обязаны продолжать гонку вооружений. И быть в полной боевой готовности. Чтобы они не посмели напасть на нас. Более того: если мы почувствуем, что они намерены нанести первый удар, мы должны быть в состоянии опередить их». Ну, разве это не увеличивает опасность войны? А? Пока все понятно?
Норма кивнула.
На лице Беллмана появилась зловещая ухмылка.
— А теперь я постараюсь изобразить русского и американца одновременно. Оба думают: «Нанести удар первыми? Невозможно! Мы не можем себе этого позволить. И не должны себе позволять. Плевать нам на мораль, но если мы сделаем это, то погибнем точно так же, как и они. С гарантией. И вообще наступит конец света. Конец всем нашим мечтам, планам и надеждам. Гм-гм… Так как же быть? Попробуем-ка успокоиться, продемонстрируем свое миролюбие. Получится это? Нет, это не получится. Ибо если мы поступим так, другие подумают: что-что, они делают вид, будто успокоились и присмирели? Значит, решили нанести удар немедленно! И что тогда? Тогда, значит, первыми удар должны нанести мы. Но ведь мы не хотим и даже не можем сделать этого. Погодите, погодите! Если так не получается, надо притвориться жутко агрессивными и показать, что мы их ни чуточки не боимся и шутки шутить с собой не позволим. А это получится? Нет, черт побери, тоже не получится! Потому что, если мы пойдем по этому пути, другие скажут: „Вот! Наконец-то эти свиньи показали свое истинное лицо! Боевая тревога! С сегодняшнего дня будем по возможности предельно агрессивными и докажем, что ничего не боимся…“», — Беллман взял еще одну сигарету. И заговорил даже быстрее, чем прежде. — Так, значит, ничего не выходит, и эдак тоже ничего не получается. Что бы обе стороны ни делали, все впустую. И надпись на дорожном указателе остается прежней: «Катастрофа». Страх! Недоверие! Страх и недоверие! И если это продлится еще какое-то время, добра не жди — это осознали обе стороны. Пять лет? Допустим. Десять лет? Положим. Тридцать? Может быть. А пятьдесят? Ни в коем случае. Обе стороны ежедневно производят новое оружие. И тем самым возрастает опасность, что разразится война — нежелательная для всех. Я говорю не о войне, которая может начаться из-за технической ошибки, просчетов. Я говорю о той, которая разгорится из-за противоречий в политике, которые, не ровен час, обострятся до такой степени, что одна из сторон скажет: «Черт побери, ракет у нас больше чем достаточно, и мы должны нанести первый удар, не то через пять минут ударят они!» — На лице Беллмана вновь появилась отталкивающая ухмылка.
— Вас что, подобная перспектива забавляет? — не удержалась от вопроса Норма.
— Что нет, то нет, — ответил Беллман и снова зловеще ухмыльнулся. — Я просто в отчаянии, мадам. Я потерял всякую надежду, последнюю каплю надежды, самую последнюю!
Это дурная привычка, подумала Норма. Он не в состоянии больше смеяться ни над чем и ни над кем. Вот и появилась эта омерзительная гримаса.
А в темном парке под деревьями прохаживались агенты Сондерсена.
33
Вестен встал и подлил в чашки чая. Диктофон оставался включенным…
— Заметим, что военные и политики обеих сторон a priopi не убийцы, — сказал швед. — Не маньяки и не преступники. Вы уж мне поверьте, пожалуйста, фрау Десмонд. Господин Вестен поведал мне как-то о вашей восхитительной идее.
— Какой же? — полюбопытствовал Барски.
— После всего, с чем мне пришлось столкнуться, я однажды поделилась с господином Вестеном мыслью: если бы от меня зависело, чтобы настал, наконец, мир, я бы для начала поставила к стенке и расстреляла десять тысяч политиков и военных.
Она обнажила зубы. О Боже, спохватилась Норма, я переняла дурную привычку нашего хозяина.
— Итак, — продолжил Беллман, — политики и военные обеих сторон давно пришли к выводу: атомная спираль раскручивается и раскручивается — и это не может не привести к мировой катастрофе. Вследствие чего они — представители обеих сторон — сказали… Как вы думаете что?
— «Нам пора выбираться из этой спирали», — предположила Норма.
— Браво! Именно так! «Нам пора выбираться из этой спирали». Однако каким образом? — И опять гримаса. — Американцы и русские еще раньше пытались жить в мире и согласии. «Сосуществование». Вышло что-нибудь? К сожалению, ничего не вышло. А почему не вышло? Потому что американцы никогда не понимали, с чем русские не согласятся ни при каких условиях, а русские никогда не понимали, с чем ни при каких условиях не согласятся американцы. Обе стороны оказались не способны признать возможным другое мышление. Обе супердержавы внушили себе, будто точно знают, что́ движет соперником, что́ тот замышляет и с чем он никогда не расстанется. При этом они исходят из ошибочных, высокомерных и дурацких предпосылок. И поэтому на «самых-самых» встречах в «самых-самых» верхах не приходят к приемлемым результатам. — Гримаса отвращения то и дело появлялась на его лице. — Однако, как я уже упоминал, господа дошли до той точки, когда сказали: «Из спирали пора выбираться». Но как нам покончить с конфронтацией? Сосуществования не получается, это мы видим. Нет и мира. Из состояния конфронтации можно выйти только победителем или побежденным. Поражение представить себе невозможно. Необходима победа! А что необходимо для победы?
