– Париж?
– Да.
«По кругу ходим мы, по кругу ходим, мы ходим по кругу, – подумал Джо. – Устроено было умно. Очередной тупик. И еще: Папа До обвел меня вокруг пальца».
– От почитателей письма есть?
– По сути, нет, мистер Лонгшотт.
– Что-нибудь приходило недавно?
– Только вот это. Я его еще не переслала.
Милли вручила ему конверт. Марка Соединенных Штатов, датировано двумя неделями раньше. Джо сунул конверт себе в карман. И раздумчиво произнес:
– Впрочем, если подумать хорошенько, то я оставлю все по-прежнему. Вы великолепно справляетесь с работой, Милли.
Девушка вспыхнула, заалела. И:
– Вы не могли бы?… – Из-под барьера появилась книжка в мягкой обложке, потрепанная, с загнутыми страницами. «Задание: Африка».
Джо:
– Отсюда есть запасной выход?
Милли:
– Есть, прямо сюда.
Бегущие шаги по коридору. Джо закрыл дверь, запер ее.
– Нелады со счетом, – произнес он, пожимая плечами. Ручка у Милли на столе. Раскрыл книжку на странице с названием и написал: «Милли, заботящейся обо мне», – и размашисто расписался: Майк Лонгшотт.
Стук в дверь.
– Идите за мной, – позвала Милли. Открыла вторую дверь, провела его в узкий служебный проход, прошла его, толкнула, открывая, стальную пожарную дверь и впустила ночь.
– Прощайте, мистер Лонгшотт.
– Прощайте, Милли. Благодарю вас.
Было в ее улыбке какое-то томление.
Джо вышел, и пожарная дверь закрылась за ним с лязгом, похожим на завершающее буханье барабана.
Листок бумаги, сложенный гармошкой
Джо сидел на скамейке, а ночь неясным пятном проходила мимо него.
Приятно было просто сидеть. Он добрался до конца дороги: не осталось следа, по какому идти, идти больше некуда. От свободы кружилась голова. Пары опиума, спиртного, никотина и кофе вели эпические сражения в его теле. Стоило закрыть глаза, как в нем будилось ощущение, будто он падал. А под ним разевала пасть зияющая тьма. Хотелось лететь дальше, провалиться в нее. Открыв же глаза, он видел бессвязные картинки: девушка на сцене, ширма из радуг прячет ее лицо; другой Лондон, куда он заглянул и где ему не понравилось; Рик, на лицо которого падают полосы теней; человек из КНО, рассказывающий про опиум, помешивая кофе; рука мадам Сень на его лице, глаза ее влажны; пустой офис Мо, и у него на полке ряд книг, нескладных, словно бойцы-партизаны на параде; женщина, встреченная им в аэропорту Бангкока, ищущая на панно расписания рейс, который никогда не прилетит.
Вернуться к себе в гостиницу он не мог: там его будут поджидать люди из КНО. Они проследили его до «Блюзовой ноты»: дважды его предостерегали, один полицейский по-хорошему, другой по-плохому, – он не думал, что будет какой-то третий.
Он мог бы вернуться во Вьентьян. Тот теперь казался таким далеким, жаркая сухая местность в сезон дождей преобразилась в буйный тропический сад, пыль с улиц смело крупными каплями дождя, немощеные тротуары по бокам дороги превратились в непролазную грязь, для баклажанов теперь не сезон, комарье роится вокруг открытых стоков, распространяя сплетни и малярию. Черная кредитка по-прежнему у него: он мог бы отправиться куда угодно.
Куда угодно, кроме как туда, за радугу. Или, по-видимому, это было не так. По-видимому, песню перевернули вверх тормашками. То было возвращение из места, где тучи остались далеко позади, вот в чем закавыка. «Иногда вернуться не удается вовсе», – подумал он. Больше всего хотелось разрешить загадку и завершить дело, оно наделяло его содержанием, формой, фоновой декорацией, сценарием. Он мог отправиться куда угодно и все равно оказался бы нигде. Мог бы попробовать и отыскать ответы на дне стакана, только даже их уже не осталось.
Он сожалел, что накостылял всем этим привратникам, сочувствовал всем побитым измученным привратникам в мире за все эти запертые на замок двери, за все эти темные комнаты, в каких никогда не будет света, за все эти потаенные записи разума. Он вынужден был восторгаться Лонгшоттом, если это и в самом деле он создал почтовую петлю Лондон – Париж – Лондон, с Фрит-стрит до бульвара Османа и обратно, бесконечно повторяющуюся петлю, скрывающую все и ничего не раскрывающую.
«А может, и нет, – подумал Джо. – Не совсем уж и ничего». Он выпрямился на скамейке. Достал из кармана письмо, которое приобрел. Статуя Свободы на марке, почтовый штемпель с датой двухнедельной давности. Осмотрев конверт и ничего не обнаружив, вскрыл его.
Листок бумаги, сложенный гармошкой, скользнул из конверта на ладонь.
Джо разгладил его на коленях. Стал читать. Отметил про себя крупный, плохо пропечатавшийся шрифт, обилие восклицательных знаков (нахмурился, дальше стал читать, головой качал), принялся было смеяться, но разом оборвал смех.
Такое стоило выстрела.
И больше ничего у него не было.
