– Если ты расскажешь подробнее о своей подруге, я постараюсь помочь.
– Звучит странно, – задумчиво ответила Маша. – Но конкретных данных о ней у меня мало. Мы подружились в Египте, куда она прилетала на каникулы. Понырять с аквалангом. Зовут ее Варвара Орлова. В Москве жила у тетки, а сама откуда-то с юга. Помню, что она училась на первом курсе исторического факультета. Очень уважала своего профессора, но как его зовут, я не помню. В записной книжке моего телефона остался его номер.
– И в университете не появляется уже полгода?
– Да. Я звонила много раз.
– Хочешь, я угадаю, что тебе там ответили? – Что?
– Влюбилась ваша Варя и уехала с парнем. От родителей скрывается.
– Угадал.
– Мари, а ты исключаешь такой вариант?
– Абсолютно. Она не такая.
– Ну, что же, давай подумаем, что можно сделать. Антонио галантно поклонился, и стал расхаживать неподалеку, разговаривая с кем-то по телефону. Маша отметила про себя, что он демонстративно разделял ее и все остальные дела. С одной стороны, это было приятно, а с другой стороны, настораживало. Он не пускал ее в свой мир. Загадочный и таинственный.
Через несколько минут Антонио сидел рядом с Машей и пил чай. Они молча смотрели друг на друга поверх изящных чашек, украшенных изысканными миниатюрами в китайском стиле. Пузатый чайник тоже был разрисован забавными сюжетами из Поднебесной, и его можно было вращать, как глобус, рассматривая тонкую работу мастера.
– Фред подарил мне этот сервиз, – нарушила затянувшуюся паузу Маша. – И я каждый день пытаюсь решить для себя загадку.
– Какую?
– Что мне так нравится в этих миниатюрах.
– Думаю, что ты столкнулась с обычной «необычностью» для европейца.
– То есть?
– Ты так забавно приподнимаешь бровь, когда что-то спрашиваешь, – улыбнулся Антонио.
– Смешно?
– Нет. Скорее очень искренно. Это уже редкость в наше время.
– Я больше не буду, – попыталась отшутиться она.
– Только попробуй.
– И что тогда?
– Тогда ты не узнаешь страшную тайну.
– Сдаюсь, я очень люблю тайны.
– Обещаешь? – она кивнула в знак согласия. – В китайском рисунке средних веков господствовала техника кисти и разбавленной туши. Они даже для письма не пользовались перьями, как европейцы. Долгое время считалось невозможным использовать какие-либо краски. Мастер должен был уметь полутонами передавать богатство цветной палитры. В Европе уже знали законы перспективы и красок. Великий Леонардо внес тень в рисунок, а Китай продолжал рисовать разведенной тушью и не использовал источник света. Это был закон. Лишь однажды преподаватель, отмечавший красной тушью ошибки в работах учеников, сделал набросок в красных тонах. Потому что под рукой не оказалось черной туши. За такую дерзость несчастный был подвергнут гонениям.
– Как интересно.
– Собственно, поэтому китайская миниатюра всегда необычна для европейского взгляда.
– А ты увлекаешься древним Китаем?
– Не я. Дедушка.
– Почему?
– Хочешь узнать?
– Да… Я ужасно люблю тайны.
– Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Антонио стремительно поднялся и подал руку Маше. Когда они шли по тропинке к стоянке автомашин, видевшие их оглядывались вслед. Пара смотрелась просто на загляденье. Оба высокие, стройные, красивые, они светились какой-то радостью. Возможно – предчувствия, возможно – свершившегося, скрытого от посторонних.
– Дай прокатиться, – Маша с восторгом смотрела на желтую спортивную машину Антонио.
– Пожалуйста, – очаровательно улыбнулся он в ответ.
– Ты серьезно? – все еще не верила она.
Без лишних слов сицилиец широко распахнул водительскую дверцу. Сев рядом, он пояснил блондинке, как управлять «Феррари». Прежде чем трогаться с места, та погладила приборную панель рукой и умоляюще что-то прошептала.
– Не бойся, – подбодрил ее Антонио. – Эта лошадка очень послушная. Сейчас потихоньку выкатывайся на аллею, потом через парк на трассу, а там можно «пришпорить».
Полчаса спустя стрелка спидометра желтой машины легко подошла к цифре триста. Попутные авто на правых полосах трассы мелькали, словно стоящие на обочине машины.
– Сбрасывай скорость и перестраивайся на разворот, – попросил Антонио. – Дальше стоят видеокамеры. Нам лучше вернуться.
– Никогда еще так не гоняла, – откликнулась Маша, не отрывая восторженного взгляда от набегающего полотна дороги.
– А ты азартная девушка.
– Я знаю.
Солнце уже коснулось верхушки дальнего холма, когда машина аккуратно вкатилась на небольшую огороженную площадку около странного дома, стоящего на берегу Арно.
– Да это настоящая пагода! – воскликнула удивленная Маша. – Откуда она здесь?
– Из Китая, – невозмутимо ответил Антонио.
– Ты серьезно?
– Вполне.
– Что все это значит?
– Пойдем к воде. Здесь очень красивый закат.
