Я заказала себе платье – все целиком в стиле “Нельсон”. Шаль у меня голубая, расшитая золотыми якорями. Серьги – тоже в форме якорей. Можно сказать, что мы здесь обнельсонились с головы до пят».
Здесь не менее важно восторженно-льстивое письмо самого сэра Гамильтона: «Ни древняя, ни современная история не помнят битвы, прославившей своих героев больше, чем та, которую вы выиграли 1 августа. Вы завоевали себе столько, сколько Вам нужно, чтобы насладиться упоением победы; Вы приумножили славу своей родины. Вероятнее всего, Вы положили конец тому хаосу и горю, в которые могла бы быть ввергнута вся Европа. Вы не можете себе представить, как счастливы мы с Эммой, сознавая, что именно Вы, наш близкий друг Нельсон, совершили это дивное благодеяние – усмирили наглых грабителей и тщеславных хвастунов… Ради бога, дорогой друг, приезжайте к нам, как только позволит служба. В нашем доме для Вас уже приготовлены удобные комнаты, а Эмма подбирает самые мягкие подушки, чтобы покоить на них те усталые конечности, которые у Вас еще остались…»
Из приведенных писем, даже не обладая большой проницательностью, можно понять, что благородный Гамильтон весьма откровенно подталкивает Нельсона в постель к своей жене, которая уже вовсю подбирала для этого «самые мягкие подушки».
Приведём конъюнктурную подоплёку победы Нельсона над французским флотом. Интересно привести описание прибытия кораблей Нельсона в Неаполь, которые оставил российский посланник В. В. Мусин-Пушкин-Брюс: «Состояние, в котором находился “Вэнгард” касательно до мачт, было несравненно хуже… Нижние части большой мачты и бизани да фок-мачта составляли весь остаток снастей корабля сего. Оные и подделанная слабая передовая мачта не могли нести больших парусов. Для сей причины корабль шел весьма неспешно и опоздал прибытием… Хотя берег и море покрыты были множеством зрителей…».
На последних метрах катер посла обогнал катер короля, что было вопиющим нарушением всех мыслимых правил. Однако сейчас Гамильтонам было не до церемоний. Они начинали большую игру, в которой была важна каждая мелочь. А потому первой по спущенному парадному трапу на борт флагманского линкора взошла Эмма. Это было нарушением не только придворного этикета, но и просто приличий, однако важность события свела на нет эту бестактность. Едва очутившись на палубе, леди Гамильтон без лишних слов бросилась на шею Нельсону, а затем поникла без чувств на его руках. Проделано это было столь естественно, что в искренности красавицы по отношению к герою можно было не сомневаться.
Сам Нельсон чуть позднее описал это великолепно отрежиссированное театральное действо в своем письме Фанни: «Сцена на корабле была безумно трогательной; леди Гамильтон взлетела на палубу и, воскликнув: “О Боже, возможно ли это?” – упала в мои объятия ни жива ни мертва. Правда, всплакнув, она пришла в чувство. Потом рядом оказался король, он пожал мне руку, назвал “освободителем и хранителем” и произнес еще много добрых слов. Если быть кратким, то весь Неаполь называет меня Nostro liberatore (наш освободитель), а сцена встречи с простым людом была очень волнующей… Я надеюсь, что когда-нибудь буду иметь удовольствие представить тебя леди Гамильтон. Это одна из самых лучших женщин в мире. Очень немногие могли бы достичь того, чего достигла она». После письма Нельсона нетрудно понять, что леди Гамильтон удалось осуществить все, что она задумала.
Эмма Гамильтон была воистину необыкновенной женщиной. Пройдя суровую жизненную школу, она стала настоящим гением по части полного подчинения мужчин. Природный ум и красота, умение льстить и угождать, окружать свою жертву заботой и вниманием – для достижения поставленной цели в ход шло буквально всё. Устоять против арсенала ее средств было практически невозможно. А потому герой Нила был обречен на поражение.
Здесь необходимо поместить характеристику леди Гамильтон, данную ей одной из приятельниц по Неаполю: «Леди Гамильтон не выносила соперниц рядом с собой, а лесть была ей необходима, как воздух. Она тоже умела льстить другим и делала это очень искусно. Нет сомнения: она убедила бедного Нельсона, что влюблена в него… Мария Каролина знала об этом и использовала ее для достижения тех целей, в которых нужна была помощь британского адмирала. Королева прекрасно понимала, какое влияние оказывает эта женщина на такого человека, и покупала преданность леди Гамильтон подарками и лестью. Что касается сэра Уильяма, то это был истинный неаполитанец и по уму, и по поведению. Тот небольшой авторитет, которым он владел как посол, он сохранял благодаря интригам своей жены. Политика мало его интересовала; он хотел, чтобы ему не мешали быть при должности, получать жалованье и коллекционировать вазы, а политику он доверял своей супруге».
Биограф Нельсона Г. Эджингтон без лишних эмоций описывает трогательную заботу хозяйки палаццо Сесса о здоровье адмирала. «Нельсон жил в отведенных во дворце комнатах, и леди Гамильтон с большим энтузиазмом за ним ухаживала. Ранение в голову, видимо, вызвало небольшое сотрясение мозга, Эмма лечила шрам, промывая его молоком ослицы, и одновременно смотрела на Нельсона с нескрываемым восторгом. Молоко не помогало совершенно, зато ее явное восхищение делало чудеса: к адмиралу возвращались бодрость духа и вера в себя. Когда Эмма была в комнате, он не спускал с нее глаз: она была воплощением цветущей женской прелести. Она не носила ни длинных панталон, ни нижних юбок, и легкие муслиновые платья едва прикрывали ее соблазнительное тело. Вскоре больной, слепой на один глаз и однорукий адмирал почувствовал, что с каждым днем все больше влюбляется в свою преданную “сиделку”».
