Армия продвигалась в глубь Египта, а флот под командованием бесталанного адмирала Брюэса потерпел сокрушительное поражение от Нельсона. 30 кораблей было сожжено и уничтожено. Победа при мысе Абукир была безусловной и, прославя Горацио Нельсона, записала его имя в книгу великих флотоводцев. Однако, одно обстоятельство скорее всего раздражало адмирала. Ведь маневр, который он провел, отсекая французский флот от побережья, был уже применен в 1791 году русским контр-адмиралом Федором Ушаковым. Наверняка адмирал английского флота, внимательно следивший за морскими сражениями, знал об этом искусном отсечении от берега турецких кораблей и зажиме их в клещи. Знал и досадовал, что он не может с чистой совестью назвать этот прием, повторенный им при Абукире, его флотоводческим открытием. А ведь иначе ничем не объяснишь ту личную неприязнь, даже злобу, которую впоследствии проявлял вице-адмирал Горацио Нельсон к адмиралу Федору Ушакову…
Итак, флот Директории в восточном Средиземноморье перестал существовать. Но Мальта в руках французов, на Ионических островах расположились их сильные гарнизоны, армия Бонапарта в Египте. Обстоятельства толкали бывших заклятых врагов — султанскую Турцию и Российскую империю — к союзу. Еще до египетского десанта в Константинополе шли интенсивные переговоры между посланником Томарой и Раис-эфенди Атифом. У России в Константинополе всегда были опытные и доверенные дипломаты. Находились там самые искусные и образованные русские дипломаты XVIII века Обресков и Булгаков. Державную политику России проводили они твердо и непреклонно, требуя соблюдения договоров и условий, защищая интересы подданных. За эту свою непреклонность арестовывались турками, не привыкшими тогда еще уважать соседей. Бросали их и в зловещую Семибашенную крепость, знакомую многим иностранцам. Правда, и выпроваживали из Константинополя с почетом. Непреклонны, неподкупны, горды — значит, за ними и сила. Турки таких уважали.
Две войны, казалось, разделили надолго два государства. Но ход истории и усилия дипломатов сближали их. Особенно многого сумел добиться в качестве чрезвычайного и полномочного посла России при Высокой Порте Михаил Илларионович Кутузов, хотя и побыл-то он там в этом качестве едва ли полгода.
Сколь высоко ценился этот пост, можно было видеть по следующему полномочному министру России в Турции В. П. Кочубею, который сразу после ухода с этого места стал вице-канцлером. Должность в империи немалая. Кочубея в мае 1797 года сменил Василий Степанович Томара. Можно было бы предположить, что этот грек, родившийся в России, занял высокий пост потому, что был родственником Кочубея. Наверное, и это играло свою роль, ведь родственники очень часто считают, что видные и доходные места вполне могут быть семейной вотчиной, но нельзя отказать и самому Василию Степановичу в умениях и знаниях. Сын выходцев из Греции, поселившихся под Нежином, он получил широкое образование, отличался любознательностью, которую, возможно, развил в нем известный бродячий философ и просветитель, учитель его, Григорий Сковорода. Василий Степанович был особой живой и даже пронырливой, воевал на Кавказе. В 1790–1791 годах в чине генерал-майора появлялся с разными миссиями в Средиземноморье, вел переговоры со зловещей и заметной фигурой конца XVIII века на Балканах Али-пашой Янинским. То есть все время находился в этом обширном районе, где пересекались интересы России и Турции. Вроде бы присматривался, примерялся к месту полномочного министра России в Константинополе. Человек он был консервативных взглядов, преданный и убежденный слуга царского престола. Его консервативные взгляды нередко были более «охранительные» и антифранцузские, чем у самого хозяина престола. Это в то время было более предпочтительно не только в Петербурге, но и в Константинополе. Возможно, его консерватизм тоже способствовал сближению Турции и России.
13 (24) июня Раис-эфенди с тревогой говорил Томаре, что время «к подаянию помощи наступило». Селим III предложил приступить к заключению союза с Россией. Павел I в эти же дни послал депешу, в которой был проект договора и полномочия Томаре на его заключение. В пути просьба Селима III и реляция Павла I пересеклись и помчались к своим адресатам. Так до сих пор историки и не пришли к окончательному выводу, кто сделал первый шаг к союзу: петербургский император или константинопольский султан. Споры напрасны — оба нуждались в союзе, оба жаждали его.
Тогда и были сказаны хитрым и мудрым политиком, искусно пролавировавшим по волнам екатерининского и павловского времени канцлером Безбородко, знаменитые слова: «Надобно же вырасти таким уродам, как французы, чтобы произвесть вещь, какой я не только на своем министерстве, но и на веку своем видеть не чаял, то есть союз наш с Портой и переход флота нашего через канал» (то есть Босфор).
Да, пожалуй, этого «видеть не чаяли» ни в Петербурге, ни в Стамбуле, а тем более в Париже, Лондоне и Вене. Но русско-турецкий договор, включивший 14 гласных и 13 секретных статей, был подписан на восемь лет и стал, как пишет историк А. Станиславская, «дипломатической основой для создания восточного театра действий, против наступавшей Франции, осью блока, в который вошли державы, затронутые ее агрессией на Средиземноморье». Средиземное море стало ареной боевых действий. К Константинополю подошла эскадра Ушакова.
