Но в какой-то момент Короедов понял, что дело даже не в этом. Он просто не сможет открыть витрину. Даже если отключит сигналку. На витринах американские замки с тройной блокировкой, какие-то сверхточные титановые ключи, доступ к которым есть только у директора и главного хранителя музея… И бронированное стекло с защитой от взрыва. То есть даже если он саданет по нему из табельного ПМ, там останется только вмятина с трещинами. Или без трещин…
— Простите, товарищ капитан. Я тут немного заблудился, вы не поможете мне?
Короедов поднял глаза. Перед ним стоял крепкий, с иголочки одетый бородатый мужчина в дымчатых очках.
— А ну, отойдите от стола, гражданин! Здесь посторонним находиться не положено! — рыкнул Короедов.
На мужчину нисколько не подействовал его суровый тон. Он даже будто не расслышал.
— Понимаете, я ищу шапку Мономаха, никак не могу найти! Такая круглая, золотая, с крестом, знаете? Обошел все залы и что-то не увидел… Может, ее украли, вы не в курсе?
Чего, чего?! Шутник, бляха… Короедов уже брови нахмурил, челюсть выпятил, собираясь послать гражданина куда следует… И тут его торкнуло.
КГБ!!! — нарисовались вдруг перед глазами три аршинные красные буквы с тремя восклицательными знаками. Товарищ из органов. Пронюхали, что он проигрался Хваленому! А теперь следят, ждут, когда кинется грабить Оружейную палату!.. Бляха-муха, вот это попал!
— Да что вы такое говорите, гражданин? — выдавил Короедов и сам свой голос не узнал. — В четвертый зал пройдите, там найдете вашу шапку…
— Точно найду? — уточнил гражданин. С намеком как будто, с подковырочкой.
— Это… Хе-хе… Не сомневайтесь… В четвертый зал, гражданин… Да, в четвертый. Вон там, направо, пожалуйста…
Короедов встал, вежливо указал ладошкой направление. Странный мужчина на ладошку даже не взглянул, окинул капитана взглядом и спросил строго:
— А фамилия ваша как?
— Короедов, — убито произнес капитан.
— Значит, все правильно! Это вы на сходняке были, всем бродягам предложение сделали, а я его выиграл. Значит, будем работать вместе!
Когда он ушел, Короедов упал на стул и какое-то время сидел не шевелясь. Совсем муторно стало на душе, пот прошиб. Из огня, что называется, да в полымя. И что ему теперь делать? Пойти застрелиться?..
Он мучительно прикрыл глаза, повторяя про себя, как молитву: «Что делать… что делать… что делать…» А когда открыл, то обнаружил свернутую в трубку бумажку размером с проездной талон. Она лежала на пульте, между двумя рядами кнопок, он ее только сейчас заметил. Короедов огляделся. Посмотрел на потолок. Развернул бумажку под столом.
«Знаю про твою беду. Помогу. В 6.30 на остановке у ГУМа».
Написано карандашом, ровный уверенный почерк. Совсем не похож на тот, что в записке от Хваленого. Но откуда записка-то взялась? Ответ мог быть только один: мутный мужик из органов подбросил. Ловко сработал. Это что получается: он хочет развести его, как дурачка, что ли? Как-то слишком просто все, наивно даже. Особенно для органов. А может, они именно так и работают — в лоб, напролом, чтобы сразу с ног сбить?..
Когда вечером ушел последний посетитель, когда захлопнулись двери за уборщицей и главным смотрителем, который обычно покидал музей последним, Короедов прошел в четвертый зал, убедился, что шапка Мономаха на месте. Даже все камешки на ней по каталогу сверил.
Эту ночь он не дремал, не расслаблялся, сидел за пультом, как вздернутый. Во время обходов ступал тихо, прислушивался. После полуночи со второго этажа спустился дежурный напарник Зудин, предлагал партию в рамс, Короедов отказался. Зудин посидел какое-то время, жаловался на жену, на маленькие премиальные, потом ушел к себе.
