Только мне всегда почему-то хотелось завернуться в нее и мурлыкать. Вот, сбылось.
Почему-то я отчаянно не желала спешить. А желала растянуть каждое мгновение, крутить его в руках и любоваться. Рассматривать... как шаман сейчас рассматривал меня. Хотя — на что тут смотреть? Тощая, плоская, плечи переразвиты — это от спортивного фехтования, покрути-ка килограммовой дюралькой пять лет, что там от женственности и трепетности останется?
Икры тоже слишком мощные — высокие сапоги не застегнуть. Это — походы, в основном, горные. Грудь... ну, уж что есть, на базар не несть.
Но его, похоже, все устраивало.
— Они тебя целуют, — шепнул Хукку.
— Кто?
— Звезды... Не хочу им уступать. Я тоже умею, не хуже.
Умел, что там говорить!
Наверное, я немного сошла с ума. Или от рождения этого ума было немного. Иначе чем объяснить что острое, некрасивое лицо Хукку совершенно заслонило мне небо?
Я проснулась с полным ощущением, что стартовал Конец Света. Дикий грохот и лязг ворвался в сонный мозг, проник под закрытые веки и почти убедил, что жизнь ужасна.
Спас меня Хукку. Шаман успокаивающе погладил меня по плечу и громко спросил:
— Ты, с кастрюлей... Выбирай, проклясть или благословить?
Лязг немедленно стих. Ткань палатки дрогнула. А потом неуверенный голос спросил:
— А.. можно я сам, господин жрец?
— Что — сам? — Строго уточнил Хукку.
— У-утоплюсь...
— Это милость, которую еще заслужить надо.
Я ткнулась лицом в острое плечо шамана и давила хохот. А параллельно разглядывала татухи. Ночью как-то не до того было. "Супруг" умел не только целоваться, и спроси меня — небо на землю не падало, нечисть под звездами не плясала — я бы только плечами пожала. Может и плясала, а, может, падающее небо назад вешала — я ничего не видела.
...А узоры были крутыми. Они покрывали руки шамана полностью — от запястий до плеч и больше всего напоминали закрученные спиралью строчки неизвестного мне языка.
Я открыла, было, рот, чтобы озвучить свои мысли, но Хукку поймал мой взгляд и качнул головой. То есть я правильно догадалась — эту тайну мне знать нельзя.
— Все уже встали, — озвучил мои мысли шаман, посмотрел на мобильный телефон и выругался. — Пяти утра нет! Вот что получается, когда на шесть локаций ни одной канистры нормального самогона. Рани... незаметно тебе отсюда уже не выйти.
— А кто-то собирался прятаться? — Удивилась я. — Мне все равно.
— Да? Ну и отлично. Потому что мне — тем более. Я вообще горжусь до неба.
— Между прочим, — я фыркнула, — помнишь, как в книжке: когда король входил к королеве, у жрецов в храмах гонг начинал гудеть. Понятно, что у них там три династии прервались. Если бы за твоей личной жизнью так следили, чтоб ты делал?
— Подарил бы жрецам беруши и делал что хотел. И когда хотел.
Шаман вылез из под спальника, совершенно не стесняясь того, что подарил мне шикарную возможность разглядеть его тело во всех подробностях. Кажется, ему даже нравилось, что я не отвожу взгляда.
Хукку подмигнул мне, влез в игровые штаны, все остальное прихватил с собой и на четвереньках выполз из палатки, оставляя мне жилплощадь. А еще — мобильник, совершенно и абсолютно незапароленный и нож Маэвы.
Нож я прихватила с собой, чтобы отдать при случае. А мобильник даже трогать не стала. Мало ли, что за жизнь у моего шамана за пределами полигона. Тут он мой. А что происходит на полигоне, то здесь и остается.
В лагере уже пахло гречкой с тушенкой. У костра я заметила маму. Похоже, была ее очередь. Или она сама вызвалась.
— Привет, — сказала я, присаживаясь на бревне, — как ты?
Она сдержанно улыбнулась и ничего не ответила, да и не требовался мне ее ответ. Ни мне, ни Маэве. Бог знает своих, это верно. Только мы их тоже знаем.
— Алена в мертвятнике полночи фырчала. Кажется, она думала, что мы ее, реально, жертвопринесем. Нет, у нее профдеформация, это понятно. Но непонятно, чем она сейчас-то недовольна, — Мама хмыкнула, — кстати, как это вышло? Я же видела, что нож вошел в тело...
Я вынула спорный девайс, положила ладонь на бревно и с силой вогнала в нее лезвие. Мама вскрикнула и схватилась за сердце.
Я молча разъединила нож и руку. Совершенно невредимую. А потом нажала невидимый выступ на рукояти и лезвие, которое от удара убралось внутрь, снова выскочило наружу.
— Это специальный девайс для трюков. Мы никого не убиваем, не жжем, не грабим, не проклинаем. И не благословляем. Мы просто играем. Это весело...
Появилась Маэва, хмурая, как небо в ноябре.
— Песец подкрался незаметно, — объявила она. — Генрих распускает слухи, что вместо воскресшей королевы на троне зомби. Еще немного, и на нас пойдут войной. Надо их опередить. Поэтому быстро хаваем и тепехаем на войну. Пока народ не очухался.
Чай допивали уже на ходу.
Вдовствующая королева навьючила свое железо на палача. Мое подхватила пара слуг. Покойные наемники Валентайна сейчас, похоже, были простыми жителями графства, без коней и доспехов. Но принести мне присягу не отказались, и то хлеб.
