— М-мм, — недоверчиво протянула я.
— Я же сказал, что убил ее довольно качественно. Я слышал, как остановилось сердце — поверь, смерть ни с чем не перепутаешь. Боли она не почувствовала. Почему ты все время забываешь, что я не могу врать?
...Да нет, об этом я помнила. В голове не укладывалось другое. Выходит, Хукку не просто теоретически знаком с жертвоприношениями, но и опыт имеет? Хочу ли я об этом знать? Пожалуй — нет.
— Значит, будем угадывать. Призрак, ты что-то чуешь в тумане?
Черандак посмотрел на меня с немой признательностью в карих глазах.
— Оно опасно? Нет? Значит... оно само нуждается в помощи?
— Аф... — тихо сказал пес.
— И ты хочешь, чтобы мы ему помогли?
— Аф, — черандак развернулся и потрусил в белесую муть.
Я двинулась за ним, Лиза за мной, остальные — следом. Как ниточка за иголочкой.
— Эй, — позвала меня девушка, — а то, что вы говорили про убитую ведьму...
— Не беспокойтесь, Елизавета Андреевна, — сказал Хукку с каменным лицом, — жертва была сугубо добровольная.
— И как же вы ее уговаривали? — Усомнилась Лиза.
— Убедительно, — хмыкнул шаман, пряча то ли раздражение, то ли желание посмеяться.
Я об него едва не споткнулась! И споткнулась бы, но Призрак заступил дорогу и мягким боком оттер, заставляя остановиться.
Туман, явно, был наведенным — естественный редко бывает таким густым и плотным, и, уж точно, не стоит в долине годами. Чтобы разглядеть, что мы такое нашли, пришлось присесть на корточки. Из белого молока тут же проступило лежащее тело. Мужчина, даже, скорее, молодой парень в такой же потертой, бывалой куртехе, смешных штанах и сапогах, которые не просили каши лишь потому, что суровый сапожник зашил им пасти такой же суровой ниткой. Крепко и часто, но настолько сикось-накось, что, скорее всего, сапожник был слепым или пьяным. Или это был его первый опыт в сапожном деле.
Я положила пальцы на шею. Да... У нас были проблемы.
Если бы парень оказался мертв — мир его праху, но, как говорится, все там будем. Но его кожа была теплой, а под пальцами ровно бился пульс.
Черандак немедленно принялся толкать нашу находку носом. Лизать, что характерно, не пытался. Значит, человека в себе помнил отчетливо.
Находка застонала, но глаза не открыла.
— Выпил его туман, — Павел Егорович подошел почти неслышно и присел рядом. Удивительно, что такой крупный мужчина так легко и тихо двигался.
— Что это значит? — Шепотом спросила я.
— Так ведь, понятно что, госпожа ведьма, — он пригладил бороду, то ли подбирая слова, то ли просто по привычке к обстоятельности и неспешности. Не жил он на пятой передаче! — Отворотка — это ж дело такое, ее питать нужно. Мы с Лизаветой Андреевной, конечно, ходили да подкармливали. Но она уж если кого ловила, так и сама того... кушала. Кушать-то все хотят.
Черандак глухо зарычал.
— Его можно спасти? — "Перевела" я.
— Отчего ж нельзя. Раз живой — можно. Только не проснется он, давно тут лежит. Да и с ногой у него худо: то ли подвернул, то ли вовсе поломал. Вытаскивать парнишку надо. Вытащим — очнется, а там, с Божьей помощью, и поправится. Здесь оставлять нельзя, доест она его. Тем более — мы с Лизонькой уходим. Как есть — доест.
Чудесно! Бросим парня — Призрак нам не помощник, вон как зыркает, точно — с ним останется. За воротник попытается выволочь или лаем всю округу поднимет... А потащим — куда? На дороге в таком состоянии не кинешь, проще уж добить из милосердия. А искать его отряд... Черандак найдет, кто бы сомневался.
Вот только — нас потом отпустят? Ага, и сушек на дорогу дадут.
— Глубина, — тихо напомнил Хукку. — Максимум — сутки. Больше нельзя. Заморочит. Дорогу назад не найдешь, потом себя забудешь. А потом и силы выйдут.
Ежу было понятно — в плен нам нельзя.
Призрак внимательным, совершенно не собачьим взглядом смерил сначала Хукку, потом, что характерно — Лизу. И встал между нами и парнем, загородив его собой.
Так сказать, обозначил намерения.
— Я тебя понял, — Хукку хмуро кивнул духу, — а теперь помолчи, пожалуйста и дай подумать. Есть два решения. Оба мне не нравятся. Но одно все же не нравится меньше.
— Лиза важна, — все же решилась сказать я. — Для меня важна.
Хукку фыркнул:
— Да понял уже. Совсем-то за оленя не держи, я же Юлю видел. И даже рассмотрел. Только вот это тело — оно, прикинь, тоже важное. В этой истории посторонних нет, все завязаны и замазаны. — Шаман шлепнулся на попу, вытянув длинные ноги, посмотрел на нас снизу вверх. Лицо у него было — надо бы мрачнее и ироничнее, да уже некуда. Дно.
— Думал, пройдем как ниндзя. Тихо зашли, тихо вывели, тихо исчезли. Ни одной травинки не шелохнули. Но, похоже, или карма у меня насквозь испорчена, или просто вот такой я херовый ниндзя.
ГЛАВА 40
— И каким был второй способ? — С невольной улыбкой спросила я. Обычно, Хукку не матерился. Для выражения сильных чувств ему хватало упоминания богов и священных животных. Гиря до полу дошла.
