— А ну кыш отсюда! — крикнул Николай.
Но один из цыганят уже плясал перед машиной, энергично выбрасывая в стороны руки.
Подошли с цигарками в зубах цыганки. Они улыбались, наперебой говорили.
— Дай закурить, — попросила одна из них.
— У нас махорка, — ответил Матвей.
Цыганки засмеялись.
— Ладно, давай махорку.
Матвей отсыпал из пачки в узкую смуглую ладонь цыганки.
— Дай тебе бог здоровья. Выходи, погадаю.
И тут поднялся такой галдёж, что Николай обалдело закрутил головой.
— Не все сразу, красавицы! — высунулся из машины Матвей.
— Заходите в гости! — кричали цыганки. — Заходите.
Старуха начала рыться в юбках, чтобы расплатиться с Николаем. Он взял её за руку.
— Бабушка, возьми свою кошелку и катись. За кого ты меня принимаешь? Эх ты, психолог-любитель. Прощайте, карменситы!
Машина развернулась и снова понеслась вперёд.
На Чёрном озере Виталька показал место, где прежде располагались геологи.
Поставили палатку. Эллочка тронула ладошкой озёрную воду.
— Холодная как лёд. Жаль…
Виталька разделся и прыгнул в воду. Он обтирался зимой по утрам снегом, купался до глубокой осени, но и для него вода в озере была нестерпимо холодной. Чтобы согреться, он быстро поплыл от берега и услышал сзади шумный всплеск. Оглянулся. Николая на берегу не было. А по воде от берега бежали беспорядочные волны.
Николай вынырнул далеко впереди Витальки, оглянулся и снова нырнул. Виталька сосчитал до ста, потом сбился со счёта, а Николай всё не показывался. Наконец он вынырнул метров на пятьдесят правее Витальки и снова нырнул.
Виталька выбрался на берег. Эллочка протянула ему большое мохнатое полотенце: Виталька даже не видал никогда такого. Он торопливо вытерся и надел рубашку.
— Дорвался, — глядя на купавшегося Николая, сказал профессор.
— Вообще-то в такой воде долго нельзя, — заметил Виталька.
Профессор махнул рукой.
— Он морж.
Виталька знал, что моржами называют людей, которые купаются зимой в проруби. Этот Николай восхищал его больше и больше.
После обеда все сидели вокруг костра. Николай достал из рюкзака транзистор и включил его.
Виталька устроился поближе к профессору и принялся расспрашивать его о Венере: о температуре на этой планете, о составе атмосферы.
— Кислород? — усмехнулся Семёнов. — Тебя расстроило, что в атмосфере Венеры нет кислорода? Успокойся: кислород смертельно отравляет жизненные компоненты всех клеток. Ведь и на Земле когда-то прародители клетки вступали в жизнь при отсутствии кислорода. Всему своё время.
— Как же так получается? — спросил Виталька. — Кислород отравляет клетку и в то же время необходим ей?
Профессор и дети переглянулись.
— Вот это уже серьёзный вопрос. А учёный, Виталик, прежде всего должен уметь поставить вопрос. Ответ со временем будет. Эйнштейн тоже когда-то начинал с вопросов, на которые никто не мог найти ответа, в том числе и он сам. Эйнштейн воспринимал мир как огромную вечную загадку. Да… Но на твой вопрос сейчас, пожалуй, уже можно ответить. Фотографии солнца, сделанные с ракет, говорят о том, что солнечная радиация может оказывать на жизнь самое мощное влияние. Какова же была, так сказать, исходная атмосфера Земли? Это прежде всего водяные пары, азот, углекислота, водород, сернистый газ, хлор, сероводород, окись углерода, метан, аммиак. Кислорода не было. Однако он содержался в комбинациях с углеродом, серой и, само собой, с водородом в водяных парах. Теперь скажи-ка сам, что должно было происходить с водяными парами под действием ультрафиолетового света?
— Они распадались на водород и кислород… — неуверенно ответил Виталька.
— Молодец!
— Как просто оказывается… — обрадовался Виталька.
— М-м… Я бы не сказал. Дело в том, что диссоциированные атомы кислорода постепенно накапливались в атмосфере и образовали экран, который стал поглощать ультрафиолетовый свет. Стало быть, процесс образования свободного кислорода прекратился. В такой среде жизнь не могла бы достичь сложных форм. Кислорода было мало, а солнечная радиация с губительной силой продолжала обрушиваться на Землю. Попробуй-ка теперь сказать, что было дальше. Как всё-таки возникла жизнь?
Виталька задумался.
— Если появился экран из этих дис…
— Диссоциированных, — подсказал Леня,
— …диссоциированных атомов кислорода, — продолжал Виталька, — то в атмосфере Земли содержание кислорода стало постоянным. И появились одноклеточные.
— А радиация? — прищурился профессор.
— Радиация солнца уничтожала всё на Земле, но глубоко под водой ведь могла появиться жизнь.
— Молодец, — опять похвалил профессор.
Все с любопытством смотрели на Витальку, словно он только что появился здесь.
Николай, увидев, что Виталька прямо-таки сияет от удовольствия, выключил транзистор и сказал:
— Всё сказанное тобой доказывает лишь, что ты не идиот. Но жизнь появилась не глубоко под водой. Море, как видно, всё-таки не было колыбелью жизни. Волны и течения либо выносили бы примитивные организмы на поверхность, где их встречала бы гибельная радиация солнца, либо увлекали бы их в пучину, куда не проникал живительный свет. В твоём объяснении есть зерно, но от истины ты далёк, как одноклеточное от обезьяны.
