Будет радость. Будет свет. Будет любовь.
Эдмунд.
В ее сердце стало тепло. Мир видел в Эдмунде чудовище, как заметили бы в ней самой, если бы кто-нибудь узнал ее секреты. Правда причиняет боль. Острую, глубокую и беспощадную. Только любовь может облегчить страдания, потому что она - это разделение этих истин. Там, в глубине мягкого, розового живота нежности, был катарсис. Она никому не рассказывала о том, что рассказала Эдмунду. Именно так она узнала, что он - тот самый, кто принял ее самые сокровенные пороки.
- Давай посмотрим на Речного человека, - сказала Эбби.
Лори очнулась от своей задумчивости, но мир вокруг нее был еще более сюрреалистичным, чем тот, в котором она находилась. Деревья здесь были больше, истлевшие ветви тянулись по бордовому небу в пульсирующих черных прожилках. Казалось, они дышат. Лори смотрела на хижину так пристально, что забыла моргнуть. Ее глаза слезились и горели, но не хотели закрываться. Она вдруг испугалась, что забудет эту хижину и, проснувшись, обнаружит, что ее жизнь - это черствые серые руины, какими девушка всегда была, поэтому позволила слезам упасть.
Хижина наклонилась вперед, как прыгун-самоубийца над обрывом. Низкий туман, созданный дымом из трубы, скрывал землю вокруг нее, извиваясь у ног сестер, как змеиное ложе. Они приближались бок о бок, теперь ни одна из сестер не была лидером. Лори шла чуть быстрее. Это было ее задание. На этот раз Эбби не станет ее опережать, она не позволит ей этого. Когда они подошли к двери, Лори двинулась к ней, но не решалась постучать.
С крыши свисали мелкие почерневшие кости и птичьи перья, венки, сделанные из старых гитарных струн. Мертвая саранча и полевые мыши были разбросаны перед входом, как подношения. На древесине хижины были вырезаны незнакомые символы - луны и звезды в ромбах, горные львы с пентаграммами на головах, а на двери висел величественный череп существа, которое Лори не могла определить. Он выглядел почти как останки какого-то динозавра или другого доисторического зверя. На кости были нарисованы небольшие линии - что-то вроде импровизированной карты реки. Под черепом, в центре двери, находилась замочная скважина. Ни дверной ручки, ни колотушки, только ржавая прорезь.
Потянувшись за ключом, Лори поняла, что он уже лежал у нее в руке. Ей стало интересно, как долго она его держала. Он был уже не металлическим, а органическим. Будто из хряща. Обезвоженное сухожилие. Она не решалась взглянуть на него, боясь, что он откроет что-то такое, что заставит ее отказаться войти и вообще от поисков. Ключ скользнул в замок, как тела пожилых людей в акте любви. Замок издал звук, похожий на хруст позвонков, и дверь приоткрылась, слизь отслоилась от рамы. Доски разбухли от спертого воздуха и дыхнули горячим гноем.
Сначала появился запах смерти - гнили в сочетании с запахом горелого мяса, который Лори уловила еще на горе. В щели между дверью и рамой мерцал огонек, отбрасывавший тени. Она приложила одну руку к сочащейся двери - только кончиками пальцев - и подтолкнула. Она шагнула в дверной проем, чтобы посмотреть поближе, и тут мир уступил место глубокой, ледяной бездне. Здесь была только тьма, слепое царство, изредка раскалываемое языками кроваво-красного пламени.
Ее грудь сперло, и она не смогла закричать.
Лори могла только падать.
Беспомощная.
Одинокая.
Глава 22
Она была в бассейне, обнаженная, плавала на спине с раскинутыми руками и ногами, ее тело имело форму звезды. Даже с закрытыми глазами Лори могла сказать, что здесь горел свет. Она видела его сквозь веки, которые не решалась открыть. Она помнила, как упала, но не приземлилась и не разбилась о воду, в которой плавала. Вода не двигалась, как в реке, но каким-то образом она знала, что находится в ней. Возможно, эта мертвая заводь была тем местом, где кончалась река. Может быть, это тоже была кровь? Вода была подходяще теплой.
Она открыла глаза. Над ней была галактика красных звезд, тысячи игольчатых отверстий, пробитых в черном бархате, дающих представление о более ярком мире за его пределами. Слышен был низкий гул, будто не настроенная гитара играла через перегоревший усилитель, и вибрации, которые она вызывала, пульсировали в воде и щекотали ее плоть, как кончики пальцев мужчины. Она подумала об Эдмунде, о Дэвиде и Мэтте, о череде безымянных парней, которые так и не дождались своего часа.
А потом о своем брате.
Ее влагалище стало влажным, соски затвердели. Но она не жаждала секса. Хотела, чтобы ее ласкали. Целовали и трогали. Чтобы у нее была нежная прелюдия со всеми мужчинами, с которыми она когда-либо ложилась в постель, со всеми сразу. Чтобы она была центром страстной оргии, где ей поклонялись бы как богине.
