влажного берега, пошла следом за Андреем.
Он дошел до самого края берега, где резкий обрыв уходил вниз, к небольшой речушке. Остановился. Скинул пиджак и бросил его на землю, примяв весеннюю траву.
– Садись, – не оборачиваясь, скомандовал мне.
Подчинившись, присела на одну полу пиджака, оставив другой край для белого. Но он присоединяться ко мне не спешил. Задрав голову, всматривался в даль, как-то напряженно сжимая губы. Наконец, передернул плечами, взглянул на часы на запястье, сел рядом. Стало почему-то тревожно: белый явно решал, стоит ли со мной говорить.
– Ты, конечно, хочешь знать, кто такие Волконские? – Я молча кивнула, зная, что он почувствует. – Была когда-то такая малочисленная семья. Ничем особым они знамениты не были, разве что предками. Они – дальняя ветвь изначальных. Потому, кстати, и были малочисленны.
Изначальных? Ого! Из тех времен, когда все мы появились на Земле. И люди, и… не люди. Почему? Кто знает. Решение природы: взяли и возникли два разных вида – оборотни и люди. Мы вроде бы возникли раньше, но это несущественно. Машину времени никто не придумал, потому доподлинно не известно, как оно все получилось. Но древние предания рассказывали об «изначальной семье» – наших прародителях. Когда-то давно все об этом знали, даже гордились примесью крови изначальных. Только с тех пор столько воды утекло, столько смешалось… Сейчас это не считалось актуальным: каждый мог с высокой долей вероятности утверждать, что и в его крови где-то кое-чего «примешано».
– Были? – Я почувствовала, как на этом слове дрогнул его голос. – И почему «кстати»?
Андрей, протянув руку, сорвал высохшую трубочку прошлогодней травинки, еще не забитой свежей зеленой порослью, покрутил ее в руках и прикусил.
«Травоядный!» – при других обстоятельствах я бы обязательно его подколола, но сейчас какое-то гнетущее предчувствие не позволяло шутить.
– И есть, как выясняется, – он впервые с момента, как мы вышли из кафе, посмотрел на меня, заставив напряженно сглотнуть. – Истинные носители крови изначальных, по крайней мере сколько-нибудь значительной ее части, были больны. Именно этот факт и служил неоспоримым подтверждением «величайшей» наследственности.
– Больны? – недоуменно переспросила я. О таком не слышала…
– Да. Когда-то они слишком возгордились. Мнили себя сверхсуществами по сравнению с людьми, намерены были сохранить «чистоту крови». Поэтому любая вязка между парами допускалась только внутри семьи. Как следствие – вырождение и набор ослабляющих болезней. И те рода, что произошли от изначальных и переняли их манию, постигла аналогичная участь. Выжил наш вид лишь благодаря тому, что не все были столь повернуты на величии. Но Волконские, увы… – Добровольский красноречиво пожал плечами.
– И я? – потрясенно уставившись на оборотня, не верила своим ушам. – Ты хочешь сказать, что я чем-то… больна?
– Нет. Женщины – носители, болеют мужчины.
Вздрогнув, непроизвольно отшатнулась. Получается, под прямой риск попадает мое потомство? Знал ли об этом Фирсанов, когда всякий раз при течке изолировал меня от самцов стаи? И не потому ли меня «отобрали» для белого? Какой шанс «занести заразу» в сильнейший клан! И мама советовала с ним повязаться. Почему? Или, наоборот, именно после появления Андрея клан бурых всячески стремится ликвидировать кого-то из нас до возможной вязки? И не означает ли это, что на боях один из нас неминуемо должен погибнуть? Голова от вопросов шла кругом.
– А что за болезнь?
– Ускоренное старение. По сути, в возрасте молодого самца, которому уже можно впервые бороться за интерес самки, они были уже очень стары. Там и речи не шло о возможности конкурировать со здоровыми и молодыми.
– И мой отец…
– Скорее всего был болен. И это означает, что его нет в живых, – прищурившись в своей манере, жестко пояснил белый.
– Почему-то надеялась, что он у медведей, – непроизвольно созналась я в тайной думе. – Зачем тогда спешить к ним?
Я невольно выдала вслух вопрос, адресованный, скорее, маме. Андрей отвел взгляд, натолкнув меня на мысль, что сейчас будет не совсем откровенен.
– Там… безопаснее, – выдержав небольшую паузу и взъерошив пятерней светлую гриву на макушке, наконец буркнул он. – И наверняка есть какая-то информация…
А он не так уже и хочет, чтобы я оказалась на территории медведей, хотя несколько дней назад сам предлагал этот вариант!
– С чего ты это взял? – задала прямой вопрос.
Белый громко хмыкнул и пожал плечами:
– Надо знать этих «разумных» медведей. Единственный подвид оборотней, что сумели сохранить изначальное общественное устройство. А еще не стоит вестись на их внешнее тугодумие и неуклюжесть. Они, может быть, в чужие дела, как другие, не лезут, но наблюдают за всем и… многое помнят, – и уже немного в сторону буркнул: – К несчастью.
– Помнят что-то связанное с моим отцом? – озадачилась я.