Джо прочел еще раз, сложил листок так, как тот был сложен, и вернул его в конверт. Встал. Первые лучики света с трудом пробивались сквозь серо-черный горизонт, словно узники бились о прутья тюремной решетки. Джо сунул конверт обратно в карман, похлопал по нему. Заприметил мусорный бачок, тщательно протер пистолет Мо и сунул его в мешок бачка.
Пошагал навстречу отдаленному восходу солнца.
В путиПисьмо из Америки
Занималось утро, далекая лампа солнца неуклонно ползла вверх по небу. Сыпал дождь, умывая город, придавая красно-серому кирпичу блеск жизни, обряжая его в мох. Джо купил в круглосуточном автомате кофе в пластиковом стаканчике, черный кофе с двумя кусками сахара, и пил его, покуривая сигарету: что доктор прописал. Рука его, державшая сигарету, подрагивала.
Раннее утро, Лондон. Он пошел обратно на Эджвер-роуд – пешком. Машины, ревя, проносились в час пик у него над головой. Зашел в парикмахерскую: хороший трюк для проверки, к тому же она только-только открылась. Совершил все свои покупки на главной улице: новая одежда, новая прическа, новый цвет волос, надел очки, костюм, портфель, усики ниточкой. Булавка Оксфорда на галстуке. Часы «Ролекс», поддельные и тяжелые на запястье. Глянул на себя в зеркальную витрину магазина и кивнул этому незнакомцу. «Все у нас прекрасно получится», – пообещал ему. Незнакомец в ответ раскрывал рот в такт произносимым словам, но – беззвучно.
Напоследок заглянул в банк, снял наличные по черной карточке. Письмо из Америки было укрыто во внутреннем кармане пиджака. Черное такси в аэропорт, водитель попался разговорчивый.
– Сам-то я из Багдада. Бывали когда?
Джо:
– Нет.
– Чудное местечко, – сказал водитель и вздохнул. – Когда назад поеду, черное такси с собой возьму.
Ехали медленно, дороги забиты, солнце все еще силилось воссиять. Дождь осыпал капельками стекла машины. Мир за ними был грязен.
Дома из красного кирпича терпеливо выстаивали под дождем. Степенно мигали светофоры. Школьники переходили дорогу. Джо чуял запах закипавшего кофе, пекущегося хлеба, видел леса из темных зонтов, распустившихся на улицах. Почтальоны решительно ходили от дома к дому, словно солдаты, ведущие поиск. Дамы с голубыми волосами открывали двери, зажигали свет в хосписах и благотворительных лавках. Джо приспустил стекло окна, впуская в салон такси запах дождя, и закрыл глаза. Таксист заметил:
– У меня на родине дождь совсем другой.
Джо не ответил.
Предместья Лондона рябью простирались за окнами такси. Низкие домики, автобусы-двухэтажки, где-то в отдалении звонил школьный колокол, где-то вдалеке гудели церковные колокола, где-то поодаль, приближаясь, слышались звуки самолетов – садящихся и взлетающих.
– У меня на родине, – говорил таксист, – очень солнечно, не как тут. – Джо пропустил это мимо ушей. Они въехали в Хитроу, смотрели, как одетые в синие комбинезоны механики суетились вокруг неподвижного реактивного лайнера, как стюардессы в красивой форме поджидали маршрутный автобус, а команда из двух мужчин прибирала мусор. – Будто нефтью пахнет, – сказал таксист и вдруг ухмыльнулся: – Прям как у меня на родине.
Джо не ответил. Около здания аэропорта машина остановилась, и м-р Ласло вышел из нее. «Ролекс», портфель, галстук с заколкой, очки, усики, начищенные черные туфли. Расплатился с таксистом. Прошел в вестибюль, отыскивая взглядом людей в черном. Увидеть их не увидел, но знал: кто-то там есть.
– Могу вам помочь, сэр?
– Надеюсь, что сможете. – М-р Ласло улыбнулся, положил руку на стойку, и тяжелое золотое обручальное кольцо сверкнуло под электрическим светом. – Хотелось бы билет до Нью-Йорка.
Женщина сверилась со своими папками, пробежала список.
– У меня есть свободное место на следующий рейс. Это через два часа.
– Это, – произнес м-р Ласло, – было бы идеально.
Но вскоре
Его ищут, только Джо здесь не было, а Виктор «Рикки» Ласло не имел никакого касательства к полиции или ей подобным из КНО, кто бы или что бы за этими буквами ни скрывалось. Когда он подходил к самолету, все еще держа в руке портфель (пустой, если не считать трех до блеска новеньких книжек серии «Вершитель суда», купленных по пути на Эджвер-роуд взамен оставленных им в гостинице; четвертую, «Всемирный торговый центр», он держал в другой руке), сыпал мелкий дождик, и, когда бледный солнечный свет пробился сквозь дождевые капельки, он увидел ее – и остановился.
Они стояли под металлическим корпусом самолета. Она произнесла: «Я думала…» – и умолкла, он же, повинуясь какому-то чувству, взял ее руку в свою: рука была холодна. «В „Блюзовой ноте“, – продолжила она. – Вы ушли. Я… – и вновь молчание прерывает ее слова. – Когда это кончится?» – прозвучал вопрос.
«Мне нужно найти его, – сказал Джо. – Мне нужно знать».
Она произнесла: «Да…» Он взял ее ладони в свои, стараясь согреть их. Она, чувствовалось, очень замерзла. Заглянула ему в глаза. Возможно, причиною был дождь, только ему показалось, что она плакала. «Останься со мной», – попросила.