Рассказать историю было несложно, от многократного повторения она отполировалась.
– Показать образцы не могу, оставил на хранение, – закончил говорить Пьер. – Тут в мой дом уже вламывались какие-то странные воры, не заинтересовавшиеся ни наличными, ни антиквариатом.
– Да, понимаю… – отец Гийом сложил ладони и оперся на них подбородком. – Значит, согревает, навевает сон и вызывает желание выпить?
– Есть и другие, – маг скомкал салфетку. – Я не стал их никому показывать, но один из рисунков провоцирует сильнейшее желание плотской любви, а второй… в общем, я с трудом удержался от того, чтобы повеситься.
– Да, понимаю. Тут достаточно понять алгоритм, и можно делать со зрителями что угодно. Вы привезли в Лютецию страшную вещь, мэтр Лавернье.
– Я не знаю, как мне теперь с этим быть! – Пьер уже забыл, что хотел выяснить у священника только лишь одно: сталкивался ли тот с магией желания при написании своей работы. Теперь ему показалось, что невысокий сухощавый мужчина в черном может помочь в главном – подсказать, решение, что же делать с красками и заклинаниями, как решить проблему проклятого завещания?
– Вы говорите, что ваш друг хотел открытия лаборатории для изучения его трудов?
– Да! И непременно при Академии.
– Понятно… Не знаю, в курсе ли вы, что Академия входит в состав Коллежа Сорбонны?
– В курсе, конечно!
– Так вот, – продолжал говорить отец Гийом, как будто его никто и не перебивал, – в Коллеже есть ведь и богословский факультет. И я предлагаю вам обдумать такой вариант: лаборатория будет открыта в аббатстве святого Гонората Арелатского, это в сорока километрах от Лютеции. Аббатство отличается самым строгим уставом среди всех, посвященным Единому, и с их настоятелем я хорошо знаком. Эти люди не поддадутся искушению использовать открытие вашего друга во зло. Мы припишем ее как подразделение к богословскому факультету Коллежа Сорбонны, таким образом, дух и буква завещания будут соблюдены. Думаю, что мэтр Кайонн не станет возражать против моего предложения.
На минуту Лавернье слегка опешил. Темный его побери, к кому ж это он пришел советоваться? Скромный священник, да? Но вариант… что говорить, кажется, единственный.
– Похоже, что альтернатива – отказаться от наследства Павсания, сжечь тетрадь с записями и выбросить краски в Сену, – сказал он, посмотрел на часы и, махнув рукой на все правила, заказал рюмку келимаса.
Священник допил свой кофе, но уходить не торопился – улыбался каким-то своим мыслям, щурился на прохладное осеннее солнце, разглядывал проходящих. Наконец антиквар не выдержал:
– Отец Гийом, говорите уже! У вас ведь и этот вариант тоже вызывает сомнения, да?
– Да.
– Хорошо, тогда я сформулирую свои, и посмотрим, насколько они совпадут. Больше всего в этой ситуации я боюсь, что формула попадет в руки фанатику. Даже больше, чем если бы она попала к обыкновенному дельцу. Никакой делец не придумает того, что может прийти в голову человеку, одержимому высокой идеей. А в монастыре, да еще столь строгого устава, фанатики встречаются намного чаще, чем в других местах.
– Вы правы, Пьер, и я опасаюсь того же. В моей работе я рассматривал исключительно воздействие на верующих, на тех, кто знает, зачем пришел в храм. А магия желания действует на всех без исключения. С теми, кому я предлагал передать записи вашего друга, я хорошо знаком, но это ведь проект на долгие годы. Кто придет им на смену? Вдруг этот человек захочет привести к вере всех без исключения? Ведь свобода воли была дана нам не зря…
– Ну, хорошо, – фантазия Лавернье вновь заработала. – А предположим, я отдам все это художнику? Пусть работает в паре с магом.
Отец Гийом хмыкнул.
– Настоящий художник, скорее всего, считает, что в его работах и так есть магия, так что предложения вашего не примет. А просто талантливый рисовальщик…
– Да, вы правы. Такой уже работал с Павсанием, теперь, по предположениям Стражи, именно он помогает тем, кто влез в мой дом. Это тоже не вариант.
Священник встал.
– Прошу меня простить, но мое время вышло. Желаю вам удачи и… известите о вашем решении, прошу вас.
– Непременно, – ответил Пьер.
В дверь постучали. Лидия оторвалась от книги и посмотрела на часы – половина десятого, вроде и время не такое позднее, но никто из своих зайти к ней сейчас не мог. Дорле был на встрече с коллегами-модельерами, манекенщицы отправились на экскурсию в Бергамо и там же должны были ужинать, ну, а техникам и вовсе нечего было бы у нее делать. Может, не открывать? Но тут стук повторился, и она, поморщившись, отложила книгу.
Распахнув дверь, девушка остолбенела: перед ней стоял Лавернье. Он протянул Лидии букет золотых хризантем, она машинально взяла его, выпалив первый пришедший в голову вопрос:
– Откуда ты здесь взялся?
– Из Лютеции! Пригласишь войти?
– Ну, конечно, – спохватилась она и отступила на шаг в сторону. – Входи…
Кресла в отеле «Принц Савойский» очень удобно устроены: в них как раз хватает места для двоих, сидящих, тесно-тесно прижимаясь друг к другу. Лидию положила голову на плечо Пьера и закрыла глаза; голос ее был немного сонным.
– Ты не рассказал, что сделал с наследством твоего друга…
– Ну, у меня, в общем-то, не было возможности что-то рассказать. Я был немного занят.
