Павша! Олекса! Ракша!
Василиса Тимофеевна глаз не отводит от первой лодьи. Оверка-сын стоит посреди ушкуя. Оперся на весло. Еще шире раздался в плечах; на щеках и у губ кудрявится золотистая бородка. А рядом другой. Кто признает в этом стройном рослом новгородце безродного немчина Микеля? Тот ходил - плечи опущены, взгляд исподлобья. Этот соколом глядит.
- Сыны мои!- И уж слез-то, слез… все лицо, всю бороду омочили сыну радостные материнские слезы.
- Михалка! Сестрич мой. Где он, родимый?
А Михалка глядит поверх матушкиной головы, туда, где у дороги к торговищу стоит Ольга Шиловна.
Оверьян толкнул брата в материнские объятья, а сам глянул на девушку в жемчужном венце. Глянул, да и обмер! Ольга! Где его глаза были, когда от свадьбы отрекался? Как же он такую красавицу не примечал? И смотрит на него, на него одного Олюшка - улыбается. Забилось Оверкино сердце. «Что ж теперь будет?» Тряхнул кудрями, пошел молодцам на подмогу - добычу выгружать. Будет еще время поразмыслить.
Из рук в руки перекидывают ушкуйники связки серебристых беличьих шкурок, белых, как снег на уральских горах, горностаев, куниц, соболей… А там коробья, полные всякого добра; .выгружали, укладывали на телеги, везли на склады.
Много было выпито в этот вечер в доме Василисы Тимофеевны и меду, и домашней браги, и вин с немецкого двора. Уж и матушка в свои покои удалилась; захмелели гости, а все пируют.
Оверку хмель не берет. Покоя не дают серые Олюшкины глаза. Как увидел ее на берегу в голубом летнике да как подметил, что на него одного глядит, улыбается,- с того часу с ума нейдет. Нет на свете другой такой! И опять дивился на себя Оверка - куда раньше смотрел? И матушка, видно, не отдумала - весь день хитро на сына поглядывала, смеялась. «Завтра, - говорит,- разговор у нас с тобой большой будет».
А Михалка что же? Не жаль разве брата? Как не жаль? Очень даже жалеет Оверка своего брата, да против матушкиной воли как пойдешь? Хитрит, ох, хитрит сам с собой Оверьян Михайлыч! Ни при чем тут матушкина воля.
Поискал глазами Михалку - нет его среди гостей; захмелел, видно, спать пошел.
Гости разошлись, когда солнце уже окрасило небо бледно-розовым светом. Не сидится Оверке дома, сон на ум нейдет. Вышел на улицу, пошел куда глаза глядят.
Он ли это, Оверка? Когда это с ним случилось такое? Знал, как в лесные дебри, в далекую Пермьскую землю доехать да как из них выбраться, знал, как богатство Великому Новгороду добыть, умел буйную ватажку в страхе, в послушании держать. А вот сейчас, как поступить,- не знает. Помнит, как рассказал Степанка о злодействе Генриха Тидемана, слово себе дал тогда Оверка - от Ольги отказаться, Михалку на ней женить. А сейчас другое на уме. Михалка… что ж, Михалка; ежели Ольга Шиловна скажет: «Хочу быть за Оверья-ном», - что сделает Михалка? Да и матушкина воля тут.
И порешил Оверка саму Ольгу спросить. Не дожидаясь разговора с матушкой, пойти поутру к Шиле Петровичу, улучить минутку и спросить Ольгу: пойдет ли за него?
Оверьян хотел было уже домой повернуть, да заметил, что неподалеку от дома Шилы стоит, а как забрел, сам не знает.
«Только мимо пройду, - думает, - на окна погляжу, и домой». К калитке подошел, видит - стоят двое. Пригляделся- Ольга с Михалкой! Так и отпрянул от забора- не увидали бы. Стал за углом, слушает. Олюшка тихо говорит, а слова разобрать можно.
- Батюшка! А что батюшка? Он меня неволить не станет. И чем ты ему не зять? Прежде, верно, и слушать не стал бы, а нынче ему что с Оверьяном породниться, что с тобой - одна честь. Да и то: Оверьян-то Михайлович, сказывают, опять в дальние края собирается; по нраву ли то будет батюшке? Про тебя говорил, будто такие, как ты, грамотные люди здесь, в Великом Новгороде, нужны; большим, говорит, человеком будет Ми-хайло Микулович, это ты, значит. - И засмеялась звонко, как колокольчик.
- То батюшка, а тебе я по нраву ли?
- А думаешь, я с каждым вот так у калитки по ночам стою? Иди прочь, коли так мыслишь!
И пошли у них ласковые слова, да смех, да прощанье. .. А после опять смех и снова прощанье.
Мрачный, разобиженный шел к своим хоромам Оверьян.
«Вот тебе и атаман, и богатырь новгородский! Дела нет никому до меня. Одной только чудиле лесной по нраву пришелся».
