–… необходимо, чтобы ты вернулась.
Оказывается, пока Маша оценивала супруга новым, незамутнённым взглядом, он что-то говорил.
– Зачем, Паш? – проникновенно спросила Мария, по-прежнему болтая ногами. А муж дёрнулся, как будто его за зад ущипнули. Ну ещё бы! В приличном обществе никакие Паши-Мани недопустимы, там водятся исключительно Павлы и Марии. Только вот как быть с Никки? Или это на старый, так сказать, манир? Помниться, Николая Александровича, который из дома Романовых, родные звали Ники. – Слушай, я чего-то подзабыла, ты у нас откуда родом?
Супруг глянул на неё с такой ненавистью, что умей он взглядом убивать, остались бы от Маши кучка пепла да вонючий дымок. Оно и понятно, на свет Великолепный Павел появился в местечке с дивным названием Похмелкино, что располагалось непосредственно за не менее дивным Рюмкиным.
Нормальная же среднерусская топонимика, но муж на неё реагировал почему-то крайне нервно.
– Ты не слышишь, что я тебе говорю, – раздражённо бросил Павел и попытался нахмуриться, вот только это у него почти не получилось. Ботокс, что ли, уколол? Мама дорогая, вот что значит настоящий метросексуал! – Впрочем, как обычно.
– Ну, я бы сказала, что ситуация обратная – это ты меня не слышишь. Впрочем, как обычно. Я спросила, зачем тебе нужно, чтобы я вернулась?
– Глупый вопрос, – муж принялся раскачиваться с носка на пятку, сунув руки в карманы брюк и, видимо, позабыв, что так делать тоже неприлично. Впрочем, вполне возможно, он всё прекрасно помнил и осознавал. Например, как мужественно выглядит в этой позе – хоть сейчас на обложку. – У нас семья.
– У нас, это у меня, тебя и Никки? – уточнила Маша.
– Перестань! Я тебе уже говорил и не раз, это ничего не значит. Не имеет значения, пойми ты, наконец.
– А что имеет значение?
– Например то, что по твоей милости мы едва не завалили контракт с немцами. А на этой неделе, если ты, конечно, помнишь, приезжают канадцы, а ничего ещё не готово. И Михайлёв…
– Стоп, стоп, стоп, – Мария выставила руки, словно защищаясь. – Паш, давай уже вплотную займёмся точками, ладно? Кто у нас владелец фирмы? Ты. Я лишь управляющий. Имеет право управляющий уволиться по собственному желанию? Имеет. И какое ему после этого будет дело до канадцев и Михайлёва? Никакого. Хотя, если хочешь, конечно, можешь заставить меня отработать две недели или сколько там по закону полагается. Кстати, начал ты не с фирмы, а с семьи. Может, продолжишь? Вдруг лучше получится?
– Наш заработок – это тоже вопрос семейный, Мария, – отрезал супруг, в своих позициях ни на йоту не потеснённый.
Ну а Маша затосковала, да так свирепо, аж зубы заныли. Бесполезно, всё бесполезно. А, главное, бессмысленно. Только ведь по собственной воле он не уедет. И что прикажете делать? На помощь звать?
***
Зуболомательная тоска, навалившаяся ватным одеялом обречённость, а, главное, вопрос: «Как она умудрилась так вляпаться? Ну вот как так-то?» – не давали сосредоточиться. Очень хотелось устроить что-нибудь бестолковое, но эффектное, например, начать орать и желательно матом. Или швырнуть кресло в стену, а лучше в Павла. Или расцарапать его гладковыбритую физиономию.
Маша вцепилась в перекладину перил с такой силой, что ногти заныли.
– Давай так, Павел, – предложила, рассматривая пол. – Мы разводимся. Это решение окончательное и обсуждению не подлежит.
– Перестань дурить, малыш, – супруг неожиданно перешёл на воркующий тон, которого госпожа Мельге от него лет пять не слышала. – Ну хочешь, я извинюсь? Правда, прости меня. В конце концов, все имеют право на ошибку, а я ошибся. Давай съездим в Испанию, как хотели, а там…
– Разведёмся, – процедила Маша. – Но в России это сделать будет всё-таки проще.
Доски веранды были старыми, рассохшимися, со здоровенными щелями, забитыми песком, хотя Оксана с Аллой драили их очень тщательно. Надо будет веранду перекрыть. Или дерево как-нибудь можно восстановить? Жалко менять старые на новые.
– Это действительно твоё окончательное решение? – Откровенно говоря, интонациями Павел владел в совершенстве, вот сейчас он моментально перестал курлыкать, перейдя на отстранённо холодноватый тон. – Хорошо, тогда поговорим, как деловые люди. – Муж таки рискнул своими брюками и уселся в кресло, картинно, по-ковбойски, закинув ногу на колено. – Но я всё же дам ещё один шанс. Ты хорошо подумала, со всеми подругами посоветовалась? Вы уже решили, кому ты нужна такая?
– «Такая» – это какая? – невесть зачем уточнила Маша.
– Желаешь конкретики? Изволь. «Такая» – это неухоженная корова не первой свежести.
Обида, жгучая, как крапива, стегнула, оставив зудящий след. А вот с чего бы? Он и раньше себе подобное позволял, правда, в другом ключе: «тёлочка ты моя», «пончик с кремом», иногда ласковое «свинюшка» – вот какими эпитетами пользовался и оба принимали это за нежность. Видимо, разговор и впрямь пошёл откровенный.
