Опять январь теплом стреножен,
Теряя привкус волшебства,
Пора свои шаги итожить…
А в город от Семидорожек
Приходит праздник Рождества.
Мычат волами терриконы,
И блеют звёзды с небеси…
Мой город зверем стооконным
В молитве светлой окрылённо
Взывает: «Господи, спаси!»
ИЮНЬ
Слава Богу, мы дожили до июня!
Май растаял восковой свечой.
Есть проблемы, но они не в счёт.
Светит мне ресничка новолунья,
И акаций аромат течёт.
Всё, что есть, — смиренно принимаю,
Отметая скорбный свод потерь.
И небес мерцающая твердь
Возглашает, что любовь земная
Не желает больше верить в смерть.
ВСЯ МОЯ ЖИЗНЬ
Город, где шахтною пылью дышалось легко,
Я, как волчонок, впитавший его с молоком,
В мир прорастал, наполняясь его соучастьем,
В этом великом краю пролетарского счастья.
Позже я пил этот город донбасским дымком.
Город, где ртутных карьеров раскаты неслись,
Где вагонетки канатки, взлетевшие ввысь,
Были нам символом крепкой советской эпохи.
Я этот город теперь собираю по крохе,
Горловка — это не песня, а вся моя жизнь.
РАССВЕТ
Когда Венеры томный взор остыл,
Мои желанья сдержанно просты,
Когда окраины легкоранимы,
Я вижу с безмятежной высоты,
Как всходит солнце в дыме коксохима,
Как распускается рассвет неумолимо
Над куполом насыщенно-густым,
Перетекая через блокпосты…
И в этот миг мне хочется уже
Смотреть, как мир июньский порыжел,
Уткнувшись в чабрецы и молочаи.
А ветер на каком-то кураже
Врывается в зарю, не замечая
Что будет день, по-прежнему отчаян,
Сражаться на невидимой меже…
Без злобы, без огня, без новых жертв.
ГЛУБОКАЯ
Душной ночью желтоокой
Вдруг настала тишина.
Снится раненой Глубокой,
Что окончилась война:
Дышат улицы цветеньем,
Голосами детворы,
Наслаждаясь птичьей звенью,
Негой солнечной поры…
Но вспорхнёт рассвет жар-птицей –
Ухнет канонады вой.
Мир Глубокой только снится
В этой пляске огневой.
ГОРОД ЖИВ!
Канонада гудит без умолку,
Словно в сердце вбиваются сваи!
Город жив! Его вера живая,
Отгоняет от нас кривотолки.
Пусть звенят дребезжаще трамваи
И хрустят под ногами осколки.
Но щебечут небесные птицы,
Что-то шепчут влюблённые клёны.
В этот город июньски-зелёный
Каждой клеткой торопишься влиться.
Светлый город, бедой опалённый,
Как лампада, стоит у божницы…
ЦАРСТВО ПУГАНЫХ ФАЗАНОВ
Горемычная сентябрьская планета –
Поседевший от войны Донецкий Кряж!
Реки выпиты до дна, все песни спеты,
И застывшие над головой ответы
Не укладываются в хронометраж.
Это царство трижды пуганых фазанов
Не сдаётся. Этот край к тому привык,
Что не временем залечивают раны,
И историю назло эпохе бранной
Переписывает в новый чистовик.
ГОРОД УСТАЛ
Город дрожит от предчувствия боли…
Сжался б в комок, как бездомный щенок,
Только просторами он обезволен,
Баржею ржавой стоит на приколе,
С кроткой надеждой глядит на восток.
Город устал, и фантомность предместий
Чувствует каждую ночь на себе.
Всё на кону! Отвергая бесчестье,
Город живёт ради добрых известий,
Наперекор неподъёмной судьбе.
В ПРЕДДВЕРИИ
Всё хорошо? Да ничего хорошего,
Шумит февраль и сыплет с неба крошево,
И ветер затевает свистопляс.
Бредёт в лохмотьях чёрно-дымных странница
И под её шагами содрогается
Обугленная страхами земля.
Окраины, охваченные бреднями,
Как будто наступают дни последние,
Уже не ищут панике предлог…
Осмысленности нет. Народ в прострации
Из андеграунда спешит в эвакуацию…
Пока наш мир от взрывов не оглох.
ДЕРЖИСЬ, ГОРЛОВКА!
Не сдаётся зима, и осколки пронзают сугробы,
Давят мысли и страхи, когда сам с собой не в ладу.
Этот город — души моей вечный чернобыль,
И алтарь, на который я сердце кладу.
Город-мученик, он, опалённый огнём «операций»,
Так устал содрогаться, и чувствовать привкус вины…
Я молю: «Продержись! Мы должны продержаться!
Есть надежда, что мы на пороге весны!»
ОСЕНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Налетели свиристели на рябины,
Птичье счастье зыбко, будто в снах.
Я смотрю на них с тоскою журавлиной,
А внизу лежит осенняя долина
В приглушённых золотых тонах.
Облетают листья клёнов удивлённых,
Затихают птичьи шум и гам.
