Это было обидно, но совершенно логично. Доказать реальность всего им увиденного он в конце концов мог, только представив конкретный предмет своих рассказов. Карцев достал из кармана зуб исполинского грызуна и смотрел на него хмурясь. Да, зуб не мог не вызывать интереса! Но все же это был не более чем зуб.
Писал он и Павлу Березову, спрашивая, привелось ли ему побывать еще раз в ущелье Батырлар-джол. Павел отвечал кратко, в несвойственной ему сдержанной и холодной манере. По возвращении из долины Батырлар-джол он был снова болен, но скоро поправился. «Ты был прав, — писал он, — эта вода, очевидно, не годится для нас, пигмеев». Никаких воспоминаний о путешествии письма не содержали.
«О новых экспедициях я уже не думаю, — писал Павел своим размашистым почерком — не более двух десятков строк на страницу. — Уроки той, в которой я уговорил тебя участвовать, я запомнил на всю жизнь».
Борис несколько раз пытался выяснить судьбу семян гигантского кок-сагыза, принесенных им из ущелья Батырлар-джол. В феврале они были высеяны в вазоны, дали всходы; но об этом Павел сообщал без особого энтузиазма — по-видимому, что-то не ладилось. В следующих письмах сквозило явное раздражение.
«Особыми удачами похвастаться не могу, — писал он. — Не нужно забывать, что растение и его среда — это неразрывное единство. Очевидно, с равным успехом можно было выращивать здесь ананасы».
Последнее письмо Борис получил два месяца назад. Павел писал, что работы очень много, так как он временно остался один, — Петренко уехал в длительную командировку на Украину.
Ни в одном из писем он ни разу не упомянул о Жене. Борис перестал о ней спрашивать, чувствуя, что своими вопросами причиняет товарищу боль.
2
Сменялись дни и ночи, уходили недели и месяцы. Работа приближалась к концу. На огромной карте Тянь-Шаньского хребта жирными чертами синего карандаша начальник отряда окружил обнаруженные очаги болезни. Развернулись истребительные работы. Уже не десятки, а сотни истребителей из числа местного населения шли по следам их отряда, затравливая сотни тысяч грызунов, уничтожая переносчиков заразы.
В этот яркий летний день какое-то странное чувство беспокоило Бориса. Он рассеянно вскрывал зверька за зверьком, привычными движениями распластывал его в ванночке и прикалывал булавками лапки. Машинально диктовал протокол вскрытия. Бросал кусочки внутренностей в пробирки для микробиологического анализа. Но какая-то мысль, еще не ясная и едва ощутимая, упорно сверлила, мешая сосредоточиться. Как только Борис направлял на нее внимание, она расплывалась и исчезала, продолжая оставаться непонятой и неосознанной.
Вчерашний день был похож на предыдущий, как один вскрываемый суслик на другого. Обход ловушек. Вскрытия. Вечером — сбор в палатке начальника отряда. На сборе подвели итоги восьмимесячных работ. Долго спорили над картой, уточняя путь, пройденный экспедицией… Не тогда ли зашевелилась в мозгу эта беспокойная мысль?
Борис бросил вырезанные из печени в селезенки кусочки в пробирки, подставленные лаборантом, положил пинцет и ножницы в кювету со спиртом и встал. Работа была закончена. Он вышел из палатки, посмотрел, жмурясь, через очки-консервы на солнце, поднял руки, выставляя на яркий свет ладони и пальцы. Таков был порядок, которому неукоснительно следовали все работающие с трупами животных: солнечный свет нес жесткие ультрафиолетовые лучи, убивающие микробов.
Так постоял он несколько минут, предаваясь своим мыслям и машинально прислушиваясь к голосам, доносящимся из палатки начальника. Там шел оживленный разговор, что вообще было необычно для дневного, рабочего времени. Густой баритон начальника и мягкий, глуховатый тенор его заместителя прерывал незнакомый женский голос. Женщин в отряде не было, и голос этот удивил Бориса. Он снял консервы, начал стаскивать комбинезон, продолжая прислушиваться. Голоса звучали явным возбуждением. Женщина настаивала на чем-то взволнованным и слегка раздраженным тоном. Бас успокоительно и в то же время недоумевающе рокотал на самых низких нотах.
Борис заканчивал умывание, когда от палатки начальника донеслось его имя:
— Карцев, к Василию Федоровичу!
Итак, очевидно, спорившие не договорились. Но Борису и в голову не пришло, что означал этот вызов для ближайших событий в его жизни. Он наклонился у входа в палатку, вглядываясь в полумрак, откуда доносился густой голос Василия Федоровича.
— …Вы поймите, что у нас научная экспедиция… с важным заданием… Все люди на счету… Каждый занят своим делом…
Карцев плохо различал его собеседницу, так как она сидела спиной к входу. Он увидел только пышные, темные волосы, широкие плечи и загорелую руку на дощатом столе.
— Нет, вы поймите, если вы апеллируете к интересам науки… — возразила женщина, прерывая Василия Федоровича. — Речь идет о судьбе двух ученых… Может быть, об их жизни и смерти…
Карцев вошел в палатку, видя, что спорящие его не замечают.
— Ну, вот и Борис Николаевич, — сказал начальник с заметным облегчением в голосе.
Женщина быстро повернула голову. Полоска света из щели в потолке палатки мелькнула по загорелому лицу, обрисовав на мгновение темные глаза, отчетливо очерченный яркий рот, блеснувший белыми зубами.