По извилистой дорожке они подошли к каменной лесенке и спустились вниз. Река делала плавный поворот вокруг песчаного мыса, образуя небольшой полуостров. В пределах видимости среди небольшого кустарника стояло здание в китайском стиле. Лучи заходящего солнца скользнули по крыше пагоды, покрытой золотистой черепицей, та радостно отозвалась на это прикосновение сотнями ярких отражений, которые заиграли на гладкой поверхности воды. Где-то зазвенели колокольчики. Негромко, но очень чисто. Это продолжалось около минуты. Неожиданно исчезло солнце, и затихли колокольчики. Наступили сумерки. Маша вопросительно посмотрела на Антонио.
– Все, – он молча развел руками.
– Что это было?
– Тебе понравилось? – вопросом на вопрос ответил сицилиец.
– Очень.
– Пойдем, – он нежно обнял ее за талию, помогая подняться вверх, к дому.
Они остановились около небольшой пагоды и смотрели, как темнота наползает откуда-то из-за поворота, скрывая реку. Стало прохладно. К запаху свежескошенной травы подмешивался сладковатый запах цветов. Где-то крикнула птица, и опять воцарилась тишина.
– Чей это дом? – не выдержала Маша.
– Когда-то очень давно, – не сразу ответил Антонио, – во Флоренции двое студентов-художников полюбили друг друга. Ее звали Джули, а его Джози. Она увлекалась китайской живописью, а он – мастерами эпохи Возрождения. У них были большие планы на будущее. Джули очень хотела поехать в Китай и жить в настоящей пагоде. Джози пообещал ей это. Но потом она погибла. Джози привез из Китая настоящую пагоду, собранную без единого гвоздя, и поставил ее именно здесь. По законам фэн-шуй время замедляется на изгибах реки, питая энергией все вокруг. Внутри стоит урна с прахом Джулии. Раньше дедушка часто бывал здесь, но теперь дом только охраняют. Мы тоже не будем заходить.
– Конечно… Собрана без единого гвоздя?
– Да, пагода крепится на деревянных замках, как китайская головоломка. Все настоящее, за исключением краски на черепице.
– Почему?
– По китайской традиции только императорский дворец в запретном городе разрешалось покрывать золотом. Но дедушка называл Джулии «моя принцесса» и поэтому позволил себе сделать это.
– Господи, как трогательно, – прошептала Маша. – Просто слезы наворачиваются.
– Это было еще до войны. Представляешь, сюда ни одна бомба не попала.
Они молча ехали по освещенному шоссе. Дорожная разметка, указатели, огни машин будто наперегонки соперничали друг с другом в яркости красок. Антонио уверенно лавировал в бесконечном потоке машин, ловко используя мощный двигатель.
– Представляешь, – неожиданно нарушил молчание Тони, – однажды дедушка решил признаться Джулии в любви. Зная ее увлечение, он отыскал стихи о любви на китайском и скопировал их на тонкую рисовую бумагу. Когда же он торжественно преподнес свиток даме своего сердца, та начала безудержно смеяться. Оказалось, при копировании Джози нарисовал главный иероглиф в зеркальном отображении. В ответ Джулия подарила ему рисунок, где некто, очень похожий на Джузи, стоит перед зеркалом и что-то торжественно произносит.
– Этот иероглиф обозначал любовь? – Да.
– А Джулия так хорошо знала китайский, что сразу нашла ошибку?
– Нет, только этот иероглиф, – Тони ласково взглянул на спутницу. – Джози рассказывал, что она придумывала для себя словесный портрет иероглифов, когда их заучивала.
– Портрет?
– Сейчас покажу, – он резко направил машину к обочине. – Даже я запомнил.
«Феррари» остановился у края дороги и замигал аварийными огнями.
– Смотри, – Антонио достал блокнот и ручку.
– Юноша только однажды увидел девушку, – каждое слово сопровождалось черточкой на бумаге. – В его сердце впились когти дракона, и крыша съехала.
– Это и есть иероглиф, обозначающий любовь?
– В некотором приближении, – Антонио очаровательно улыбнулся. – Нужно рисовать кисточкой. – Он протянул блокнот Маше. – Попробуй. Только нужно одновременно с рисунком повторять слова. Тогда запомнится.
И действительно, с третьей попытки Машина рука лихим росчерком изобразила сложный иероглиф.
– Как интересно. Если бы меня так учили в детстве, возможно, и я бы с удовольствием училась.
– А ты не любила учиться в школе? – Нет.
– Вас наказывали за ошибки?
– Линейкой по рукам не били, но унижали перед всем классом.
– И какой предмет ты не любила больше всего?
– Русский…
– Почему?
– Потому что наши учителя не начинали со слова «любовь», – грустно вздохнула она. – Все начинали с фразы «Мама мыла раму»…А мой сосед по парте переиначил ее на «Маша мыла раму». Представляешь, он всем исправил это слово в книжке.
– Дразнили? – рассмеялся Антонио.
– Еще как!
– Но почему «раму»? – он не мог успокоиться, хотя было неловко.
– Я не знаю, – ее глаза заблестели. – Большими жирными буквами. По слогам. Учительнице надоело поправлять школяров, и все читали про Машу, моющую рамы. Мне кажется, я в первом классе перемыла все рамы мира.
– Да, дети порой бывают жестоки.
– И не только дети… – их взгляды встретились, пытаясь проникнуть внутрь.