— Новая, принципиально новая система вооружений, — сказала Норма.
— Совершенно верно! Новая, принципиально новая система вооружений.
— Например, СОИ, — подсказал Барски.
— Например, СОИ, — согласился Беллман. И опять зловеще ухмыльнулся.
Несколько успокоившись и закурив очередную сигарету, Беллман продолжал:
— Идея СОИ приобрела после фильмов о звездных войнах некоторую популярность. Что вполне понятно, если речь идет о шестилетних детях. Ракета сбивает ракету в космосе! А в самом деле — чистейшее безумие… — Он принялся с пафосом, подробно и с фактами излагать, что произойдет, если Штаты действительно всерьез возьмутся за СОИ, а Советы в свою очередь найдут контраргументы, и даже не заметил, что гости его как-то потускнели: в данном случае он говорил о сравнительно широко известных вещах.
34
Люди Сондерсена в парке продолжали прогуливаться по дорожкам как заведенные.
— А тем временем, — продолжал швед, с удовольствием закуривая новую сигарету, — ведущие эксперты обеих сторон признали, что СОИ — бред.
— Но ведь Рейган пока настаивает на этой программе! — воскликнула Норма.
— Настаивать-то Рейган настаивает, — сказал Беллман. — Однако я не хотел бы анализировать причины, заставляющие его поступать таким образом.
— Зависимость от промышленников? — предположил Барски.
— Это сказали вы, а не я! Как бы там ни было, Рейгану с каждым днем все труднее бороться с противниками проекта звездных войн. Семьсот пятьдесят выдающихся ученых Америки заявили, что будут саботировать любые исследования по программе СОИ.
— А военные и политики, с которыми меня познакомил наш друг Ларс, начали проигрывать другие варианты возможного конфликта — об этом нам говорили как в Вашингтоне, так и в Москве, — вмешался в разговор Вестен.
— Тут и там нам довелось услышать новомодное словечко. Вернее, два слова, — уточнил швед. — Вот они: Soft War.
— Soft War? — переспросил Барски.
— Да, — ответил Беллман. — Soft War. Не путайте с Software — компьютерными программами и тому подобным. Soft War. Тихая война. Мягкая война. Бесшумная война. Обе стороны возлагают все надежды на оружие «Б», то есть на биологическое оружие. В секретных лабораториях раз за разом предпринимаются попытки создать и испытать его. Для войны, в которой не будет ни убитых, ни разрушенных зданий. Изобретается оружие, от которого у противника не будет защиты. Предельно тихое, предельно мягкое оружие для тишайшей и мягчайшей войны. Оружие, которое положит конец всем войнам, ибо тот, кто применит его первым, станет победителем на все времена, властелином мира. — Гримаса. — Я вижу, вы побледнели, доктор Барски? Что же, у вас есть все основания для этого. Ведь поиски ведутся в вашей области, в области рекомбинированной ДНК. Ищут вполне определенные вирусы, ищут методику для обработки людей по определенным параметрам.
— И по этой причине были похищены документы у доктора Киоси Сасаки из Ниццы? — спросила Норма.
— Вне всякого сомнения!
— А в «Еврогене», в Париже? Этот доктор Джек Кронин, которого в действительности зовут Юджин Лоуренс, как нам сообщил Сондерсен, ряд лет работал в институте американского правительства в Неваде — он исчез сразу после пресс-конференции. Безусловно, он был агентом в группе Патрика Рено. Кронин-Лоуренс сообщал своим хозяевам обо всех этапах исследований по рекомбинации ДНК для борьбы с раком, — поддержал его Вестен. — Через него же «ушли» сведения о несчастном случае с загадочным новым веществом. У вас, доктор Барски, тоже произошло нечто подобное. Несчастный случай на производстве… Кронин-Лоуренс наверняка выдавал все, что ему удавалось выведать; и в вашей группе, доктор Барски, есть теперь предатель — после смерти профессора Гельхорна, который не дал себя запугать.
— Сасаки в Ницце, «Евроген» в Париже, вы в Гамбурге, — подхватил Беллман. — Необходимо было проинформировать вас, доктор, о том, что особенно тревожит обе супердержавы. Однако крайне важно и то, чтобы сейчас — в настоящий момент, то есть и до определенного нами срока — ничего из того, о чем я вам рассказал, не попало в печать и не вызвало нежелательных слухов. Посвятите ли вы, доктор Барски, своих сотрудников — всех или только избранных, — ваше личное дело. Фрау Десмонд, от вашего с господином Вестеном решения зависит, посвятите ли вы в суть дела Сондерсена. Полагаю, это необходимо: он должен, наконец, понимать, почему его поставили в такие жесткие рамки. И вы, доктор Барски, должны судить обо всем непредубежденно: вы, как наследник профессора Гельхорна, в самом эпицентре событий.
— Выходит, профессора Гельхорна убили из-за того, что он отказался продать или передать данные об агрессивном вирусе, который образовался у нас в результате ошибочного надреза? — спросил Барски.