В благодарность за заботу Нельсон подарил Эмме Гамильтон вывезенную им из Египта юную девушку – нубийку Фатиму. В то время иметь чернокожих невольниц в аристократических домах Англии считалось особым шиком, хотя в 1774 году рабство было официально отменено. Единственно, что портило настроение Нельсону в это время, так это поведение его приемного сына Джосаи, который благодаря протекции своего приемного отца получил лейтенантский чин в неполные 20 лет, но стал вести разгульный образ жизни. Он не занимался ни судном, ни своим образованием. Молодой Низбетт командовал тогда фрегатом «Талия» в эскадре Нельсона. Юноша не мог не заметить, как супруг его матери все более и более подчинялся влиянию леди Гамильтон, и не пытался скрыть своего негодования. Сначала он был только помехой Нельсону, но потом возненавидел отчима. Наконец, оскорбление, публично нанесенное им Гамильтон, дало повод адмиральскому гневу разразиться. Капитан Низбетт получил приказание оставить эскадру, и Нельсон без сожаления расстался с молодым человеком, к которому до тех пор питал отцовские чувства и который, кстати, участвовал в спасении жизни самого контр-адмирала.
По сути дела, Нельсону нужно было выздоравливать, и как можно скорее. Адмиралтейство возложило на английскую эскадру Средиземного моря новые обязанности, а именно «защиту побережья Сицилии, Неаполя и Адриатики». Согласно директивам Адмиралтейства, Нельсон нес ответственность за блокаду Египта и Мальты, ему также поручалось скоординировать свои усилия с действиями русской и турецкой эскадр, появление которых ожидалось в восточной части Средиземного моря. Таковы были основные задачи, поставленные перед Нельсоном и подчиненными ему кораблями, которые он должен был решить в ближайшие два года.
Королевство обеих Сицилий, а точнее Неаполь, было главной ареной деятельности Нельсона в эти годы. Ему приходилось иметь дело прежде всего с двумя супружескими парами – королем Фердинандом IV и Каролиной-Антуанеттой и английским посланником сэром Уильямом Гамильтоном и его женой Эммой. Причем обе дамы играли значительно более важную роль, чем их мужья.
Король Фердинанд, по происхождению принадлежавший к испанской ветви Бурбонов, был человеком тупым, ограниченным. Любил охотиться, а еще больше – свежевать туши убитых животных. Отличительной чертой этого монарха была трусость. Жена короля, Каролина, дочь австрийской императрицы Марии-Терезии, обремененная обширными материнскими обязанностями (она произвела на свет 18 детей, из них восемь остались в живых), успевала, впрочем, заниматься и государственными делами. И за себя, и за мужа. Постепенно она совершенно подавила волю Фердинанда и стала единолично править страной. Проводимая ею политика имела ярко выраженный проавстрийский характер. Революционные события в Европе напугали все феодальные дворы, а неаполитанский в особенности. Уж очень близко от Франции находилось Королевство обеих Сицилий. Неаполитанскому двору пришлось принять дипломатического представителя революционной Франции. То ли с умыслом, то ли случайно, но в качестве такового прибыл в Неаполь и вручал верительные грамоты человек, в свое время оглашавший приговоры, по которым были казнены во Франции Людовик XVI и его жена Мария-Антуанетта, родная сестра Каролины.
Очень часто в эти бурные годы приходилось неаполитанской королеве вспоминать о том, что ее может постигнуть судьба сестры. Поэтому Каролина с последовательной жестокостью стремилась истреблять всякие либеральные ростки, которые пробивались в неаполитанском обществе.
Географическое положение Королевства обеих Сицилий делало это государство весьма желанным союзником для Англии в ее неустанной борьбе против Франции. Англия для Неаполя также была естественным союзником, ибо она располагала флотом, который мог бы защитить в случае нужды длинную береговую линию Королевства от нападения французов.
В 1798 году Уильяму Гамильтону было уже 68 лет. Примерно половину из них он провел на посту посланника в Неаполе. Эта должность не была обременительной для Гамельтона. Его не увлекали хитросплетения неаполитанской политики. Гамильтон любил Италию, ее природу, яркое голубое море, ему нравился Везувий, горы. Будучи человеком образованным, он занимался историей искусств Древнего Рима и Греции. Ему принадлежала уникальная коллекция этрусских и греческих ваз. Посланник собирал коллекцию произведений великих мастеров итальянского Возрождения. Все свое время Гамильтон отдавал изучению своих сокровищ или просто их созерцанию. Посетители королевства оставили массу воспоминаний и писем о его супруге Эмме: красивой, умной, полной огня леди Гамильтон, которой было в то время 33 года. Именно она гораздо больше значила в политической жизни королевства, чем ее супруг. Реальной правительнице страны Каролине легче и проще было обсуждать дела с Эммой, а не с ее пожилым и усталым мужем. Две энергичные женщины сконцентрировали в своих руках основные нити политики королевства.