– Почему «как»? – послушно выдавила ожидаемый комплимент Мария. – Вам до старости ещё очень далеко.
– Ну что вы! – хохотнул Марк Платоныч, по-гренадёрски лихо подкрутив ус. – Хотя, говорят, старый конь борозды не испортит. И на этом моменте мы переходим к цели вашего визита. Которая, между прочим, мне хорошо известна.
– Вот как? – светски изумилась Мария Архиповна.
– Да-да, голубушка. Простая логика. Вы дружны с Сашей, а он, в свою очередь, благоволит Лизоньке, с которой у нас недавно возникли некоторые разногласия, – интеллигентно погрустнел профессор. – Соответственно, не сложно догадаться: вы пришли по её просьбе. Или по причине моего несанкционированного появления на вашей территории ночью, что вряд ли. Ведь невооружённым глазом видно, вы добрейшей души человек и тот свой испуг, виновником которого я невольно стал, простили. Скажете, я не прав?
– Не скажу, – согласилась Маша, откровенно выпавшая от такой велеречивости в осадок.
– Вот видите, как всё просто? – Марк Платоныч стал ещё грустнее. – Так чего хочет Лизонька? Чтобы я вернулся к ней, покинул семью?
– Ну-у… – протянула окончательно дезориентированная госпожа Мельге.
– Это никак невозможно, голубушка, – полностью перейдя к трагедии, заявил профессор. – Каюсь, перед всем миром каюсь, грешен. Седина в бороду, бес в ребро, а плоть слаба. Не устоял. Да и кто устоит перед столь искренней, невинной, столь горячей молодой и чистой любовью?
– А что, любовь была и впрямь невинна и чиста? – ляпнула Мария Архиповна, не успев прикусить язык.
– Ну конечно! – профессор подозрительно глянул на гостью, но из амплуа решил не выходить. – Видели бы её письма! Буря чувств и эмоций, такая преданность. Но увы, первый шквал спал, и я вспомнил о своём долге перед семьёй, перед супругой, в конце концов. Она, безусловно, поймёт и примет меня, но только представьте, сколько боли принесёт ей мой… э-э…
– Загул? – предложила Мария, язык которой явно стремился к самосознанию.
– Мою слабость, – мягко укорил гостью профессор. – Вот вы рассердились, и я вас прекрасно понимаю. Вы же замужем? – Марк Платоныч выразительно глянул на обручальное кольцо, про которое Маша совершенно забыла. Ну а часто ли люди вспоминают о собственной селезенке, если она не болит? Сидит где-то себе в потрохах и сидит. Вот и кольцо: есть оно на пальце и есть. А, наверное, стоило бы уже снять. – Вот именно, голубушка моя, вот именно. Женская солидарность. Я бы даже сказал, солидарность супруг, оттого вы и сердитесь. И, заметьте, я вас нисколько не виню, понимаю ваши чувства. Потому и порвал с Лизонькой. Окончательно и бесповоротно порвал, как бы ни было мне жаль её.
– Страдающего сердечка?
– Что, простите?
– Как бы вам ни было жаль её страдающего сердечка?
– Ну к чему этот язвительный тон? – нахмурился профессор.
– Простите, – покаялась Мария, в задачи которой настраивать хозяина против себя не входило.
– С удовольствием прощаю, голубушка. Как я уже упоминал, ваши чувства мне понятны. Поверьте, я предпринял всё возможное, чтобы нивелировать последствия этой неприятной истории.
– Поэтому вы просили местных женщин поговорить с Лисой?
– Именно поэтому, – покивал Марк Платоныч. – Видите ли… Нет, я не скажу, что Лизонька помешалась умом, это просто расстройство, нервы. Но она буквально преследует меня, плачет, пытается кинуться в ноги, забрасывает письмами, угрожает самоубийством! Она звонила моей супруге…
– То есть ваша жена в курсе происходящего? – встрепенулась Маша.
– В курсе или будет в курсе, какая, собственно, разница? – снова поморщился хозяин. Правда, в этот раз мина у него вышла куда как честнее и откровенно досадливая. – Так или иначе, но мне придётся заглаживать свою вину перед Ольгой Игоревной. А это, поверьте, будет не просто. Моя супруга воспитана в старых традициях и, как истинная женщина, знает себе цену.
– Нисколько не сомневаюсь, – как можно искреннее заверила его Мария. – И, честно говоря, сочувствую вам. Ситуация и впрямь неприятная. Только вот я пришла совсем по другому вопросу.
– По другому? – несказанно изумился Марк Платоныч.
– Именно, – довольно кивнула Мария Архиповна. – Видите ли, у моей сестры в этом году дочь поступает…
– Я не занимаюсь репетиторством! – почти испугался профессор.
– Да нет, вы меня опять не поняли, – сладенько улыбнулась госпожа Мельге. – Я всего лишь хотела узнать, где вы работаете. Просто в ВУЗ с таким сильным преподавательским составом, а сужу я по вам, можно отправлять ребёнка, не боясь, что…
– А теперь ошибаетесь вы, – добродушно и с видимым облегчением рассмеялся Марк Платоныч. – Я служу в НИИ неводных растворов. Это не учебное заведение, так что помочь ничем не могу. А Лизонька на самом деле не просила вас ничего передать?
– Увы, – развела руками Мария.
И вот теперь, ловелас престарелый, пень ты трухлявый, сиди и думай, на кой разливался соловьём перед посторонней женщиной. Может, хоть стыдно станет?
Хотя такие люди и стыд друг с другом монтируются слабо.
