Христина спросила у Юлиуса:
— О чем вы задумались?
Движение, которое сделала молодая девушка, чтобы отдернуть его от пропасти, внушило Юлиусу некоторую смелость.
— О чем я думаю? — переспросил он. — О, Христина, вы сейчас говорили там, у пропасти, что в ней таится несчастье. А я теперь, стоя перед этими развалинами, думаю: здесь таится счастье. О, Христина, если бы кто-нибудь отстроил этот замок, восстановил его в прежнем величии и великолепии и жил бы в нем, заключив свое будущее в этом прошедшем, как бы для того, чтобы его охранить и облагородить, жил бы тут в этом одиночестве, имея перед глазами это чудное зрелище, рядом с чистой, молодой сердцем и годами женщиной, сотканной из росы и света! О, Христина, выслушайте меня…
Сама не зная почему, Христина была глубоко растрогана. Слезы выступили у нее на глазах, хотя едва ли когда-нибудь в жизни она чувствовала себя счастливее.
— Выслушайте меня, — продолжал Юлиус. — Я обязан вам жизнью. Это не пустые слова, это действительно так. У меня суеверное сердце. Во время дуэли был момент, когда конец шпаги моего противника касался моей груди. Я сознавал свою гибель. Но в эту минуту я думал о вас. Моя душа произнесла ваше имя, и шпага противника только слегка оцарапала меня. Я глубоко уверен, что в эту самую минуту вы молились обо мне.
— В котором часу? — спросила Христина.
— В одиннадцать часов.
— О, в самом деле я в то время молилась! — наивно призналась девушка в радостном изумлении.
— Я так и знал. Но это еще не все. На втором круге дуэли, я вновь был тронут шпагой противника и был бы, наверное, убит, если бы она не наткнулась на шелковую подушечку, в которой было, угадайте что? Тот самый цветок, который вы мне тогда дали.
— В самом деле? О, Пресвятая Дева, благодарю тебя! — вскричала Христина.
— Так вот, видите ли, Христина, — продолжал Юлиус, — если вы решились молиться за меня, и если ваша молитва была услышана, значит, моя жизнь не пройдет напрасно, значит, я еще годен и нужен на что-нибудь. Ах, если бы вы пожелали…
Христина вся трепетала и ничего не ответила.
— Скажите одно слово, — продолжал Юлиус, смотря на нее пламенным и нежным взглядом, — или не говорите ничего, а только сделайте какой-нибудь знак, чтобы я мог видеть, что мои слова не оскорбляют вас, что вы не отталкиваете этой мечты жить вдвоем среди этой прекрасной природы, не имея около никого другого, кроме вашего отца.
— Как, никого другого, даже и Самуила? — внезапно раздался позади них иронический возглас.
Это был Самуил, который удалился от пастора и слышал последние слова Юлиуса.
Христина покраснела. Юлиус, страшно рассерженный на Самуила, так бесцеремонно вторгнувшегося в его разговор с Христиной, быстро обернулся. Но в ту минуту, как он уже был готов обратиться к своему другу с резким словом, к ним подошел пастор. Самуил быстро прошептал на ухо Юлиусу:
— Разве лучше было бы, если бы отец застал тебя за такими разговорами с дочкой?
Тронулись в обратный путь.
Все шли вместе. Христина избегала Юлиуса, и Юлиус тоже отстранился от нее. Он жаждал услышать ее ответ и в то же время боялся его.
По дороге им встретились четыре или пять коз, которые при виде их разбежались.
— Это козы нашей Гретхен, — сказала Христина. — Значит, сама пастушка где-нибудь тут же.
В самом деле, Гретхен скоро появилась перед путниками. Она уже успела переодеться в свое обычное платье, которое придавало ей особую дикую грацию, и в котором она чувствовала себя совершенно свободной. Она сидела на горке.
Пастор подозвал к себе Христину и сказал ей потихоньку несколько слов. Христина в ответ кивнула головой и сейчас же повернулась и стала подниматься на горку к Гретхен. Юлиус и Самуил, оба, в одно время поспешили к ней, предлагая ей руку.
— Нет, нет, не надо, — сказала она им, смеясь. — Мне надо поговорить с Гретхен по секрету. Я опытная путешественница по горам, я привыкла, и мне ваша помощь не нужна.
И она одна, живая и легкая, быстро взбежала на горку и подошла к пастушке.
Гретхен сидела печальная и со слезами на глазах.
— Что с тобой? — спросила у нее Христина.
— О, фрейлейн, ведь вы знаете мою маленькую лань, сиротку, которую я нашла в лесу, которую выхаживала, как родную дочку. Она пропала куда-то, я пришла домой, а ее нет.
— Ну, полно, успокойся, — сказала Христина. — Она сама вернется в свое стойло. Вот что, Гретхен, мне надо с тобой поговорить. Жди меня завтра утром от шести до семи часов.
— Да и мне тоже надо с вами поговорить, — ответила Гретхен. — Вот уже три дня, как мои травы все говорят мне о вас и много, много говорят.
— Ну хорошо. Ты куда завтра поведешь своих коз?
— Куда хотите. Хотите я пригоню их к ущелью Дьявола?
— Нет, нет, лучше к развалинам.
— Хорошо, я там буду, фрейлейн.
— Так значит, завтра утром в шесть часов у развалин. До свидания, Гретхен, до завтра!
Повернувшись, чтобы уйти, Христина изумилась, увидав перед собой Самуила, который в несколько прыжков поднялся на горку.