Как только желание нахлынуло на нее, оно исчезло, сменившись голодом и жаждой. Лори хотела стейк и водки. Она хотела пир на День благодарения. Возникла другая потребность. Теперь ей нужна была сила, власть и влияние, способность руководить людьми и управлять ими. Желание доминировать было сырым и диким, она никогда не осознавала его в полной мере. Но доминировала над Питом, и ей это нравилось. А покалечив свою сестру, Лори стала управлять и ей. В соперничестве братьев и сестер она показала себя чемпионкой. И ей это чертовски нравилось. Но за пределами своей семьи она всегда была покорной, даже слабой.
Был только один человек, которому она должна была подчиняться. Теперь девушка это знала. Женщина должна склоняться только к ногам своего короля - мужчины, достойного обладать ею. Она нашла своего собственного, но он был за решеткой. Все человечество боролось за то, чтобы оградить ее от того единственного, что избавит ее от боли. Мир хотел, чтобы она умерла в одиночестве, так и не познав чистой любви. И когда желания приходили и уходили, опрокидывая друг друга, одно желание оставалось там, где оно возникло, отказываясь уступить место другому. Оно было достаточно сильным, чтобы не дать ей погрузиться в растущую вокруг нее кровь, достаточно интенсивным, чтобы расширить каждую щелочку во тьме, позволяя багровому свету становиться все сильнее, пока черный барьер не развалился.
Лори поднялась из бассейна, ступая по поверхности воды, как покрытый кровью Христос. С каждым шагом она оставляла еще один след розового пламени, сливаясь с этим измерением, его сырая энергия проникала в ее поры. Скелет содрогался от мяса, которое пыталось удержать ее дух. Органы извивались, просыпались, ее сердце замирало, как у мертвеца, только для того, чтобы вновь забиться.
Гудение расцвело. Теперь звучали струны, низкие, глубокие и безжалостные. Электрическая слайд-гитара, грохочущий обреченный блюз. Сквозь свет проступали лица животных не земного происхождения - мутантов, монстров, демонов. Они издавали беззвучные крики, их глаза горели, челюсти оскалились. А в центре света возникла тень, высокая и худая, видение, наслоившееся на космическую преисподнюю.
Внезапная смена освещения заставила Лори вздрогнуть. Она почти забыла о синем цвете. Не было никакого перехода через фиолетовый. Красный цвет превратился в торнадо и закрутился в лунное сияние, отражаясь от гитары в руках высокого человека. Когда свет распространился, стали видны руки мужчины, и Лори вздрогнула при виде их. Мало того, что на каждой стороне рук были большие пальцы, то есть всего их было четыре, так еще и между ними было пять пальцев, скрюченных и артритных, и тем не менее они легко ударяли по струнам. Ладони и тыльные стороны обеих рук были покрыты ногтями, которые прорастали из его угольно-черной плоти, как рога.
Мужчина стоял там, где играл, позволяя Лори подойти. С каждым шагом он открывался ей все больше. Огромная, неухоженная копна седых волос поднималась из его черепа, сочетаясь с бородой, которая служила ульем для летучих насекомых. Казалось, его не беспокоили ни осы, ни черви, снующие туда-сюда в его плоти. С его подбородка свисали косички, сплетенные из куриных костей и вороньих перьев. Его темное лицо было покрыто чешуей. Его глаза были впалыми, красными там, где они должны были быть белыми, а зубы - неровными, как камни в реке под его домом. Скелетное тело, одежда на котором заплесневела и сгнила, плащ, покрытый заплатами, прорехами и пылью, паутина, прилипшая к плечам, как будто он только что выкопал себя из могилы.
Он продолжал играть, напевая без слов. Это были гортанные стоны — хриплые, злобные. Его горло щелкнуло, а клыки застучали в такт перкуссии, идеально приуроченной к его гитарной игре, шипящей группе из одного человека.
Когда она была всего в футе от него, Лори остановилась. Она могла бы опуститься на колени, как молящийся ребенок, если бы не ее откровение о том, что только Эдмунд был достоин поклонения. Вместо этого она ждала — чего именно, она не знала, — слушая зловещий блюз, который доносился из этого огромного пугала. Музыка этого человека не нуждалась в словах. Все это было в его стонах, щелчках и ворчании, а его пальцы говорили через гитару больше, чем когда-либо могли сказать слова. В этих навязчивых синих тонах Лори почувствовала все страдания, которые ей пришлось пережить. Она чувствовала себя каким-то образом очищенной этим, каждая нота была еще одной слезинкой, которую слишком долго она сдерживала. Как будто это была ее личная панихида, баллада, составленная из ее самых глубоких, самых тайных страданий.
"Это то, чего он хочет, - поняла она. - Боль других людей. Наши мучения. Наши душевные страдания и сожаления. Наше горе и страх. И все это для того, чтобы его музыка была непоколебимой и правдивой, грубой, как плоть, покрытая кровоточащими язвами".
Каждая нота, которую он играл, - капля крови из чьего-то сердца.
Голова мужчины покачивалась из стороны в сторону, погруженная в блаженство страданий Лори.
Она изо всех сил пыталась заговорить.
- Что ты...
Ногти на его ладонях задергались, гитара заиграла искаженный рифф, более характерный для хэви-метала. Лори прислушалась. Подождала. Соло перешло в гул, руки мужчины отодвинулись от струн. Глухой гул вернулся. Песня Лори на данный момент закончилась.