Надо на досуге посоображать. А пока – возвращаюсь к шарикам… Очередной перерыв. Я не выхожу, а прямо внутри ограды формирую небольшую, но плотную волну дара и вижу, что вылетающие из облака ленты и нити огибают или отлетают, ударившись о щит из моего дара. А если попробовать поймать? Пытаюсь создать не плоскую волну дара, а шар с пустотой внутри. Не сразу, с двумя перерывами на зарядку шариков, но получается. Формирую из дара что-то вроде круглого кувшина с узким отверстием. Направляю горловиной на летящую ленту и когда она попадает внутрь, затягиваю «горловину кувшина», чтобы перекрыть выход для ленты. Она кружится внутри кокона из моего дара и не может его покинуть. Развеиваю дар. Надо подумать – как это применить. И побольше тренироваться.
Владимир. Дом Перловых.
Конь, наконец-то, продрался через заросли и выскочил на поляну, сразу переходя на галоп, забирая вправо, вслед за ведущим всадником. Как и я, лошадь дрожит от азарта – кабан ранен, далеко уйти не сможет и шикарный трофей почти гарантирован, и мы постепенно его догоняем. Лай собак отчётливо слышен впереди, где-то вдалеке шумит водопад, немного моросит и изредка раздаются раскаты грома. Но нас непогодой не остановить – и не факт, что по спокойной погоде мы смогли бы так легко приблизиться к кабану на расстояние выстрела. Старый опытный секач такого бы не допустил. А может, просто уводил нас в сторону от своего потомства. Скачка разгорячила меня, очень хочется пить, но вода осталась где-то сзади, у свиты. Попью когда догоним. Интересно, уступит ли отец мне последний выстрел? У него за жизнь уже столько этих кабанов было… На длинной ровной поляне мой конь почти догнал ведущую лошадь, и, немного попетляв, отец вновь направляет её между кустами – кабан пытается спрятаться с глухомани и нужно нагнать его как можно быстрее. Пригибаюсь, въезжая в кусты, опытный конь уверенно держит курс, и, хотя лай собак уже немного в стороне, у нас другого пути нет – слишком глухие заросли вокруг, ни одной тропинки. Наконец, выскакиваем на берег небольшой речки, отец вначале правит лошадь по берегу, а у небольшого обрывчика направляет коня в воду. Его лошадь медленно, осторожно ступает в воде. Какая умница: знает, что могут быть камни и другие препятствия. По воде идём медленно, но зато в нужном направлении – лай собак слышен отчётливее. Здорово будет, если они кабана выгонят нам на берег – на открытом пространстве стрелять по нему будет удобно. И вдруг меня буквально ослепляет – под раскаты грома в каком-то десятке метров от нас в воду с треском врезается огненный столб. Молния! – успеваю подумать я, и тут же неимоверная боль пронизывает всё моё тело. То ли ржёт, то ли визжит падающая в судорогах лошадь. Моё тело свело: ни выпрыгнуть из седла, ни просто двинуть рукой возможности нет. Вместе с лошадью валюсь в реку и моё лицо ударяется об воду. Глаза и полураскрытый рот не закрываются и их заливает волной…
Просыпаюсь, пытаясь сообразить: что это было? Обычно сон – это отголосок каких-то событий и мыслей. Я что – до полусмерти загонял Ветра на тренировках, что мозг вот таким образом подаёт мне сигнал? Или сам слишком выкладываюсь?
Из подстаканника с подогревом беру стакан воды, отпиваю несколько глотков. На всякий случай перехожу на энергетическое зрение и осматриваю округу. Всё в порядке, город спит. Мои друзья и знакомые тоже. Облако на месте.
Владимир. Монастырь.
«Вторая часть ритуала усиления. Насыпать немного земли полоской по кругу, и зажечь огонь рядом, и воды налить поблизости. На ткани уложить спящих близнецов калачиками, как они были в утробе матери, и руки одного вложить в руки другого. И головы их должны касаться, и ноги. Общим покрывалом из магической силы укутать их. И когда заискрится над ними сила, и превратится в сполохи радуги, значит, ритуал прошел успешно. Нужно раздвинуть младенцев, и тот, над которым радуга продолжит гореть – избран силой как её носитель, а тот, над кем погаснет – как усилитель. И разделить братьев, оставив брата-носителя в семье и отдав брата-усилителя в мир. И забыть, будто и не было второго брата; не видеть и не знать его. И даже если не выживет он в мире, то при инициации его сила, рассеянная по миру, соберётся и перейдёт брату-носителю и обретёт этот брат силу большую, как будто стоит на плечах своего брата-близнеца».
– Сила, сила, сила… – отец Игнатий сокрушённо покачал головой, читая записи, – все как будто помешались на ней. Заменила всё; стала новыми деньгами, новым золотом, новой мерой всех вещей.
«А если выживет отринутый брат в мире, то в день инициации умрёт».
Игнатий откинулся на стуле, тяжело вздохнул, походил по комнате и вновь сел за стол – мелкие корявые буквы, написанные чернилами на посеревшей бумаге, прыгали перед глазами. Да и постоянные мысли в голове от осознания того, КАКОЙ ритуал был описан, сбивали внимание.
Перелистнув страницу, по цвету чернил он понял, что приписка делалась в другое время или после паузы, и чернильную ручку заправили чернилами с другим оттенком: «А ещё, среди пророчеств о судьбе России схиархимандрита Илии, есть мысли и о других вопросах, в том числе коснулся он и этого ритуала и уточнил: если возле умирающего брата-усилителя соберутся случайно дева и три праведника, то совокупными усилиями спасут ему жизнь, но сила к нему не вернётся. И вместо силы получит он от неё другой дар. И каждый из спасителей преподнесёт ему дар – самый ценный из того, что у него есть».
– Дева и три праведника! – с возмущением подумал отец Игнатий. – Где ж их взять в наше грешное время? Да ещё чтобы и случайно собрались! Но выжил ведь! И самые ценные дары… Не о деньгах и золоте, наверняка, речь – старцы земное стяжание презирали и для них ценность в другом была.
Ниже шла ещё одна приписка: – А Серафим Шанхайский как-то сказал: «Но если передумает отец и решит отказаться от ритуала, то нужно собрать братьев, поставить рядом, вложив ладони друг другу, и вызвать досрочную инициацию; но получит тогда каждый из братьев силы в два раза меньше, чем имел бы каждый из них. А если окончательно откажется отец от сына, то и не будет у него больше сына».
– Опоздали записи, опоздали, – с сожалением подумал Игнатий. – Посыльный вёз, не доверили почте, даже церковной. Да и правильно, такое только с рук в руки передавать можно. Но если хотя бы на месяц или недели на две пораньше, до дня рождения Андрея, я бы его хотя бы подготовил к тому, что магическая сила у него не появится.
Полистав ещё несколько страниц, местами заполненных убористым мелким почерком, как будто буквы нанизывали как бисеринки, одна к одной; а местами – небрежно и размашисто, с кляксами и помарками, отец Игнатий отодвинул от себя сшитые листы, решив вернуться к ним попозже.
– Дева и три праведника, – прошептал он задумчиво.