет женщине! Наверное, и про то, что они видели, напишет. Илга расстроилась. Она была так горда, когда они, вернувшись из леса, рассказывали всем, что видели, как немцы прячут золото. Они вместе следили за фашистами! А потом… потом он ее поцеловал… Конечно, этого они никому не сказали.
Девушка уже готова была расплакаться, но тут заметила на столе под конвертом две одинаковые фотографии. Положила назад письмо и взяла один из снимков, стала рассматривать. На нем были все прятавшиеся у них солдаты. Они стояли возле самолета, Иван был в центре. Поддавшись порыву, девушка сунула фотокарточку в карман платья и бросилась вон.
Капитан устроился на ночь в сарае. Здесь было гораздо прохладнее, чем в доме, не так душно. Лалин потянулся на сене и оно приятно зашелестело. Почти совсем стемнело, лишь кое-где между досками пробивался снаружи тусклый свет. Пахло сухой травой, древесиной, молоком. Ему было очень уютно спать, как когда-то в хлеву родительского дома, когда совсем мальчишкой сбегал подальше от хмурых глаз строгого отца, вернувшегося с поля. Тот был человек суровый, жесткий. Всегда звал сына Иваном. А мать – Ванечкой. Капитан родился и вырос в деревне на юге Украины, в самой обычной работящей семье. Кроме него еще был младший брат, дите совсем, одиннадцати лет. Никто бы и подумать не мог, что он, белобрысый сорванец, сможет поступить и с отличием окончить Харьковское высшее военное авиационное училище летчиков. Мать им очень гордилась, да и отец, если б был живой, наверняка бы тоже гордился. Жаль, фотоснимок, на котором они всем экипажем запечатлены перед первым вылетом, куда-то подевался. Хотел, когда появится возможность, один матери отослать, а второй – Катерине.
Убаюканный мыслями о доме и родных, он уже практически заснул, когда сквозь дрему услышал тихий голос.
– Иван!
Мужчина открыл глаза. Илга стояла перед ним в полосе света. Она распахнула и сбросила платье, оставшись в чем мать родила. Капитан застыл, размышляя, реальность это или сон, и чувствуя, как к низу живота приливает жар. Он уже и не помнил, когда был с женщиной. Подумал о Кате. Между ними ведь тогда так ничего и не было… Решили, если оба живы останутся, встретятся после войны, тогда поженятся. Мысли о любимой отрезвили, и Лалин отвернулся от юной блондинки.
–Уходи, Илга, – твердо сказал он.
Нечего было давать девчонке надежду тем поцелуем…
Илга не ушла. Она приблизилась, бросила рядом с ним свое платье и села. Иван практически успел схватить потянувшиеся к нему руки, но девушка все-таки обвила его шею и прижалась к груди. Такой пьянящий запах женского тела, мелькнувшая почти у самых его губ, когда Илга тянулась к нему, нежная кожа… Он знал, что возненавидит себя за это, что будет мучиться, вспоминая, но не мог больше бороться и сдался. Подумал только, что его Катя так бы не сделала, не пришла бы ночью к мужчине. Ни за что бы не пришла.
Огрубевшие пальцы капитана утонули в гуще светлых волос на затылке девушки, когда он, не помня себя, впивался в ее губы жадным поцелуем, колол щетиной. Впервые овладел ею, даже не сняв одежды… Она не вскрикнула ни разу, лишь губу закусила и чуть постанывала. Что было дальше, Иван помнил плохо, отдавшись первобытному безумству страсти… Потом оба уснули, зарывшись в сено и обнявшись. Он думал, что выкрики на немецком и выстрелы ему снятся…
Утреннее солнце слепило глаза, привыкшие к полумраку сарая. В жуткой, вызывавшей тревожное предчувствие, тишине, так несвойственной деревням летом, капитан в несколько шагов преодолел двор и застыл в дверях дома, с ужасом осматривая открывшуюся его взору картину. Перевернутый стол, столешница расколота, будто на нее прыгнули или бросили что-то тяжелое, лавки опрокинуты, у стены, привалившись спиной и свесив голову, сидит его штурман, а на полу ничком лежит стрелок… Под обоими огромные лужи крови. Нет никакой надежды на то, что они могут быть живы. Четвертого члена экипажа, Максима Чижова, не было видно. Может, успел уйти и прячется где-то поблизости? А что, если его увели? Взяли в плен, будут пытать… Молодой, неопытный парень…Выдержит ли, не выдаст? Капитан понял, что уходить нужно немедленно.
– Ты кому-нибудь говорила, что мы здесь? – спросил он у бледной, будто тоже неживой, девушки, стоящей за его спиной.
Ее глаза были широко раскрыты, ресницы трепетали, губы беззвучно подрагивали.
– А где же дедушка? – вместо ответа спросила тихо она.
Глава VIII
Уже несколько дней практически беспрерывно лил дождь. От этого даже в самых светлых комнатах стало мрачно и серо. Лишь горячий чай или кофе со свежей выпечкой немного приободряли. Но Мила наслаждалась лакомствами одна, поскольку просыпалась поздно – около одиннадцати, а то и в двенадцатом часу дня. Завтракали без нее, и может, оно и к лучшему. Девушка не горела желанием присутствовать при очередном споре на тему России и русских. А вставала она так непривычно поздно, потому что ночами напролет читала найденный на чердаке дневник и делала для себя заметки. Дневник не был подписан, но записи явно делал мужчина – они были лаконичными, без лишних подробностей и касались в основном медицины. Автор систематически записывал, кому и какие лекарства назначал, расписывал ход операций, но иногда упоминал, какая в тот или иной день стояла погода. С приходом в село, где жил этот человек, немцев, записи стали объемней и подробнее.