«Мань, ты набитая дура, – послышалось так отчётливо, будто Добренко за плечом стоял, Мельге даже обернуться захотелось. – Если скажу «круглая» или «полная», то ты опять себе что-нибудь придумаешь».
А ещё вспомнилось, как Саша объяснялся в своём… вожделении. Хорошее слово «вожделение», красивое.
Мария Архиповна усмехнулась.
– Я сказал что-то смешное? – от ледяного тона Павла все комары бы передохли, конечно, будь на веранде комары.
– Да, но ты шутки не поймёшь, – Маша выпрямилась, сообразив, что сидит сгорбившись, втянув голову в плечи. – У меня второе рацпредложение, моё пристройство в хорошие руки абсолютно не твоё дело. Лучше реши, как имущество делить будем? Я готова взять деньгами. Только сцену с твоим удивлением, вопросами: «Какое имущество?» и воплями, будто я ни на что претендовать не могу, пропустим, ладно?
– Тебе не кажется, что это мелочно?
Павел брезгливо стряхнул с безупречной брючины пушинку.
– Не кажется. Не такой уж мелкой сумма выходит.
– Сейчас у меня денег нет. Если ты подождёшь…
– Продай квартиру, – посоветовала Мария равнодушно, наблюдая за собой словно со стороны.
Это вот сейчас она правда про квартиру говорит? Про её собственную квартиру, гнёздышко своё, в которое вложено столько нервов, времени и денег? Где всё устроено именно так, как ей нравится? Дичь какая!
А веранду всё-таки стоит попытаться восстановить, а не отстраивать заново.
– И где мне жить прикажешь? – подал голос Павел.
– Тогда продай участок за городом.
– Сейчас? Когда там уже фундамент заложен? Не говори ерунды. Кроме того, Никки хочет жить в собственном доме. Ты представить себе не можешь, сколько сил она вкладывает в строительство. – Это вот, которая вроде «ошибка» и «случайность», тоже гнездо вьёт, получается? Интересно, третью дуру Павел себе найдёт? И что та обустраивать станет? Замок? – Но пока всё не закончится, нам надо где-то жить, поэтому сейчас о продаже квартиры речь не идёт.
– А снять приличное жильё ты уже не в состоянии?
– С беременной по чужим халабудам таскаться? – фыркнул супруг. – Ты соображаешь, о чём говоришь.
Но, видимо, сам сообразил что-то такое, потому как опять поморщился, поставил шикарно закинутую ногу на пол, выпрямился.
– Ты должна понять, как женщина, – надавил, даже вперёд подался, – у неё первая беременность, резус-фактор отрицательный. Я не мог настаивать…
Чуть раньше обида обожгла больно, а вот сейчас совсем никаких чувств не было, только кончики пальцев почему-то разом замёрзли. И под рёбрами, кажется, смёрзся лёд. Ведь у неё тоже была первая и отрицательный резус-фактор, а Павел… «Нам надо встать на ноги, всё ещё будет, потерпи!» И ведь в палате сидел, и за руку держал.
Получается, тогда мог, а сейчас не может? Почему?
– Ну вот что, господа хорошие, – голос на самом деле раздался за Машиной спиной, в реальности, а вовсе не в мечтах. – Меня достало. Уши вянут вас слушать.
– А ты не слушай, – вяло посоветовала Мария Добренко. – Подслушивать вообще нехорошо.
– Зато полезно, – хмыкнул дрессировщик, перемахивая через перила. – Значит, это и есть твой козёл?
– Послушайте, уважаемый, – Павел неторопливо встал, так же не спеша поправил пряжку ремня. – Я понятия не имею, кто вы, да меня это и не интересует. Но шли бы вы по своим делам.
– На самом деле, Саш, ты иди, – заторопилась Мельге, испугавшись до съежившегося сердца. Выглядели они… Ну как здоровенный породистый ухоженный пёс рядом с недокормленной дворнягой. Павел высокий, выше дрессировщика почти на полголовы, плечистый, валунки мускулов играют под тонкой рубашечной тканью. Добренко же жилистый, до черна загоревший, ещё бандана эта! – Я потом к тебе приду.
– Как знаешь, Мань, – Саша весьма успешно игнорировал Павла, даже спиной к нему повернулся и смотрел он на Марию эдак пристально, исподлобья. – Решать тебе. Только вот прямо сейчас решай, ладно? Или-или. Надоели мне все эти заходы с подходами. Давай, как скажешь, так и будет.
– Уважаемый!..
– Пасть закрой, – вежливо попросил Добренко, не оборачиваясь. – Ну, Мань, на чём порешим?
Мария Архиповна ничего не сказала, да это, кажется, и не требовалось.
– Смотри, сама напросилась, – усмехнулся дрессировщик. – Обратного хода нет. Теперь с тобой, – Саша наконец развернулся к Павлу. – Сам уйдёшь или помочь?
– А то что? – Супруг, теперь уже определённо точно бывший, тоже умел усмехаться. – Что ты мне сделаешь, доходяга?
– Саш, не надо, не лезь к нему, – опять залепетала госпожа Мельге, хватая Добренко за руку. – Давай сами уйдём…
– Ты за кого испугалась-то, за него или за меня? – дрессировщик глянул через плечо, укоризненно головой покачал, мягко высвободился и переставил Марию поближе к перилам, как куклу. – Обижаешь, Мань.
А потом сделал что-то такое очень быстрое, но не очень понятное, только Павел странно скрючился, почти тычась подбородком в собственные колени, взвыл, зачем-то отставив вывернутую и далеко вытянутую руку за спину – Мария не сразу поняла, что Саша придерживает эту вывернутую и вытянутую будто даже и ласково.