Виталька уже было развесил уши, но Николай замолчал так же внезапно, как и заговорил.
— Ну… — нетерпеливо заерзал Виталька.
Николай включил транзистор. Виталька ненавидел эту штуку. Транзистор включали именно тогда, когда это было меньше всего кстати.
— Ну-ка, выдай чего-нибудь, — попросил Витальку Матвей.
— Выдай сам, — огрызнулся Виталька.
Дело в том, что он уже наловчился танцевать твист с Эллочкой.
— А знаешь, в детстве, в твоём возрасте, — лениво продолжал Матвей, — я мечтал стать клоуном.
— Ну и зря не стал.
— Ты прав. По крайней мере клоун в состоянии добиться хоть чего-то, хоть какого-то успеха, в состоянии найти что-нибудь новое. Например, вмонтировать в башку какую-нибудь погремушку и будто бы нечаянно натыкаться на столб. То-то смеху было бы.
Николай хмуро посмотрел на Матвея и продолжал крутить рукоятку транзистора.
— Если к науке будешь относиться чересчур серьёзно, — продолжал Матвей, — на тебя станут глядеть как на клоуна. Уловил основную мысль?
— Уловил. — Виталька отвернулся от него.
— Не сердись. Ты ещё не общипанный. Пуху ещё на тебе много. Я имею в виду жёлтый пух. От тебя ещё за версту несёт пелёнкой. Знаешь, я не люблю этаких серьёзных мальчиков, будущих мыслителей, которые в школе блещут умом, а после — глупостью. Вникни, что есть огородное пугало… Это плохо одетый учёный. Один мыслитель даже сказал: «Народное благосостояние возрастёт настолько, что огородные пугала будут одеты с иголочки».
— Виталик, — вмешалась в разговор Эллочка, — не было ничего такого. Никто этого не говорил. Это он сам всё сейчас выдумал, чтобы подразнить тебя. Он с детства помешан на такой игре — дразнилка называется. Сначала показывал язык старшим. А вырос и решил, что теперь пришло время младшим показывать язык.
Тем временем Николай поймал скрипичный концерт и сидел слушал, не обращая внимания на разговор.
Матвей и Лёня скрутили по цигарке. В посёлке не было сигарет, и они пристрастились к махорке. Сперва курили её, выпучив глаза и раздирая руками грудь от кашля, потом привыкли. Цигарки скручивали с застывшими блаженными лицами.
Когда Матвей пустил струю махорочного дыма на Николая, тот запустил в него подвернувшейся под руку хлебной коркой. Корка угодила в цигарку, горящий табак посыпался Матвею за рубашку. Тот вскочил и с перекошенным от боли лицом принялся лихорадочно шарить где-то за шиворотом.
— В штанах, в штанах ищи, — равнодушно сказал Николай. — Жжение — вещь обманчивая. Кажется, печёт в одном месте, но если вдуматься…
Матвей бросился на него. Был он на голову выше Николая и раза в два тяжелее.
Витальку поразило, как легко Николай поднял Матвея, захватив его каким-то особым способом, положил, как мешок, к себе на плечи и начал крутить. Крутил он его до тех пор, пока Лёня не торопясь докурил и затоптал свою цигарку. Потом поставил на ноги. Ноги Матвея подогнулись, и он, как ватный, повалился на землю. При этом смотрел он так, как будто хотел проснуться и не мог. Потом его начало рвать. Николай оттащил его в сторону и свалил где-то в кустах.
Вернувшись к костру, Николай включил транзистор.
Виталька бросился к Матвею. Собака, наблюдавшая за всем происходившим, побежала за ним.
Матвей катался по траве и глухо утробно стонал.
— Брось, — крикнул Николай, — сознание к нему ещё долго не возвратится, потому что оно возвращается спиралью.
Виталька побежал к озеру за водой и услышал, как Эллочка спросила:
— Не слишком ли?
— Нет, это минимальная доза для начинающих, — ответил Николай. — Центрифуга — совсем другое дело.
«При чём тут центрифуга? — подумал Виталька. — Кто он такой?»
Когда Виталька вернулся к Матвею, тот уже не катался, а судорожно корчился, лёжа на месте. Его снова стошнило. Виталька вылил ему на голову воду из маленькой пластмассовой канистры.
Матвей вскочил, стал, широко расставив дрожащие ноги, и зло вырвал из рук Витальки канистру.
В тот же миг раздался глухой угрожающий рёв собаки, и Матвей застыл на месте. Рэм уже приготовился к прыжку, уши его были прижаты к голове, клыки оскалены до самых дёсен.
Вечер был холодный и тихий. Грелись у костра.
На Витальку профессор силой натянул свой пуховый альпинистский свитер. Сам сидел, закутавшись в плащ.
Матвей угрюмо сопел, забившись в спальный мешок.
Виталька закатал рукава свитера и протянул ладони к огню, к багровому в сиреневых сумерках свету.
— Кто знает, — взглянув на него, сказал Лёня, — чем вызвано поклонение человеку? Я сейчас посмотрел на Витальку и понял, что нет ничего естественнее поклонения огню. Огонь стал удовольствием. Человек поклоняется удовольствию. А что есть разрушение веры? Это лишь отступничество и уход к иным божествам. Вспомните, чему поклонялись эллины. А ведь я этому же поклоняюсь — величию и красоте человека.