Осень продолжает труд подённый,
Без излишних пышных церемоний
Стелет золото парчи к ногам.
НОЯБРЬСКИЙ ГОРОД
Город спросонья взирает нелепо
На межсезонья хмельную игру:
Год замыкает разорванный круг.
Поздняя осень — подранок вальдшнепа
Крыльями жалобно бьёт на ветру.
Город, вздыхая, выводит трамваи,
На перекрёстки разбитых эпох…
Город печали свои превозмог,
Глядя, как в небо ноябрь уплывает
И отрясает обрывки тревог.
ОБНУЛЕНИЕ
Обнулился календарь,
ночь поводья отпустила,
Вновь летит кометой время
сквозь небесные огни.
Межсезонье… Межвременье…
В воздухе сыром и стылом
Над луной гало не гаснет,
словно золочёный нимб.
Ничего мне не досталось:
ни восторга, ни брюзжанья,
Только тишь из-за простенков
в бронь закованных квартир.
И на улицах безмолвье.
Разбежались горожане
С верой в чудо, с верой в Небо
и с надеждами на мир…
СLOVEНО БУНИН
ВСЛЕД
И.И.В.
Я смотрю тебе вслед,
Изумленья сдержать я не в силах.
Сколько дней, сколько лет,
Где нас только с тобой не носило.
Но ты выбрал звезду
И остался ей предан и верен.
А мою пустоту
Ни обнять, ни объять, ни обмерять.
Но я счастлив, что был
У истоков твоих родниковых.
Кто бы что не твердил,
Я всегда брал твой шаг за основу.
Весь твой мир — это путь
От Полярной звезды до Венеры…
Ты меня не забудь –
Проходимца без права и веры…
ВЛИП В ТВОЙ ОМУТ
Может я простецки глуп? –
Влип в твой омут светлоокий,
В образ ветреный, жестокий.
Поэтический суккуб –
Тянешь соки, тянешь строки.
Стал безвольным и пустым,
Жизнь — бескрайняя пустыня,
Я тобой отравлен ныне…
Но к тебе сквозь мрак и дым
Я бреду… А бред не стынет.
КРУШИНА
Кручина крушины — крушение,
Когда полевая звезда
Сорвётся с небес к отражению,
Где гиблая стонет вода…
Поверь, в этом мире прощения
Не будет тебе никогда.
По жизни удел — в муках корчиться
Душой, заклеймённою злом.
Спасёт ли тебя мифотворчество,
Отступит ли этот надлом?
Молись сквозь века одиночества,
Чтоб в горнице стало светло…
ТАРТЮФЫ
Лукавые бойцы невидимого фронта –
Тартюфы искусительных бесед,
Ваш серый мир циничностью задет,
И потому за грани горизонта
Вы прячете отсутствие побед.
В чаду невыносимого угара
Нацизмом озабоченной страны,
Вам не понять, насколько вы больны.
И хочется стереть вас скипидаром,
Как плесень с зацветающей стены.
БРАТ ИСАВ
Вот так и вышло, брат Исав,
За чечевичную похлёбку,
Устав от жизненных неправд,
Ты, первородство мне продав,
Пошёл своей неверной тропкой.
Откинув страх, я, сделав шаг,
К твоим победам стал стремиться…
С горящим словом на устах,
Унылый отрясая прах,
Я в небо взмыл за синей птицей.
АМОРФА
На нашей окраине, мама,
Не радует цветом аморфа.
Меж теми и этими нами
Года стали странными снами,
А память почти что аморфной.
Прости меня, мама, не стал я
Великим, могучим и важным.
И сердце моё не из стали,
Судьба ядовита, как талий,
А слёзы, как чёрная сажа.
Маячит над нами упрямо
Седой террикон, как Голгофа,
Торговцы уходят из храмов,
А значит, сквозь бремя бедлама
Подарит соцветья аморфа.
В ОЖИДАНИИ МАРГАРИТЫ
Мих. Бул.
Быт содрогнулся! Воздух едкий, резкий,
Когда от боли хочется кричать.
И злобный хрип, мол, ты — не Достоевский,
Как будто взмах секиры палача.
И тьма пришла! А ты, закрыв страницу,
Предчувствий чёрствых отзвук уловив,
Готов сорваться в ночь кричащей птицей,
Не веря стылым призракам любви.
АННЕ
Дней минувших тусклое светило
Помнит ваши встречи-расставанья,
Стылый след отчаянной любви…
Всё, что было, — челноком уплыло:
Рухнула опора мирозданья,
И твой мир уже не оживить..
Тает образ Царскосельской школы
За багрово-пыльной пеленою,
Гаснут шумной юности огни…
Где твой мальчик смелый и весёлый?
Над какою именно Двиною
Пуля, просвистев, пришла за ним?
БЕЗЫМЯННАЯ ЗВЕЗДА
Она ушла. Тебе почти не верится,
Что эта ночь была в твоей судьбе.
В своих воспоминаньях оробев,
Не смеешь взор поднять к Большой Медведице,
Что тянет лапы, замерев в мольбе.
Твой городок с извечными изъянами,