В горницу поднялся - пусто, одиноко. Ни Михалки, ни Степанки, не с кем печаль развеять. Один Серко по-прежнему развалился на лебяжьем одеяле. «Эх ты, Серко, ничего-то ты не понимаешь!»
Глава двадцать вторая
МАТУШКИНО БЛАГОСЛОВЕНИЕ
Проснувшись, Василиса Тимофеевна долго глядела на большой кувшин литого золота, усыпанный драгоценными камнями, что стоял на дубовом столе против кровати. Не сразу и вспомнила, что это Оверьянов подарок.
- Порадую и я его нынче.
Только успела Марфутка убрать боярыню - Оверка сам пожаловал.
- Здравствуй, сынок родимый. Любовалась я на твой подарок - хорош, ничего не скажешь, а только не старуху бы таким подарком дарить, лучше молодой невесте послал бы его.
- Нет у меня невесты, матушка, - мрачно выговорил Оверьян.
- Нет, так будет, - не замечая его мрачности, сказала боярыня. - Не напрасно Ольга Шиловна три года ждала суженого.
- Может, и ждала, да не меня. Другому женой обещалась быть Ольга Шиловна.
Боярыня привстала было, да ноги не удержали.
- Не пойму, что говоришь. Ольга? Другого ждала? Кого же это она лучше моего сына нашла? Неправда! Слушать ничего не хочу! Да и тебе не пристало всякому слуху верить. Есть глаза у Ольги, да и Шила не пойдет против моей воли, не отдаст другому дочь, ежели я ее своему сыну засватала.
- С Шилой ты, матушка, хоть и договорилась, а Ольгу и не спросила, А у нее другой на уме, верно знаю.
- Не допущу! - кричит боярыня. А Оверка все больше хмурится.
- Купцу кланяться пойдешь? Набалованная, своевольная дочь у Шилы Петровича, отцову волю переломит, на своем поставит.
- Не допущу!
- А если даже и не допустишь, - против воли отдаст Шила дочь за меня, так сама посуди: нужна ли нам девушка, которая с другим сговорилась за твоей спиной? Гоже ли боярскому сыну от купцовой дочери отказ получить?
Верно уж сильно зол был Оверьян, что позабыл, с кем сговорилась Ольга, что негоже говорить так о девушке, которая в их семью войдет.
Залилось краской лицо Василисы Тимофеевны. Встала с кресла, палкой об пол стукнула.
- Не бывать тому! Получше Ольги найдем! Я ли не найду невесту такому молодцу! А Шила и с дочкой своей пусть к дому моему близко не подходят!
Тут только спохватился Оверка - что же это натворил такое? Раздор теперь в семье пойдет - матушкин гнев и на Михалку падет. А у Оверки зла на брата нет; о Михалкиной любви к Ольге давно ему известно. Раньше бы думать, - может, и поспорили бы за Ольгу, а теперь что ж, сам прозевал такую девушку. Вот сейчас-то как матушке сказать про Михалку?
А матушка уже сама любопытствует:
- С кем же это Ольга Шиловна договориться успела, пока жених славу родному городу добывал? Кого она лучше моего сына нашла?
- Не один, у тебя сын, матушка, есть и другой, что прославил родной город.
Слушает боярыня и понять не может: к чему он об этом? Тут Оверка - господи благослови! - и сказал:
- Из двух твоих сыновей младшего выбрала Ольга Шиловна.
- Неужто Михалку? - и грозно брови сдвинула.
А Оверка торопится - не дать матушке разгневаться.
- Давно уж любит он Ольгу; еще с той поры, как жил в их доме безродным парнишкой. Жить без нее не мыслит. Известно мне, что и она его полюбила. Так, видно, тому и быть.
Боярыня молчит; мысли путаются - в свой дом ввела молодца, приютила, приголубила, а он из-под носа братнину невесту увел, - сердится на сестрича своего. А тут же другое в мыслях: не чужой ведь, сама сыном признала.
А как подумала, что в ее же дом приведет Михалка полюбившуюся ей девушку, да что свадьбу хоть завтра сыграть можно, - и отошла боярыня. Видит Оверьян,- к слезам дело близко. Пронесло грозу.
- Где ж он сейчас, сестрич-то мой? Уже если свадьбу играть, так и тянуть нечего. Вели Шилу ко мне позвать; с ним и договоримся, чтобы все честь по чести, а не то вы, молодые, опять чего напутаете. - И плачет, к смеется.
Так и вышло, что благословила боярыня не старшего, а младшего своего сына.
Недолго погодя и свадьбу сыграли.
Скоро ли, нет ли утешился Оверьян Михайлович, нам не известно, а только сильнее прежнего влекут его к себе морские просторы да речные пути. Видит себя атаманом большой ватаги, начальником многих ушкуев. По ночам снится ему закамское серебро. И не забыть ему, что много еще в Пермьской земле невыбранных сокровищ; добыть их - дело его, Оверкиной чести. И уж эту честь он никому не отдаст.
Благослови, матушка, старшего сына в дальний поход во славу Великого Новгорода!