— Второй?
— Ага. Тот, который мы подробно обсудили и отвергли большинством голосов...
Шаман хмыкнул:
— Не помню, чтобы я вводил демократию. Но, вообще, я думал раздать всем зелья по глотку и протащить Серой Дорогой. Хотя бы до реки.
— И что с этим планом не так? — Удивилась я, — вполне может прокатить.
— Угу. Только я себя переоценил малость. Помнишь того парня, который на себе тепловоз уволок? — Шамн дождался моего взгляда и самокритично признал, — я не он. Ни одного раза. Не знал, что так тяжело будет...
Я чуть не хлопнула себя по лбу — вот ведь бестолочь! Он же не просто идет впереди, он меня тащит, все равно, что на себе. А еще трое, наверняка, вообще не по силам.
— Мой отец спокойно пятерых водил. А прадед мог и десяток... под настроение.
Смущенным Хукку не выглядел, морально уничтоженным тоже.
— А... ты, вообще, какой шаман в роду? — Спросила я.
— Насколько мне известно — восьмой.
Круто, что сказать! Я из своих предков помнила только маминых родителей, и то — нетвердо, а с папиной стороны он и сам путался.
— Давай, добавь этому недопокойничку бодрости. И.. ногу тоже вылечи. Пригодится.
— Ты же говорил — ритуалить нельзя.
— Нельзя, — повторил Хукку. Посмотрел на меня долгим и почему-то сочувствующим взглядом. Тихонько рассмеялся. — Да не переживай ты так. Тебя все равно никто не услышит.
— Почему? — Вместо того, чтобы успокоить, его слова меня здорово встревожили.
— Ну... на фоне того, что я творить собираюсь...
Я могла многое ему сказать. Но вздохнула и решила промолчать. Яйца курицу не учат, а в этой вылазке я была всего лишь стажеркой.
Если Хукку решил, что так будет правильно — есть шанс что это, таки, правильно.
Наверно, из меня и вправду, могла бы получиться отличная жена для какого-нибудь шейха из Эмиратов. Со временем. Кое что у меня уже сейчас выходило на пять баллов.
В бэге нашлась красная шерстяная нитка. Я отмотала ее на локте, сложила дважды, перевязала хитрым узлом ногу "тела", прямо поверх брючины. И тихонько заговорила, почти не добавляя в шепот голоса:
Семью семь жилок, да семью семь поджилок
Не болите, не свербите.
Мать — благослови
От хвори и боли освободи.
Не первый, не второй,
Не серебряный, не золотой,
В теле белом мышцы не болят,
Не ноют, не ломят и не горят.
И будьте, мои слова, крепки,
И станьте, мои дела, лепки.
Век по веку, отныне и до века...
Подсохшая уже трава едва заметно шевельнулась, поднимая ветер. Как там у классика: "Посеявший ветер пожнет бурю?"
Шаман больше на меня не смотрел, он вообще ни на кого не смотрел. Он освободил из рукава свой браслет с бубенцами и встал, лицом к невидимому солнцу, отбивая ритм. Простой, но завораживающий.
Лиза попятилась и, забыв про то, что она грозная и вооруженная барышня, спряталась за спину Павла Егоровича.
Я бы и сама сейчас куда-нибудь юркнула, да только не могла себе позволить такой роскоши. Но помечтать то можно?
Что-то поднимало голову.
Что-то, в сравнении с чем отряд Петра, стоявший где-то тут, неподалеку, был вроде школьников, которых физрук вывел в поход. Что же мы разбудили такое и чем нам это аукнется?
— Павел Егорович, — сказала я, — вы в порядке?
— Что? — Удивился он и почему-то начал осматривать свою одежду.
— Хорошо себя чувствуете? — Поправилась я, — Сможете этого, бесчувственного, тащить?
— А Лизонька-то...
— Я стою, — буркнула девушка. — Хотя лечь тянет. Лечь — и не вставать. Вот теперь верю, что он — всамделешний нойда.
— А раньше не верила?
— С чего бы? — Удивилась она.
— Ну, так-то, нойды с рекомендательными письмами в гости не ходят. Хотя бы и с того, что мы, вообще, прошли.
— Так дело-то не особо хитрое. Через отворотку и обычный человек пройти может. Нужно только глаза зажмурить крепко-крепко, держать в голове место, куда попасть хочешь. Ну и "Отче наш..." читать, пока не пройдешь.
— Видеть цель, верить в себя и не замечать препятствий, — кивнула я, — Шаман...
Он обернулся и клочья тумана полетели от него в разные стороны.
— Мы готовы.
— Я тоже готов. Туман... я растянул до самой реки. Он не такой плотный будет, но примерно полчаса продержится. Мы должны успеть дойти до воды.
При слове "вода" Призрак заметно взбодрился и повеселел. Его одного тут не мучили никакие предчувствия, он точно знал, что собирается делать и если что напрягало, так наша нерешительность.
— Веди, — велел Хукку и пес послушался.
Как он находил дорогу — непонятно, но вел уверенно. Хукку шел сразу за псом. Дальше Павел Егорович с телом невезучего бойца , которое он принял на плечо, как раненого. Тот тихонько стонал, но в себя приходить не спешил.
Правильно и делал. Инстинкты у парня настолько верные — позавидовать впору.
Следом за ним шла Лиза, то и дело спотыкаясь в неудобной обуви, рискуя подвернуть ногу — но не чертыхалась. То ли воспитанная, то ли все же ученая. Или тоже — инстинкты. Если вспомнить ту, чью улыбку я узнала — могло быть и то, и другое, и третье. И даже все разом.