– Теперь-то возможность есть? Я тебя внимательно слушаю. И вообще, чем ты так долго занимался в Лютеции, и как меня здесь нашел?
– Милая, это уже не один вопрос, а примерно пять. Или семь, – он провел ладонью по ежику коротких волос на ее затылке. – Но я тебе все сейчас расскажу, только давай закажем какую-нибудь еду. Здесь же есть обслуживание в номерах?
Обслуживание в номерах оказалось на высоте, и уже через десять минут Лавернье открывал бутылку кьянти, а Лидия снимала серебряные крышки с тарелок с ризотто.
– Сперва отвечу на последний вопрос, – антиквар нарисовал в воздухе вилкой сложный узор. – Я же не знал, что ты здесь. Выхожу из здания воздушного порта, и прямо перед глазами у меня огромный плакат: Неделя моды, и перечислены модельеры, чьи коллекции представляются к показу. Фабьен Дорле написан был первым и самым крупным шрифтом, в голове у меня сразу и щелкнуло – не мог же он приехать на показ без своей самой лучшей модели?
– Это ты говоришь комплименты? – поинтересовалась Лидия.
– Ни в какой степени, леди. Это я произношу общеизвестные истины, – он отсалютовал ей бокалом, выпил глоток вина и продолжил. – Узнать, где разместили звезд осеннего модного показа, было нетрудно, я просто позвонил одному здешнему приятелю. Ну, а десяток золотых дал мне доступ не только к сердцу портье, но и к информации о номере твоей комнаты.
– Понятно. Действительно, все просто…
– Вот в следующий раз не стану ничего рассказывать, ты, по-моему, разочарована!
– Нет-нет, нисколько. Давай дальше, у нас еще сколько, шесть вопросов?
– С наследством… вот с наследством мне пришлось повозиться. Я тут сам удивился – последний месяц я занимаюсь практически только чужими делами: завещанием Павсания, фреской Роберта… Да, так вот, тетрадь с формулой и описаниями и собственно краски я оставил Хранителю Либеру.
– Кому? – удивилась Лидия, а антиквар внезапно сообразил, что она училась в Люнденвике, и, значит, с Либером попросту незнакома.
– Либер – Хранитель библиотеки Академии и Коллежа Сорбонны. Потрясающее существо, он тут случайно сказал мне, что может читать на всех языках мира, которые в этой библиотеке представлены. Думаю, что по ночам он просто путешествует из книги в книгу.
– Счастливец! В детстве это была моя мечта, пожить в романе Дюма или Конан Дойля!
– Так вот, все наработки Павсания оставлены ему. Либер, ректор Кайонн и Грунгах, руководитель кафедры ментальной магии, будут присматриваться к студентам и подбирать тех, кто сможет изучать возможности магии желания, не ставя ее себе на службу. Сроки организации лаборатории ведь нигде не оговорены, так что можем и подождать.
Пьер не стал рассказывать девушке о том, как были пойманы взломщики. Амулеты, выданные ему Равашалем, оказались вовсе небесполезны: поздней ночью дверь в дом антиквара снова была вскрыта, и четверо мужчин вошли по-хозяйски внутрь, активировав полог тишины. Безопасники не подкачали, взломщики были арестованы и активно давали показания. Как и предполагал сам Пьер, среди них был тот самый молодой художник, который работал вместе с Павсанием, Венсан Иланавель Охтарон. Это его представитель пытался на аукционе купить дом старого мага, он последовал за антикваром в Лютецию, и троих крепких ребят, чтобы вытрясти из более удачливого конкурента секрет наследства, тоже нанял он.
– Кстати, – Лавернье хлопнул себя по лбу. – Надо связаться со Спенсером, он должен сегодня-завтра добраться сюда, в Медиоланум. Для него я кое-что добыл… Вообще, скажи мне, сколько у вас осталось показов и когда ты должна лететь обратно, в Люнденвик?
– Показов в рамках Недели моды у нас не осталось, но Мэтр обещал графине Скьявоне устроить частное дефиле в ее замке, это километров двадцать от города. Назначено на субботу, билеты на дирижабль у нас на воскресный рейс.
– Воскресенье… А сегодня четверг… Должен все успеть!
Роберт Спенсер активировал последний охранный артефакт и с чувством некоторого облегчения расписался в ведомости. Все, до весны фреска останется под стазисом в закрытом помещении лаборатории, никто не подойдет к ней, и он, Роберт, может перестать, наконец, дергаться. Самому себе он мог признаться: более всего его нервировала женская фигура, изображенная стоящей возле царя. Эльфийка, по словам Лавернье – принадлежащая к правящему роду Туманной долины. Откуда взялась там эта женщина, какова ее роль в произошедшей катастрофе?
Слава Великой Матери, туристический сезон закончен. Большая часть отелей на Крите закрылась, и в археологическом музее Гераклейона почти нет посетителей, иначе можно было бы просто рехнуться. Несколько раз Спенсер замечал посторонних на территории музея, рядом с исследовательским корпусом; один раз, не выдержав, остановил такого незнакомца и поинтересовался, что тот ищет. Незнакомец скупо улыбнулся, вытянул рукав из чужих пальцев и, сообщив, что искал туалет, удалился скорым шагом. И вот после этого кое-кто еще будет посмеиваться, утверждая, что Роберт просто свихнулся на своих материалах по минойской письменности, и в каждом проходящем мимо видит конкурента, жаждущего эти данные украсть.