[1] Имеется в виду Крупская Н.К., супруга Ленина В.И., революционерка, крупный советский партийный, государственный, общественный и культурный деятель.
Глава 10
В которой Маша становится-таки роковой женщиной, но никакого удовольствия от этого не получает
Вполне возможно когда-то НИИ неводных растворов был весьма солидной организацией, но те дни явно миновали, причём давно – от института остался двухэтажный кирпичный домик глубоко на задворках, за гаражами, амбарами, лабазами и несколькими ещё вполне прилично выглядящими зданиями, забитыми сомнительными конторами от подвалов до крыш.
Особенно Машу, добрых два часа впустую проблуждавшую в этом лабиринте, поразила фирма с дивным названием «ОБУК ЧТРЗ РФ РОУС Импел» и не менее дивным слоганом: «Мы решаем ваши проблемы и тут и там!». Какие проблемы может решить заведение с таким имечком, и где это «тут» с «тамом», Мария Архиповна сообразить не смогла, как не напрягала фантазию. А любопытство-то разбирало, так что пришлось заглянуть. Оказалось, что под маской «ОБУК-что-то-ещё» пряталась ритуальная контора. После такого открытия слоган перестал быть загадочным, но нагнал лёгкой жути. Зато салон красоты «Кали» с честно намалёванной на вывеске синекожей четверорукой очаровашкой и «Турецкая кожа. Прямые поставки из Польши» убийственного впечатления уже не произвели. Так, лишь слабенький ступор вызвали.
Чего не скажешь о самой госпоже Мельге. Дама, окопавшаяся в отделе кадров НИИ, уставилась на вошедшую и, между прочим, вежливо постучавшую Марию, как на приведение, даже чаем, бедная, поперхнулась.
– Вам чего? – просипела, видимо, завкадрами, пытаясь стряхнуть ладонью с внушительного бюста кусок крема, свалившегося с недонесённого до рта пирожного.
– Простите, не хотела вас пугать, – пробормотала Маша, мягко говоря, удивлённая таким приёмом.
– Да ладно, – махнула полной ручкой дама. – Удивилась я просто. Нечасто в мою конуру гости захаживают. Или вы чего, продаёте? Так тут никто не купит, денег нема.
– Нет-нет, – зачастила Мария Архиповна, – я ничего не продаю, я совсем по другому делу. Понимаете, моя племянница в этом году собралась поступать и Марк Платоныч сказал…
– Гоните в шею! – рявкнула женщина, саданув кулаком по столу с таким энтузиазмом, что чашка с недопитым чаем подпрыгнула, плеснув через край. – Платоныч, вот ведь! Вон гоните, поганца!
– Почему? – осторожно поинтересовалась Мария, бочком, потому как дверь до конца не открывалась, протискиваясь в заставленную стеллажами комнатушку. – Всё-таки уважаемый человек, профессор.
– Кто профессор? – страстно выпучила глаза дама и рассмеялась страшным сатанинским хохотом. – Это Маркушка, что ли, профессор? Да вы лапшу-то с ушей стряхните, женщина! До старости в ассистентах завлаба проходил. Кандидатскую только к сорока защитил, а дальше ни тпру, ни ну! Профессор! Его тут из милости держат, двенадцать присутственных часов в неделю, как вам? Да лаборанты, если хотите знать, больше уважения имеют, чем это фуфло! Пф-ф!
Завкадрами, гневно оттопырив губу, фыркнула и жадно глотнула из чашки.
– Но как же так? – «растерялась» Мария Архиповна, присаживаясь на краешек стула. – Моя племянница…
– Драть! Драть ремнём, как сидорову козу! – Дама снова грохнула по столу, но на этой раз ладонью. – Чтоб мозги на место встали. Конечно, Маркушка на дурёх ба-альшое впечатление производит. А то! Морда холёная, мерин лощённый, сам из себя весь павлин, не ходит, а фордыбачит, перстенёк на мизинчике, а рот откроет – всё, тушите свет, дайте вилку с ушей спагетти сматывать. Люблю не могу, не дашь зарежу, последняя и единственная любовь всей жизни, до тебя не жил, а маялся. Фу-ух! – Женщина одышливо выдохнула, прижимая ладонь к выпачканному кремом бюсту. – Уж я тут на этих дурищ насмотрелась. Сколько их вот здесь же рыдали, скольких я корвалолом отпаивала! Вы меня простите, конечно, что я вот так, сходу, но ведь сил никаких нет на кобелину этого глядеть.
– Ну вы и расписали, – плеснула маслица в костёр Маша. – Сразу видно, что просто не любите Марка Платоновича.
– А за что мне эту гниду любить? – тяжко поразилась завкадрами. – Он и ко мне по молодости лет подкатывал, да только у меня мозгов-то побольше, чем у некоторых. Дала пинка под зад: лети, голубь! И племяннице своей скажите, чтоб дурить заканчивала и ни на что не рассчитывала. Кобель он и всех дел. Да ещё и женатый.
– Женатый? – ахнула Мария, тоже руку к груди прижимая.
– А где ты, дорогуша моя, холостых-то видела? – фыркнула дама, не без труда выбираясь из-за стола. – Чайку выпьешь? Сейчас сделаем. А Маркушка-то не просто женат, а накрепко, от таких не уходят. Папашка у его супруги ещё у нас в НИИ директорствовал. Потом, когда можно стало, а совесть отменили, всё тут распродал. Видала, чего в главном корпусе творится? Фирма на фирме. Так что они теперь в денежках купаться могут, а Маркушку жёнка вот так держит. – Завша показала Марии Архиповне крепко сжатый кулак. – Он и пискнуть не смеет!