***
Казарма на самом деле таковой не являлась – это неплохо обставленные двухместные номера. Мы живём в одной комнате с Артуром Гефтом. И это – самое приятное в этой поездке «на учения». Ну, самое главное в этих каникулах, это то – что стрельбе из снайперок нас учат профессионалы высочайшего класса. А самое приятное как раз то, что я смог увидеться со своим старым другом. Я не знал, что отец Артура договорился с князем Окиновым, чтобы Артур и его приятель Клаус тоже приехали. Так что, неожиданно увидевшись, мы крепко обнялись. А потом три дня рассказывали друг другу о своей жизни. Ну, рассказывал, в основном, я. Хотя, как оказалось, Артур немало знал – смотрел новости и видео в сети, где периодически моя фамилия мелькала. О нападении на меня в конце лета и про мою последующую «охоту» он ничего не знал, как и о строительстве деревни, и о «Москвиче», подаренном мне на день рождения – это всё не публичные события. Зато видел в сети забег Македонца и фейерверк на моё четырнадцатилетие. Вопросы сыпались из него, как из рога изобилия: об общих знакомых, лицее, Перловых, Алёне. Артур оценил и от души посмеялся над «маскировкой» компьютерщиков, которых приписали к «кирпичной экологии».
Я ему вопросов не задавал – мы об этом договорились сразу. Гефт рассказывал сам, что считал нужным. Понятно, что с работой отца ему приходилось держать язык за зубами. Недопонимания между нами в связи с этим не возникло. Тем более, что и я не мог рассказывать своему другу всё до конца: ни об энергетическом зрении, ни об умении лечить. Артур же все недоговорки компенсировал своими «показательными выступлениями» – каждый вечер или даже днём мы выходили на полигон, расположенный рядом с казармами, и он демонстрировал, чему смог научиться после инициации.
– Я сам только осваиваюсь, – виновато рассказывал он. – Когда я инициировался, получилось сразу сто шестьдесят четыре балла. Месяц спустя – уже сто восемьдесят. Недавно на третий уровень перешёл. И ещё мало что умею на нём. Там реально скачок в возможностях, но в реале откат: ты новыми возможностями пользоваться ещё не научился, а старые тебе уже тесны, как маленькая обувь.
Артур рассказывает это всё, переодеваясь – у нас свободное время и мы собираемся на тренировку. Выходим. Он начинает демонстрировать умения, метая в мишень комки снега.
В энергетическом зрении я вижу, как изменился его организм, когда он начал тренировку с магией – тонкие энергетические нити, протянутые по всему телу, засияли, стали толще, а в районе сердца начал завиваться разноцветный клубок, который все эти нити соединял.
Гефт поясняет: – Если вода твёрдая, то для меня это уже не снег и не лёд – я воспринимаю её, как землю и соответственно, работать с нею могу. Кстати, многие «водники» успешно управляют землёй – через влагу, которая в земле содержится.
Артур сосредотачивается, молчит и я вижу, как из земли, точнее из снега начинает формироваться толстый шип – сосулька, растущая вверх под наклоном. Рядом прорастает ещё несколько штук поменьше. Захватывающее зрелище. Сосулька подпрыгивает и устремляется вперёд.
– Твой папа такого не показывал, – в восхищении произношу я.
– Тогда лето было, когда ты к нам приходил. Он умеет гораздо лучше, хотя говорит, что в мои годы он многого не мог из того, что я сейчас делаю.
Гефт продолжает стрелять сосульками по дереву. Я вижу, как широкая энергетическая лента, подкрашенная в красно-синий цвет, плывёт по воздуху, затем довольно резко изменяет траекторию движения и устремляется к моему другу. Через несколько секунд она его касается и быстро втягивается в Артура. Похоже, что все люди так пополняют свой энергетический запас. Для выводов пока материала у меня мало, но кое-какая статистика набралась.
Почти каждый день к тренировкам Артура присоединялись солдаты или офицеры, иногда даже демонстрировали учебные спарринги, и ветераны терпеливо растолковывали «молодняку» тонкости владения магической силой.
Сегодня один из наиболее активных участников «магических занятий», лейтенант-воздушник, решил в очередной раз «поучить салажат». Он терпеливо растолковывал, как надо прогонять энергию по телу, чтобы обеспечить «оптимальный выброс».
– Да не лепи ты её возле носа, – растолковывал он солдату, формировавшему сосульку. – До цели сорок метров, тебе её всё это расстояние нести придётся своей силой. Лучше закинь силу на тридцать метров; там мгновенно, ну, не мгновенно, а быстро, сформируй сосульку, и брось её на десять метров. Сил на это потратишь в два раза меньше, и отбить такую сосульку сложнее, чем запущенную издалека.
Когда все утомились и собрались завершать занятия, лейтенант-воздушник сказал, что покажет «фокус»: он встал спиной и предложил бросать в него снежки и сосульки. Один из солдат сформировал небольшую сосульку и бросил в командира. Тот стоял неподвижно, даже когда сосулька полетела в него. Не долетев несколько метров, сосулька резко изменила траекторию и упала на землю. Вторую постигла та же участь. Третья развернулась и пролетела немного в обратную сторону, едва не попав в солдата, её запустившую.
