— Там же, где и он: во Владивостоке.
— Зря. Сделай это в Пусане. Оставим его на первом отрезке пути одного. Мужик он тертый, не пропадет. А почему Хван Джин И плывет не от Пусана, а от Владивостока?
— Пока не ясно. Такое ее поведение кажется мне странным.
— И мне. Ну что ж, оставь все мелочи и занимайся только операцией «Ястреб». Подготовь шифровки нашим резидентам в Сеуле и Токио с просьбой оказать всемерное содействие. О ходе разработки будешь докладывать мне ежедневно. Не забудь наладить контакты с нашими контрразведывательными службами: пусть посматривают за ребятами из Си-Ай-Эй, они могут доставить нам много хлопот.
— Это уже сделано.
— Ну и ладненько.
Потом они пили чай, приготовленный секретаршей, а Щеглов рассказывал Тучкову о бондаре Аллане Пинкертоне, который однажды обнаружил на одном из пустынных островков озера Мичиган остатки погасшего костра, о чем немедленно сообщил шерифу, приврав, что видел на островке подозрительных людей. Информация Пинкертона помогла шерифу задержать шайку жуликов. Бондарь был обласкан властями и при их содействии открыл небольшое сыскное бюро. Было это в 1851 году. Агентство Пинкертона считается родоначальником всех секретных служб США, которые ныне по числу сотрудников, количеству расходуемых средств и размаху операций не имеют равных в мире.
Билл Редфилд слыл в кругу воротил оружейного бизнеса большим оригиналом. Перед Рождеством он собирал под расфуфыренной елкой молодых сотрудников своей фирмы, нанятых в истекающем году, и читал им отрывки из речи Ленина на III съезде комсомола, заменяя слова «коммунизм» и «коммунист» словами «бизнес» и «бизнесмен». Получалось примерно следующее: «Истинным бизнесменом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество. Нам не нужно зубрежки, но нам нужно развить и усовершенствовать память каждого знанием основных фактов, ибо бизнес превратится в пустоту, если в сознании бизнесмена не будут переработаны все имеющиеся знания. Вы должны не только усвоить их, но усвоить так, чтобы не загромождать своего ума тем хламом, который не нужен, а обогатить его знанием тех фактов, без которых не может быть современного образованного человека. Если бизнесмен вздумал бы рассуждать о своем бизнесе на основании полученных им готовых выводов, не производя серьезнейшей, труднейшей, большой работы, не разобравшись в фактах, к которым он обязан критически отнестись, такой бизнесмен был бы очень печален. И такое верхоглядство было бы решительным образом губительно». Редфилд придерживался того мнения, что лучшего напутствия молодым сочинить невозможно.
Он располагал многочисленными и тесными связями среди военных и был на короткой ноге с большинством сколько-нибудь известных генералов американской армии. Все они паслись на его виллах, яхтах и охотничьих угодьях. Он знал сильные и слабые стороны любого и каждому дал грибную кличку. В телефонных разговорах Редфилда с друзьями замелькали: Груздь, Боровик, Подосиновик, Масленок, Рыжик, Шампиньон, Сморчок, Пузанчик, Моховик, Козья Борода, Бледный Поганец и Мухомор. Редфилд гордился своей выдумкой. Во-первых, это было смешно. Во-вторых, конспиративно, а конспирацию торговцы смертью почитают превыше всего.
Операцию с корейским «Боингом» задумал лично Редфилд. Ему надоело отвратительное лицемерное нытье политиков обеих частей света об аморальности войны. Последнее время занудный скулеж начал воплощаться в никчемные бумажки, пышно именуемые соглашениями о разоружении, что раздражало и выбивало из трудовой колеи трудовых людей. Надо было как следует взбаламутить эту ржавую кастрюлю с дерьмом — так Редфилд называл старушку Землю и ее обитателей — чтобы последние и думать забыли о райских кущах под безоблачным небом, где царят всеобщая любовь и благоденствие. Не труд создал человека, полагал Редфилд, труд может создать только тупого раба. Человека сильного, красивого, умного, создали войны. Война — мать цивилизации и ее колыбель. В войне спасение человечества от умственной и духовной деградации.
Исполнение акции было поручено трехзвездному Мухомору, статному, спортивному и в меру глупому верзиле с лицом, обожженным солнцем тропиков, и с редкой проседью в рыжей шевелюре. Впрочем, по армейским меркам у него была ума палата. Кроме того, он обладал неплохими актерскими данными. Однажды Мухомор, складывавший пятифутовые холмики из отрубленных голов партизан, разыграл в присутствии журналистов вполне натуральный нервный припадок якобы из-за того, что русские испепелили где-то под Кандагаром четыре душманских кишлака.
У Мухомора был знакомый южнокорейский пилот, в прошлом военный летчик, регулярно выполнявший рейсы по маршруту Нью-Йорк — Анкоридж (Аляска) — Сеул и обратно в качестве командира экипажа. Познакомились они в Корее, когда Мухомор служил там. Одно время даже дружили семьями. Союзники все-таки! Бывая в Штатах, кореец иногда навещал приятеля.