— Женя Самай… — сказал Карцев, ошеломленный.
— Я, — ответила девушка спокойно, внимательно всматриваясь в Бориса. Карцев? Я бы вас не узнала.
Как и тогда, рукопожатие девушки было деловито крепким и кратким. Борис опустился рядом с ней на табурет.
— Вы знакомы? — спросил Василий Федорович с удивлением.
— Да, встречались… — с легким замешательством ответил Борис. — Но мне никогда бы и в голову не пришло, что мы сможем встретиться еще раз… И где?.. На овечьих пастбищах. На высоте в две тысячи метров…
— Почему же? — отозвалась Женя. — Разве вы не знаете, где вы находитесь?
— Ну, положим, отроги Тянь-Шаня это не Арбат, чтобы рассчитывать на встречу со знакомыми.
— Да, но если вы разбили лагерь в десяти километрах от ущелья Батырлар-джол…
— Что вы говорите!
Брови девушки взметнулись вверх. Она посмотрела на Бориса с насмешливым сожалением:
— Неужели вы этого не знали?
— Не приходило в голову, — сказал Карцев и вдруг вспомнил…
Это и было то, что со вчерашнего вечера засело у него в голове. Молнией мелькнуло — синий карандаш Василия Федоровича, жирной полосой прочертивший последние километры их маршрута. Путь замыкался в долине одного из притоков Нарыма. Да, они приближались к тем местам, где Борису Карцеву выпал случай пережить самые удивительные события в его жизни. Правда, отряд остановился на восточных склонах гор, в то время как ущелье Батырлар-джол прорезало хребет с юга. Это, очевидно, и было причиной того бессознательного странного волнения, овладевшего им, когда он рассматривал карту.
— Вот, такие дела, — сказал Василий Федорович, откидываясь своим плотным телом назад, чтобы видеть одновременно обоих. — Товарищ просит помощи!.. А мы не имеем возможности ее оказать, к нашему крайнему сожалению.
— Нет, вы имеете эту возможность, — упрямо возразила девушка, сдвинув, тонкие полукруги бровей, — и вы ее окажете…
— В чем дело, Женя? — спросил тихо Карцев.
— Павел и Григорий Степанович пять дней назад пошли в горы, чтобы проникнуть в долину Батырлар-джол с востока, минуя ущелье… Они собирались вернуться через день-два, и до сих пор их нет.
— И вы хотели бы…
— Чтобы из вашей группы со мной отправились три человека на поиски, твердо ответила Женя, прямо смотря Борису в глаза. — У вас среди врачей найдутся альпинисты. Как только я услышала, что вы расположились лагерем здесь поблизости, я немедленно направилась сюда.
— И совершенно напрасно! — загудел недовольным голосом Василий Федорович. — Мы занимаемся важным делом… спешим закончить работы… И если бы в самом деле вы были совсем беспомощной… но ведь у вас есть свой отряд. Вы сами сказали, что тринадцать человек.
Борис перевел глаза на Женю.
— Я же вам объясняла, — сказала она с раздражением, — что для такого перехода там нет подходящих людей, иначе бы наши товарищи не отправились вдвоем.
Василий Федорович сердито откашлялся.
— Ну, мне об этих переходах судить трудно. Правда я думал, что монбланов и эльбрусов здесь нет… Но вот вам наш альпинист… Объясните ей, Борис Николаевич.
— Я полагаю, — твердо сказал Карцев, — что если люди в горах попали в беду, мы обязаны помочь.
— Вот вам, здравствуйте! — развел руками Василий Федорович. — Какими же реальными возможностями мы обладаем?
— Мои помощники — оба альпинисты. Правда, они не врачи а зоологи, но из врачей тоже можно найти охотника.
Василий Федорович встал, вытирая платком шею и лоб, блестящий от пота.
— Ну, собирайте людей, Карцев. Только смотрите, сами там не сплошайте!
3
Павел положил пятый камень рядом с четырьмя голышами, лежащими ровным рядом на берегу, над водой. Наступило пятое утро этой фантастической жизни — на крошечном клочке суши, на островке, в окружении вод заколдованного озера.
Ежась от холода, Павел осмотрелся по сторонам. Над водой в косых лучах восходящего солнца дрожал розовый туман, ровной полосой закрывавший подножия далеких гор восточного берега. Слева сквозь туман просвечивал — совсем близко! — северный берег. Справа тянулась полоса мелководья, из которой, как пальмы, вздымались мощные стволы гигантских тростников.
— Дьявольская ловушка! — пробормотал сквозь зубы Павел, спускаясь по каменистому обрыву.
Темнела вода, чуть поблескивая тяжелыми, свинцовыми отблесками зари. Стволы тростников уходили в мрачную, непроницаемую черноту. Павел осторожно опустил кончик ботинка в воду.
Кусая губы от злобы, он выждал, пока нога сквозь кожу ботинка не ощутила легкого удара. Тогда резким рывком он выбросил ногу на берег, сморщив лицо гримасой отвращения. В воздухе мелькнуло длинное полупрозрачное тело странного существа и шлепнулось на землю. Павел придавил его ногой, с омерзением разглядывая панцырь утолщенной головы с темными, неподвижными бусинками глаз и длинными серповидными челюстями, впившимися в кожу ботинка. Вытянутое, расчлененное тело извивалось и дергалось, пытаясь освободиться от придавившей ноги.