— Мне захотелось услужить вам хоть при спуске с горки, — сказал он ей.
Она не знала, слышал он ее разговор с Гретхен или нет.
Глава двадцать первая
Вещие цветы
На другое утро, в пять с половиной часов, Самуил вошел в комнату Юлиуса с ружьем на плече и разбудил его.
— Эй, ты, засоня! — крикнул он ему. — Хочешь пойти со мной на охоту?
— Ты собрался на охоту? — спросил Юлиус, протирая глаза.
— На охоту, и притом за разной дичью. Зачем же мы и захватили с собой ружья?… Э, ты что же это? Опять спать? Ну, впрочем, ладно, спи. Потом догонишь меня, когда встанешь.
— Нет, я в это утро совсем не выйду из комнаты.
— А что же так?
— Буду писать письмо отцу.
— Опять! Экий ты охотник писать письма!
— Мне надо написать ему об одном очень важном деле.
— Ну, как хочешь, — ответил ему Самуил, у которого были свои причины не очень настаивать на том, чтобы Юлиус сопровождал его. — Ну, коли так, до свидания.
— Желаю тебе успеха.
— Спасибо за доброе пожелание. Самуил ушел, а Юлиус встал.
Как ни рано поднялся с постели Самуил, Христина встала еще раньше. В то время, когда студент-скептик, посвистывая, шел вперед с какими-то темными и сомнительными намерениями, добрая молодая девушка, поднявшись так рано с самыми добрыми намерениями, уже успела добраться до развалин Эбербаха, где ее ожидала Гретхен. Христина привела с собой хорошего, честного и трудолюбивого парня Готтлоба, который уже целый год был влюблен без ума, без памяти в хорошенькую пастушку, не имея смелости даже и заикнуться об этом. Христина в нежных и убедительных словах старалась уговорить Гретхен принять предложение славного парня.
Гретхен, печальная, но решительная на все ее доводы отвечала отказом.
— Так ты не хочешь за меня выходить, Гретхен? — спрашивал бедный Готтлоб. — Ты презираешь меня?
— Благодарю тебя и благословляю, Готтлоб, — ответила Гретхен. — Надо иметь очень доброе сердце для того, чтобы избрать себе в жены несчастную нищую дочь цыганки, девушку без роду и племени, козью пастушку. Но, милый Готтлоб, коли у травы нет корней, так не будет и цветов. Предоставь ты меня моему одиночеству и моей дикой жизни.
— Выслушай меня, Гретхен, — вновь начала свои убеждения Христина. — Мой отец говорил, что идущий против природы, идет против бога, и что, быть может, рано или поздно ты понесешь наказание за то, что преступила общий закон.
— Дорогая моя фрейлейн, вы обладаете всей прелестью и всей добротой цветов, а ваш отец всей их ясностью и мудростью. Но я, стараясь сохранить за собой свою свободу на чистом воздухе в лесу, следую указаниям своей, особенной природы. Пересадите в ваш сад вот этот дикий кустарник, он там погибнет.
— Нет, Гретхен, скажите лучше прямо, что вы меня ненавидите! — воскликнул Готтлоб. — Уйдемте от нее, госпожа, я вижу, что она не может меня выносить.
— Постой, Готтлоб, — сказала Гретхен, — не уходите, унося с собой горькое чувство против меня. Слушай, Готтлоб, если бы я когда-нибудь порешила жить в доме под властью мужа, так уж, конечно, выбрала бы твой дом и твою власть. Слышишь, что я говорю? Я избрала бы тебя, потому что ты человек добрый и верный, потому что ты спокойно несешь свой тяжелый труд, как подобает человеческому существу. И вот еще что запомни, Готтлоб. Если Гретхен когда-нибудь переменит свои мысли, и если в то время ты еще не сойдешься с другой, то Гретхен не возьмет никакого другого мужа, кроме тебя. Даю в этом клятву перед богом. Вот все, что я тебе могу сказать, Готтлоб. А теперь дай мне руку и постарайся думать обо мне без горечи и ненависти. А я всегда буду о тебе думать, как о милом брате.
Бедный Готтлоб хотел что-то сказать, но не мог. Он только пожал руку, которую ему протянула Гретхен, отвесил низкий поклон Христине и неровными шагами поплелся прочь через развалины.
Когда он ушел, Христина попробовала было снова уговаривать Гретхен, но пастушка просила не огорчать ее дальнейшей настойчивостью.
— Поговорим лучше о вас, моя дорогая фрейлейн, — сказала она ей. — В вас, слава богу, нет моего вздорного и злого нрава, и вы можете быть любимы, как вполне того заслуживаете.
— Мы еще успеем наговориться, — со смехом ответила Христина. — А что твоя беглая лань?
— Да все еще не вернулась, — с грустью отвечала Гретхен. — Я целую ночь ее искала и кликала. Нет ее нигде. Она уже много раз убегала, но каждый раз сама приходила назад, а на этот раз она что-то уж очень долго не приходит.
— Ну ничего, найдется, не тревожься.
— Уж я и не знаю. Ведь это дикий зверь, не то, что мои козы. Лань родится на воле, ей трудно привыкать к хижине и к человеческому лицу. У нее воля в крови. В этом она похожа на меня, и я именно за это ее больше всего любила…
Гретхен вдруг остановилась, вся содрогнулась, вскочила на ноги и стояла охваченная страхом.