Эскадра входит в Босфор
Ушаков задумчиво и недоверчиво смотрел на великий город. Тут вершилась история древнего мира, тут гордо вещала о себе величественная Византия, сгоревшая в огне пожарищ и коварства. Тут утвердилась Османская империя, столь много лет заставлявшая трепетать народы и страны Европы, Азии, Африки. Ее звезда потускнела, но продолжала светить на небосклоне большой политики и военной мощи. Как встретит его город, в котором на его голову сыпались проклятия и где его именем матери и слуги стращали непослушных детей? Как найдет он общий язык с тем, кто еще недавно стрелял по русским кораблям и в бессильной злобе бежал, умоляя аллаха ниспослать темноту, туман или даже бурю, чтобы скрыться от карающей десницы Ушак-паши?
Великий город действительно впечатлял. По взбегающим холмам вилась роскошная зелень. Недвижные кипарисы обступали дворцы и храмы, а ели голубовато-зеленым венцом обрамляли вершины города. Купола мечетей и спицы минаретов прорезали небесное пространство. Немногочисленные греческие храмы были коренастее, шире, многоглавее. Адмирал поднял трубу. Вдали перед белокаменным дворцом развернулись пушечными портами корабли. Грек-лоцман, сам завороженный панорамой и слегка напуганный порученным ему провождением эскадры, хрипло сказал, поклонившись адмиралу:
— Сераль. Султанский дворец. Корабли турецкие вахту несут. Охраняют на всякий случай.
— Поднять флаги приветствия! — громыхнул вице-адмирал.
Начиналось невиданное. В столице до того недружественной Порты русский флаг приветствовал дворец султана и объявлял о своей союзной миссии.
Флот русский встал в Буюкдере — районе, где расположились резиденции иностранных посланников. Сразу стало ясно, что с августа 1798 года русский посланник — самая значительная и уже необходимая для Порты фигура. Набережную заполнили толпы. Спешили сюда чиновники султанские, дабы первыми доложить визирю, кяхье и другим высшим чинам о том, как выглядит русская эскадра, как относится константинопольский люд к бывшим врагам. Спешили сюда и янычары, эта дворцовая гвардия, что не одерживала последнее время больших побед, но хотела, как и прежде, властвовать над султанским дворцом. Они с опаской отнеслись к новому союзу и ждали истошного крика какого-нибудь дервиша, призывающего к священной войне против неверных. Дервиши тоже были тут, своим колючим взором они ощупывали русских матросов и их капитан-пашей. Но те оскорбительных действий не творили, готовят действия против врагов Порты с самим султаном. Дервиши молчали, а шумели торговцы. Они на малых каиках, небольших лодках окружили корабли, предлагая русским морякам фрукты, мясо, лепешки, серебряные и золотые цепочки. Моряки сдержанно отмахивались, а с лодок посылали им ласковые взгляды греческие и армянские красавицы.
— А говорили, что у них все бабы под покрывалом черным?
— Дак то мухамедане, а эти черноглазые греческой веры, наверное, — переговаривались матросы.
Засвистели свистки, к борту пристала широкая шлюпка.
— Драгоман Адмиралтейства Каймакан-паша то есть Кристов Георгий! — представился невысокий, коренастый переводчик. Да, драгоманы-переводчики были почти все из христиан. Настоящий осман не опустится до столь низкого занятия. Драгоман передал высокое почтение от Адмиралтейства, пожелал блага и спокойствия. По его знаку носильщики втащили десятки корзин фруктов и букеты цветов.
— Неплохо, однако, Евстафий Павлович, с такой оказией в Константинополе оказаться, — с легкой улыбкой обратился к Сарандинаки Ушаков. Тот только кивнул, но ничего не ответил, вглядываясь в далекие холмы, где когда-то, верно, жили и его родственники.
Драгоман наговорил много приятных слов и все расспрашивал о планах против французов. Федор Федорович сам хотел узнать побольше. Каймакан-паша сообщил, что завтра на корабль прибудет первый драгоман Порты, а сие значило, что первые уши османские хотят услышать слово адмирала.
— И еще, — почти прошептал Каймакан-паша, — сегодня пополудни следите за крытой шлюпкой. Один знатный босняк своим высоким взором думает оглядеть ваши корабли. От этого многое зависит. Может быть, все.
— Кто таков? — удивился Ушаков. Почему от какого-то выходца из Боснии зависит все? Но драгоман положил пальцы на губы и, откланиваясь, двинулся к дверям. Так и не сказал ничего. Только добавил, что через несколько дней его на верфях в Адмиралтействе ждут.
Ушаков отдал сигнал: «Готовиться к встрече! Парусной команде на ванты!»
Из-за выступающего холма медленно выплыла многовесельная золоченая лодка, крытая, как гондола. Десять гребцов мощными гребками приблизили ее к кораблю. «Султан!» — осенило адмирала. Ушаков махнул рукой. Сотни моряков побежали по палубе, взлетали по вантам и реям. Артиллеристы замерли у пушек, десантники и абордажная команда вытянулись в шеренги, их холщовые рубахи забелели на изумруде залива и темно-зеленом кипарисовом фоне недалеких холмов. Гондола была богато украшенная, она приближалась, каики бросились от нее врассыпную. Ушаков понял, что из-за зан