Летом 1983 года во время предполетного медосмотра пилотов в Нью-Йорке врач-американец, повертев в руках кардиограмму сорокапятилетнего командира экипажа, сказал, что это сердце требует ремонта. Командир ответил, что в Сеуле ЭКГ была нормальной. В следующий раз история с кардиограммой повторилась. Врач дал понять, что может встать вопрос об отстранении пилота от полетов. Перед несчастным корейцем замаячил призрак безработицы. И тогда он поделился своей бедой с Мухомором. Тот обласкал друга, успокоил его, предложил консультацию у лучших врачей США, любую медицинскую помощь. Обещал через связи повлиять на ретивого терапевта в нью-йоркском аэропорту. Взамен попросил о небольшой услуге.
— Ты ведь понимаешь, для чего нам это нужно, Чон. Мы просто хотим посмотреть, как будут вести себя русские в такой ситуации.
— Они меня посадят.
— А ты не садись. Лети себе и лети. Русские не посмеют сбить пассажирский лайнер.
— Кто их знает. Риск велик.
— Может быть, вообще удастся проскочить. Время-то ночное.
— Они не идиоты и не разини. А что я скажу своему экипажу?
— Экипаж я возьму на себя.
— Каким образом?
— Увидишь.
— А черные ящики?
— Это тоже моя забота. Ты ни в коей мере не пострадаешь. Вышел из строя какой-то прибор, и все дела. В случае необходимости прикроем тебя через наши возможности в Сеуле. Солидный гонорар тебе гарантирован.
— А вот это лишнее. Давай не пачкать наших отношений золотом.
— Ты честный парень, Чон. Я найду способ отблагодарить старого друга. И это будет достойный тебя знак внимания.
Редфилд был доволен. Все шло по плану. Экипаж корейского «Боинга» подвергли психотронной обработке с основной установкой: «Они не посмеют сбить пассажира». Таким образом из сознания пилотов изгнали страх. Мухомор приказал выключить черные ящики радиосигналами, как только лайнер войдет в воздушное пространство Советского Союза.
— Осталась одна заковыка, — доложил Мухомор Редфилду. — Этим рейсом летят два конгрессмена.
— Кто? — поинтересовался хозяин.
— Найдорф и Митчел.
— Митчелу устройте небольшую аварию по пути в аэропорт, а Найдорф пускай летит. Он нам попросту не нужен… Сколько там всего народа?
— Двести семьдесят человек. Без Митчела двести шестьдесят девять.
— О кей! Этого более чем достаточно… Хочу предупредить вас, генерал: никаких шашней с нашими разведками! Они нашпигованы русскими шпионами.
Последнее указание босса Мухомор опрометчиво нарушил, за что впоследствии жестоко поплатился. О готовящейся операции каким-то образом пронюхали РУМО и АНБ. Они потребовали от генерала принять их в долю. Мухомор отбивался, как умел. Тогда обе разведки скинулись и преподнесли его дочери, которой 31 августа исполнилось двадцать три года, букет из двадцати трех белых роз. В цветах девушка обнаружила солидный пакет акций редфилдовского концерна, после чего железное сердце Мухомора, закаленное в колониальных войнах, дрогнуло. Уже в Анкоридже 370-тонный «Джамбо» оттащили в дальний конец аэродрома и напичкали электронной аппаратурой. Над Аляской стояли густые вечерние сумерки. В 13–00 по Гринвичу «Боинг» поднялся в воздух и взял курс на Сеул. Параллельно ему пошли два военных самолета-разведчика. Они должны были, дублируя друг друга, снимать информацию, поступающую с борта «Боинга», которому предстояло возбудить собой всю систему ПВО тихоокеанского побережья СССР. Через два с половиной часа «Боинг» появился над Камчаткой. Разведчики держались поодаль. Эти три самолета и поднявшиеся им навстречу советские перехватчики учинили в небе такой слоеный ералаш, что у персонала, обслуживавшего радары по обе стороны океана, зарябило в глазах.
Самолет шел на высоте 12 000 метров. Стояла глубока ночь. В иллюминаторах медленно плыла по черному небу частая россыпь звезд, крупных, как огни больших городов, и мелких, как серебряная пыль.
Почти все пассажиры спали или дремали, откинувшись в креслах. Бодрствовали немногие. Плакала японская девочка, у которой болело горло. Ее тихонько успокаивала мать. Сенатор Найдорф набрасывал в блокноте тезисы своего выступления перед южнокорейскими парламентариями. Американский конгрессмен хотел научить корейцев демократии, коей в этой стране почти не пахло. Минуло уже три года с той поры, когда было потоплено в крови яростное восстание в Кванчжу, а президент Чон Ду Хван и его окружение все еще не решались подарить народу хотя бы необходимый минимум свобод. Между тем сопротивление оппозиции режиму вновь нарастало. Кровавые столкновения казались неизбежными. Идеалист Найдорф верил в то, что демократия — панацея от всех бед, позабыв о негритянских волнениях в своей стране, подавленных грубой военной силой. Наморщив лоб, сенатор строчил да строчил, упиваясь собственными прозорливостью и мудростью.
Ворковала шепотом молодая супружеская пара, кореец и американка. Они обвенчались в Штатах, но свадьбу хотели сыграть на родине жениха. Держась за руки, молодожены ласкали друг друга нежными взглядами и улыбались, потому что были счастливы.