– Прекратили пока, – сказал он, разворачиваясь и возвращаясь к нам. – Казалось бы, я воздушник, а вы бросаетесь водой, ну или землёй, как её земляные воспринимают. Но я чувствую воздух и по возмущению воздуха ощущаю, как сосулька начинает формироваться. Я могу просто её развеивать на стадии создания, но не делаю этого, чтобы противник расходовал силы, а я – нет. Все довольно закивали и благодарили за урок. А я в свой актив записал ещё одно маленькое открытие: в конце тренировки лейтенант «впитал» длинную белую ленту и ещё несколько мелких разноцветных структур. И когда они в него впитывались – он сиял, как новогодняя ёлка.
– А может так: группа на группу побросаемся? – предложил один из солдат.
– Тогда без сосулек – чтобы не пораниться в сутолоке. И, кстати, тогда и неинициированные тоже могут поучаствовать, – согласился лейтенант.
Мы быстро разбились на две группы и начали перебрасываться снежками. На поднявшийся гвалт солдаты выбегали из казармы и пополняли обе команды: не меньше полусотни парней дружно лепили снежки и бросали их в противника. Точнее, лепило руками меньше половины; остальные делали это магией: магическим усилием собирали снег в комок и так же, магией, направляли его в сторону противника. Самыми эффектными оборонительными действиями оказались воздушные щиты, попадая в который снежки рассыпались снежным фонтаном, обдавая мелкой пылью, сверкающей в лучах фонарей. В совмещённом зрении картина снежной схватки выглядела фантастически: инициированные выбрасывали тонкие нити, касавшиеся снега; начало нити клубилось, и с помощью этого клубка формировался снежок и так же, подхваченный нитью, он летел в противника. Противник в ответ готовил свои снежки или щиты. Воздушные щиты тоже состояли из тонкой энергетической нити и ещё более тонкой, практически прозрачной, плёнки. При ударе снежка по щиту он немного деформировался, шёл волнами и становился ярче. Выдержав несколько ударов снежками, щит развеивался, распадаясь на мелкие полоски и звёздочки.
***
Я лежал, припав к окуляру снайперской винтовки, и понимал, что есть какая-то неправильность. Но какая – сообразить не мог, да и не до того было: цель находилась на мушке и отвлекаться нельзя. Я напряжённо ждал момент, когда можно будет нажать на спусковой крючок. Если у снайпера охота на конкретную цель, то у него всегда одна попытка. Следующий выстрел будет уже в другом бою, даже если цель останется той же.
Расстояние максимально возможное для стрельбы, почти предельная дальность и на таком расстоянии любая ошибка – это «уход пули» на десятки сантиметров, а то и на метры. Но ближе не подобраться, слишком опасно, да и оборудованной позиции нигде больше нет. Нужно выбрать момент, когда противник замрёт, или наоборот, будет устойчиво двигаться, чтобы рассчитать упреждение для выстрела.
Хорошо, что и по ту сторону линии боевого разграничения есть понятие о воинской дисциплине: начальник озвучивает свои мудрые мысли, а подчинённые замерли и почтительно слушают. Противник считает, что они вне зоны поражения, подчинённые стоят во весь рост, вытянувшись.
Выцеливаю. Поправки на ветер, влажность, силу тяжести, закрутку пули, давление… все они учтены и за последние пять минут не изменились. Все они работают в «минус» на точность и на таком расстоянии любая, самая маленькая ошибка в расчётах чревата промахом. Завершив приготовления, дожидаюсь, когда начальник вновь начнёт говорить и мягко нажимаю на спуск. Толчка почти нет. Про себя начинаю счёт: – Раз, два, три, … семь…
В оптику вижу, как две головы лопаются, как арбузы. Слышу восторженный шепот наблюдающего, лежащего рядом: – Попал! Сразу двое!
Не стал его поправлять – не двое, а две.
У меня восторга нет, так как понимаю: мне кранты. Задача была поставлена однозначная и доведена мне под роспись – снять начальника снайперской подготовки вражеской дивизии. Но слева от него стояли две снайперши, убившие вместе, минимум, полсотни наших пацанов. И пулю я послал туда, перенацелив в последний момент – не смог себя заставить поступить иначе. Я обязан был отомстить за пацанов. И отомстил. И тем самым самовольно не исполнил приказ. Как только я вернусь в расположение, с меня тут же сдерут сержантские лычки, потом – допрос у особиста, потом – гауптвахта. А дальше – трибунал…
…Тяжело просыпаюсь, выныривая из кошмара, как из болотной жижи, судорожно глотаю воздух. И понимаю в чём была неправильность сна, которую я не мог понять: сейчас зима, а «там» снега не было. Прислушиваюсь. Как и все эти дни, на соседней кровати ровно и спокойно дышит Артур. Вот хорошо немцам – даже спят по стойке «смирно». И валятся в постель сразу же, как поступает команда «отбой», и тут же засыпают; интересовался у Кошечкина – Клаус так же отрубается при поступлении команды. Прогоняю нахлынувшие мысли и наваждение от сна: меньше надо было слушать байки «бывалых» про их боевые выходы. Лагерь отдыхает. Тишина. Сквозь шторы пробивается неяркий свет от фонарей. Потихоньку засыпаю снова.