Требовалось снять с мелей захваченные французские корабли, с тем чтобы доставить их в Гибралтар. За эти действия команды от адмирала до рядового матроса получали денежные премии «призовые деньги». В некоторых случаях адмиралам и капитанам удавалось таким образом сколотить крупные состояния. Поэтому за призами упорно охотились. В английском флоте было немало таких кораблей-призов, в разное время захваченных у испанцев или французов и затем поставленных под английский флаг.
Только 15 августа к Нельсону прибыли злополучные фрегаты, потерянные во время бури. С ними был доставлен приказ: срочно идти на северо-запад. Нельсон приказал сжечь три французских корабля, которые еще не были подготовлены к переходу. Часть его эскадры осталась блокировать армию Бонапарта в Египте, другая часть пошла в Гибралтар с призами, а сам Нельсон с тремя английскими кораблями направился в Неаполь.
3.3. Неаполитанские встречи
Нельсон покинул Абукир 19 августа 1798 года. В плавание отправились три самых пострадавших корабля, в том числе флагман адмирала «Вэнгард». Все опасались, что до Гибралтара они не дойдут, а до Неаполя было значительно ближе. Ветер был слабый, а корабли не в порядке, поэтому шли медленно, что всех устраивало. После огромного, более чем двухмесячного напряжения, контр-адмирал слег. Нельсон и его команда понимали, что он серьезно болен. Врачи настаивали на том, чтобы он получил отпуск, поехал в Англию и там в семье привел свое здоровье в порядок. «Моя голова, – писал Нельсон адмиралу Сент-Винценту, – раскалывается, раскалывается, раскалывается…» Писать ему было трудно, и он трижды пытался начертать последнее слово. Адмирал планировал пробыть в Неаполе только несколько дней. Он стремился домой, но дом нашёл в чужой семье.
До Неаполя добирались более месяца. Накануне прибытия неожиданный шквал сломал мачты на «Вэнгарде», и адмиральский корабль подходил к Неаполю, буксируемый фрегатом «Талия». В порт вошли 22 сентября.
Встреча победителей в Абукирском сражении была восхитительной и превзошла все ожидания Нельсона. По зеркальной глади Неаполитанского залива навстречу английским кораблям скользило более полутысячи судов под разноцветными парусами. Повсюду играли оркестры, а все суда были забиты ликующими неаполитанцами. Чаще других звучала мелодия знаменитой песни «Правь, Британия!», с ней перекликался британский гимн «Боже, храни короля».
Первой к флагману Нельсона «Вэнгарду» приблизилась барка английского посланника Уильяма Гамильтона. Его появление встретили салютом из 13 корабельных орудий. Вот что Нельсон писал жене: «Сцена в лодке была эффектна. Вверх взлетела жена посланника и с возгласом “О боже, неужели это возможно?” упала в мои объятия. Я надеюсь когда-нибудь представить тебя леди Гамильтон. Она одна из лучших в мире женщин». Через час на «Вэнгарде» был произведен новый салют из 21 орудия в честь властителя Королевства обеих Сицилий короля Фердинанда IV, который лично пожаловал на борт английского корабля, чтобы поздравить контр-адмирала с победой.
В честь победы англичан Неаполь веселился много дней. Повсюду играла музыка, взлетали фейерверки. Для гостей устраивались приемы и обеды. Центром этих празднеств было посольство Британии – резиденция Гамильтонов, палаццо Сесса. Нельсон планировал остановиться в гостинице, но Гамильтоны не хотели слушать об этом. Адмирала поселили в лучших апартаментах дворца, предназначенных для самых почетных гостей. Кульминацией торжеств стало сорокалетие Нельсона 29 сентября. Супруги Гамильтон в свой дворец Сесса пригласили более 1800 гостей на юбилей адмирала. В большом зале возвели ростральную колонну с выгравированными на ней словами (девиз Цезаря) «Пришёл, увидел, победил» и именами всех английских капитанов, сражавшихся при Абукире. Нельсону такое поклонение понравилось, и он от души наслаждался льстивыми хвалами.
Леди Гамильтон взяла на себя заботу о здоровье контр-адмирала. Нельсон лежал в комнате на втором этаже, из широких окон которой открывался величественный и прекрасный вид. Залив был как на ладони, но английских кораблей видно не было. Они в доке для ремонта. Вдали возвышался Везувий. Эмма кормила больного снадобьями, поила ослиным молоком, меняла повязки и читала ему стихи. Впервые в жизни Нельсон ощущал такую нежную и трогательную заботу. Ведь адмиралу нужно было срочно выздоравливать.
Адмирал Нельсон и леди Гамильтон в Неаполе
Нельсон жил в Палермо вместе с Гамильтонами в течение четырех с половиной месяцев. Это было самое прекрасное время для него. Дворцовая клика веселилась вовсю. Ночами шла крупная азартная игра, золото на столах переходило из рук в руки. Нельсон тоже не удержался. К тому времени стали распространяться сплетни о его отношениях с Эммой Гамильтон.
Вскоре после победы, одержанной при Абукире, Адмиралтейство повысило Нельсона в чине, сменив ему флаг: отныне он становился уже не самым младшим контр-адмиралом синего флага, а контр-адмиралом красного (то есть второго по значению) флага. Еще вчера самый младший из всех контр-адмиралов флота, теперь, обойдя сразу куда более старших по службе соперников, он был всего лишь в одном шаге от следующего – вице-адмиральского чина.