Андрей, глядя на воду, что в наступивших сумерках серебрилась и плескалась метрах в двух под нами, кивнул.
– А какой в этом смысл? – решила я допытаться до истины. – Получается, я – последний отпрыск «прокаженных» волчьих родов, живой эволюционный тупик. Что мне даст рассказ о печальной судьбе моего отца? Видимо, он смог найти у них убежище и там же провел свои последние дни.
– Медведи очень консервативны, – вздохнул Добровольский, – и продолжают существовать в рамках изначальной монархической иерархии с очень жесткими законами и предписаниями. И дело не в печальной судьбе твоего отца, а в том, кем он был. Последним представителем, в ком текла кровь изначальной семьи. Так что, с точки зрения медведей… ты – наследница.
И Андрей, слегка склонив голову, бросил на меня косой острый взгляд, блеснувший звериной силой. У меня же в буквальном смысле челюсть рухнула на грудь, последняя новость заслонила даже мои горестные чувства относительно своей абсолютной никчемности.
– Я – наследница?! – мрачно расхохоталась. – Это шутка? Признайся! Наследница чего?
Но белый почему-то не смеялся. Сидел и сверлил меня странным, каким-то настороженным взглядом.
«Наверное, боится, что я совсем скачусь в истерику? И правильно! Я сама этого боюсь».
– Ты серьезно? – я двинула Андрея локтем. – Может быть, опасаешься, что брошу вызов тебе, как фактическому наследнику рода, захватившего власть?
Представив собственные перспективы в упомянутом случае, зашлась в диком хохоте и не сразу сообразила, что Добровольский все еще молчит.
– Ты меня боишься? – взяв себя в руки и сделав «страшные глаза», сумела я поддеть оборотня.
Он вздохнул. Глубоко так, с медленным выдохом.
– Лена, ты не понимаешь всей ситуации. В данных обстоятельствах тебя могут использовать для разжигания войны между кланами. А что до власти – мы взяли то, что смогли взять. Если кто-то хочет и может отнять ее у нас – пусть попытается. Но все это не избавляет нас от проблемы.
– Какой? – резко проникнувшись серьезностью обсуждаемой темы, уточнила я.
– Три месяца рядом…
Прозвучало это как-то странно. И обидно, конечно.
Теперь ему, наверное, страшно и подумать о возможности повязаться со мной. Волчица внутри оскалилась и угрожающе заворчала – все ей неймется! Вот уж кто и так мнит себя принцессой. Волк белого неожиданно отреагировал на ворчание моего зверя жалобным поскуливанием, заставив Андрея раздраженно передернуть плечами. Долетевший до меня скулеж тут же оборвался. Как же хорошо Добровольскому! И когда я стану сильнейшей в своем тандеме?
Ответить по существу на его утверждения мне было нечего. И дело даже не в белом. Уже не в нем. Просто отныне для меня вообще не существует перспективы стать матерью. И кто знает, почему загрызли моего кровного старшего брата? Возможно, из милосердия. Я тоже не смогу жить, зная, что мой сын проживет всего несколько страшных лет. Но беда в том, что сделать что-то существенное, чтобы избежать этого, я не в состоянии.
Тут единственная моя надежда – белый.
– Андрей, – перехватив его руку, переплела наши пальцы. Дождавшись, когда взгляд волка сосредоточится на мне, откровенно сказала: – Все зависит от твоей выдержки. Я и обещать не стану, но тоже постараюсь. Перекидываться все это время не буду, только если на боях заставят. А так… Ты мне совсем не нравишься… как мужчина. Поэтому за свою человеческую половину я уверена – домогаться тебя не буду.
Может быть, я и приврала… чуток. Или немногим больше. Но главное в этом деле – чистота намерений. А мои намерения какой угодно ценой удержаться от вязки с теперь уже любым самцом были наикристальнейшими! Стоит еще вспомнить о том, что он слышал мамины советы и наверняка думает обо мне невесть что.
Добровольский как-то странно на меня посмотрел – звериное зрение позволяло отчетливо видеть выражение его глаз в темноте ночи – и, резким, почти неуловимым движением опрокинув меня, завалил к себе на колени.
– Ты такая «милашка»! – нависнув сверху, презрительно прошипел он. – Как я раньше существовал без этого освежающего глотка откровенности? Как это, однако, бодрит! Не меньше, чем удар дубиной по голове, я думаю.
– А то! – слегка напугавшись стремительности его маневра, не зная, что еще можно сказать, брякнула я, находясь в полулежачем положении.
Да… Вызови я его на поединок, и оскалиться бы не успела, как уже была бы четвертована его зубами и когтями. Тут по-другому и быть не может.
– В общем, я очень постараюсь тебя не разочаровать, – подытожил белый наш план. – Тем более теперь уверен, что не разобью твое сердце.
И что на это скажешь? Да еще и валяясь у него на коленях? Я мужественно показала волку язык. Он вздохнул и явно подумал: «Диагноз – безнадежна».
А мне что? Мне терять уже совсем-совсем нечего. И это, увы, уже на полном серьезе. Никакого клана и никакой пары, и никакой семьи в будущем. Одно одиночество и неопределенность. Но хотя бы в самоконтроле Добровольского я была уверена. Ровно до следующего утра…