Стараясь вести себя тихо, мы выбрались на Большой королевский тракт и направились в сторону Йорка.
Полигон спал. Низину затянул туман, ничуть не похожий на порождение колдовства — обычное атмосферное явление, как оно есть. Уэльс миновали на цыпочках. Ребята то ли спали без задних ног, позабыв выставить часовых, то ли тоже где-то шлялись, готовили нам феерическую пакость.
Пока мы дрыхли (или спасали мир) на перекрестке двух дорог появилась свежая могилка, украшенная крестом.
"Здесь покоится аббатиса Ровена, — вполголоса прочла Маэва.
Она горела ярко,
Здоровья не жалея.
В ней было сердце Данко
И печень Прометея..." А ничего так, эпитафия!
— Хочешь такую же, ведьма?
Мы обернулись.
Дорогу перегораживала дружина Уэльса с натянутыми луками.
— Если только ты, сэр Бедивер сочинишь, — оскалилась чернокосая.
— Легко, — плечистый парень в полном тяжелом доспехе приосанился и с выражением процитировал: "Здесь закончился великий поход великой стервы..."
— Неплохо, — кивнула Маэва. — Не Шекспир, но сойдет.
Плавным движением она перекинула волосы на плечо, сделала два мягких, стелящихся шага к лучнику, держа руки на весу и всячески демонстрируя, что в них нет оружия. И резко дернула кистью.
Мы сжатыми колосьями повалились на дорогу. Над головой свистнула стрела.
— Аааа-пчхи! — сказал сэр Бедивер. — пчхи! пчхи!
— Яд фейри. Выносится даже тролль в тяжелом доспехе, — с удовольствием объявил палач. — Можно мне тоже в конкурсе эпитафий поучаствовать?
Он выступил вперед, коротко поклонился и пафосно изрек: "Его смерть повеселила вдовствующую королеву!"
— Ну все, вам конец, — союзники Генриха потащили мечи из ножен.
— От этой штуки есть противоядие, — нежно пропела Маэва. — Если в течение четверти часа умоете его водой из святого источника, благородный рыцарь будет жить. И даже сможет принести моей племяннице присягу...
— Скорее, я сочиню еще одну эпитафию... аа-аа-пчхи!
Уэльс развернулся и, гремя железом, почесал через лес к аббатству.
Мы переглянулись.
— Похоже, на тракте нас ждут. Какие будут предложения?
— Через рыбаков, — подал голос один из наемников, — там, правда, трясина. Все качается... но пройти можно. Мы в доспехах ходили. Только нужно шесты вырубить и дорогу перед собой протыкать.
— Заодно по пути Нортумбрию прихватим, — озвучил Хукку то, что все подумали.
ГЛАВА 43
— Господин Понашевский, к вам господин Кениг...
Вот так, предельно официально. И что с того, что пять минут назад эта женщина называла его Пашей и "бестолочью"? Такие вещи не для посторонних.
А он был тут посторонним. Человек, который вошел в кабинет по-хозяйски, и немедленно принялся осматриваться так, словно был ежом и собрался вить гнездо на зиму. Или ежи гнезда не вьют, а делают с ними что-то другое?
Без разницы вообще. Господину Ежу-Кенигу было здесь не место, и стоявший в углу Багров дал это понять немедленно и наипростейшим способом — "забыв" поздороваться.
Миллионер все понял, весело улыбнулся этой детской попытке отыграться. Еще более смешной, когда он уже победил.
— Приветствую, дама и господа, — он чуть наклонил голову.
Под "дамой" он, похоже, подразумевал Соню. Та сегодня была явно не настроена очаровывать и пленять: простые джинсы, босоножки без каблуков, свободная зеленая блузка навыпуск... Если и был какой-то макияж, то в стиле "ню", то есть почти естественном.
— Чем обязаны визитом? — Спросил Павел, чуть привстав из-за стола и немедленно опустился обратно.
Кениг едва заметно поморщился.
— Это не спортивно, — выдал он. — Нужно уметь проигрывать с достоинством, господин Понашевский. Вы прекрасно знаете, зачем я здесь и почему. Мой юрист звонил вашему и заверил, что документы готовы... Софья, вы как всегда неотразимы. И, просто на всякий случай: мое предложение остается в силе.
— Какое предложение? — Подобрался Павел.
— Возглавить телеканал, который я собираюсь купить, — спокойно ответил Кениг. — Мы с Софи говорили об этом и она взяла тайм-аут на размышление. Надеюсь, ответ я сегодня услышу.
— Услышите, господин Кениг, — Соня широко улыбнулась, — как только мне станет ясен вопрос. Зачем я вам в этой роли? Я не звезда прйм-тайма, у меня нет опыта и связей, которые могли бы придать мне вес... Я не понимаю этого предложения, а все, что я не понимаю, вызывает во мне идиосинкразию.
— Вы настолько лишены духа авантюризма? — Кениг удивленно шевельнул бровью, — мне казалось, в вас его даже с избытком. В любом случае, ваш опыт меня вполне устраивает.
Миллионер еще раз обвел взглядом небольшой кабинет генерального и зацепился за красивый, очень дорогой органайзер, из которого в гордом одиночестве торчал простой, обгрызенный зубами, карандаш.
— Интересный сувенир, — заметил он. — Этот предмет имеет для вас особенное значение?