Известие о победе над французским флотом вызвало в Неаполе необычайный политический подъём. Для Королевства обеих Сицилий это означало возможность дальнейшего существования при поддержке британского флота. Поэтому король и королева были заинтересованы в том, чтобы посол Гамильтон сохранил добрые отношения с командующим Средиземноморской эскадрой контр-адмиралом Нельсоном. В этом случае сам Гамильтон превращался в главного советника короля и мог проводить ту политику, которая была выгодна Англии. Это был звездный час Гамильтона, который просто не имел права его упустить.
Сразу возник вопрос: как развить и углубить дружеские отношения с Нельсоном? Вспоминая прошлое, дальновидный сэр Гамильтон понял, что оказанное несколько лет назад гостеприимство никому еще не известному капитану Нельсону давало возможность на продолжение отношений. Но строить их лишь на политической и военной основе было не слишком разумно: интересы британского флота и Королевства обеих Сицилий могли в какой-то момент разойтись, и тогда командующий эскадрой, вне всяких сомнений, пренебрежет итальянскими делами. Как опытный политик Гамильтон понимал, что Нельсона надо приручить каким-то иным способом. И тогда у Гамильтона родилась гениальная идея: привязать к себе Нельсона с помощью красавицы-жены.
Естественно, сэр Гамильтон сразу после назначения Нельсона на пост командующего эскадрой навел о нем справки в Лондоне. Он узнал, что тот – моряк до мозга костей и совершенно не искушен в светских делах, что у него болезненная и довольно скучная жена, что он способен на романтические чувства и готов на самые глупые поступки ради возлюбленной. Помимо того, Гамильтону не стоило особого труда выяснить, что Нельсон одержим славой и крайне падок на самую простую лесть.
Гамильтон не мог не помнить, какое впечатление произвела его жена на Нельсона во время их первой встречи, когда молодой капитан краснел и терял дар речи от одного взгляда на нее. В том, что Эмма сделает все возможное, чтобы привязать к себе Нельсона, Гамильтон не сомневался. Да и вся предыдущая жизнь Эммы была залогом того, что ей не составит особого труда влюбить в себя неискушенного в подобных делах моряка.
Как только Нельсон получил назначение командующим эскадрой, Гамильтоны возобновили с ним переписку, причем в каждом письме посла неизменно была чувственная и полная эротических намеков приписка, сделанная рукой его жены.
В тот самый момент, когда Нельсон одержал победу при Абукире, семейство Гамильтонов решило, что пора переходить в решительное наступление. Теперь Эмма лично пишет письмо нильскому герою, в котором старается сделать все возможное, чтобы заставить его искать с ней встречи. Она прекрасно понимает, что сумеет сделать его любовником. Тогда он будет предан ей, а значит, и ее мужу. Письмо Эммы Гамильтон настолько прозрачно в предвосхищении всех последующих отношений Нельсона с удивительной четой Гамильтонов, что его необходимо привести полностью: «Милый, дорогой Нельсон, с чего же мне начать? Что мне Вам сказать? С самого понедельника я от радости словно в бреду; уверяю Вас, что причины моей лихорадки – только возбуждение и счастье. Великий Боже, какая победа! Никогда еще, никогда не было события, даже наполовину столь великолепного и совершенного. Услышав радостную весть, я потеряла сознание. Я упала в обморок и ушиблась, но что из этого? Я была готова умереть ради такого дела. Но нет, я не хочу умирать, пока не увижу и не обниму Вас, победителя Нила! Как мне передать вам чувства Марии Каролины? Невозможно. Она тоже упала в обморок, потом заплакала, бросилась целовать мужа, детей, она радостно металась по комнате, целовала и обнимала всех, кто был рядом, говоря: «О, храбрый Нельсон, мы ему обязаны всем, о победитель, спаситель Италии, о, если бы я могла сказать ему от всей души, как мы ему обязаны!» Вы сможете сами представить себе всё остальное, дорогой сэр, но я не смогу описать Вам нашу радость даже наполовину. Неаполитанцы просто с ума сошли; если бы Вы здесь оказались, они удушили бы Вас в своих объятиях, сочинили уйму сонетов. Везде иллюминация и веселье. Французы прячутся – ни одна собака не показалась. Как я горжусь своей родиной и моим соотечественником! От радости я не хожу, а летаю, я знаю, что родилась на одной земле с победителем Нельсоном, с его мужественной командой.
Мы готовим Вам апартаменты. Мне так не терпится увидеть Вас, обнять Вас… Как хотелось бы, чтобы Вы увидели наш дом в те три ночи, когда он был иллюминирован, он весь сверкал Вашим славным именем. Горело три тысячи ламп, а если бы мы успели – зажгли бы три миллиона. Все англичане в Неаполе соперничают: каждый хочет лучше другого отпраздновать ту самую великолепную и незабываемую победу. Получив счастливое известие, сэр Уильям помолодел на десять лет, сейчас ему для полного счастья только недостает увидеть Вас, своего друга. Как он Вами гордится! Он не может скрыть радости даже при одном упоминании о Вас. Нам присылают столько стихов и поздравительных писем; передаю Вам некоторые, чтобы Вы видели, как здесь воспринимают Ваши успехи… Мне жаль всех, кто не участвовал в сражении. Я бы хотела подносить порох или драить палубу, но участвовать в той великой битве, а не быть императором вдали от нее.