Под утро Короедов делал очередной обход. Между третьим и четвертым залом он увидел женщину в купальнике. Она жонглировала огненными шарами. Шары гудели и рассыпали искры. На ее лице прыгали и дрожали тени, и лицо постоянно менялось — то вытягивалось в оскаленную волчью морду, то втягивалось обратно. Не переставая жонглировать, женщина громко и внятно сказала:
— Ты дурак, Короедов. Органы тебя давно в бараний рог свернули бы, а не записочки писали. Мозгами шевелить надо. А будешь шкериться по углам — сам на себя руки наложишь.
Короедов повернулся кругом и пошел на место на прямых деревянных ногах. За пультом кто-то сидел. Когда подошел ближе, увидел, что это он сам и сидит. Пульт и стена залиты кровью, в черном опаленном виске — дыра, на полу под обвисшей правой рукой валяется «макаров».
Он открыл ящик стола, осторожно и почтительно отодвинув холодную руку, достал из потайного отделения заветную чекушку «Столичной» и отправился в туалет. Запершись в кабинке, выпил чекушку, выкурил подряд три сигареты. Когда вернулся на свое рабочее место, трупа уже не было. И крови тоже, и «макарова»…
Половина седьмого. Обошел все остановки возле ГУМа — на Красной площади, на Куйбышева, Сапунова и 25 Октября. Людей мало, ошибиться не мог — нет его. Обошел еще раз и испугался. Вдруг захотелось, чтобы непременно пришел, чтобы спас его. От страшного долга, от Хваленого, от черной опалины на пробитом виске. Нет больше сил терпеть… Ну а если он все-таки из органов, так пусть тогда арестует, хрен с ним, хоть какое-то облегчение. Короедов был на все согласен…
Когда в третий раз свернул с Красной площади — увидел. Он вышел из арки на противоположной стороне улицы, одетый в модную куртку с капюшоном. Остановился, призывно мотнул головой и пошел в сторону Манежки. Короедов подлетел к нему мелкой рысью, чуть не угодив под хлебный фургон.
— Двигай за мной, не шуми.
Минут десять шли, минут десять капитан Короедов пялился в широкую уверенную спину. Зашли во дворы на Горького, сели на скамейку за детской площадкой. Мужчина натянул на голову капюшон и заговорил, не поворачивая головы:
— У тебя долг перед Хваленым, десять «косых», так?
У Короедов сперло в горле. Он молча кивнул.
— Про Хваленого я слыхал. Дрянь человек, — мужчина вытянул ногу в узкой начищенной туфле, достал из кармана сигареты и зажигалку. Из раструба капюшона вылетел клуб сизого дыма. — Ему или деньги — или труп, других вариантов нет. Он с этого живет, ему иначе нельзя… Я бы на его месте точно так же делал. Понимаешь, да?
Короедов смотрел на руки незнакомца. Кожа в нескольких местах была подозрительно гладкой, «стеклянной», без рисунка морщин, как зажившие ожоги.
«Сведенные татуировки», — подумал он сразу. А еще заметил на пальце серебристый перстень в виде львиной морды с черным камнем в зубах.
«А ведь ни из каких он не из органов, точно… Бандюган обычный, вот он кто… Ну, может, не совсем обычный… С чего бы он тогда татухи стал сводить?.. А-а, ну и фиг с ним… Главное, не органы… Пронесло… Вот и ладно…»
— Если поможешь провернуть одно дело, деньги у тебя будут, — донеслось из капюшона. — Получишь десять «косых», в тот же день рассчитаешься с Хваленым и забудешь, как страшный сон.
— Какое дело? — хрипло спросил Короедов.
— На какое ты меня подписывал!
— Да я не… Ни на какое… Это сон был кошмарный…
— Мне нужна одна вещь из четвертого зала. Какая — догадайся сам.
Короедов сперва не понял. Потом вспомнил разговор в музее, и сразу дошло.
— Шапка Мономаха?!
Незнакомец только шморгнул носом и сплюнул.
— Но ведь все сразу заметят, — прошептал Короедов. — Это ж такая ценность! Мировая реликвия!..
— Никто ничего не заметит. Витрину вскрою точно по шву, а на место шапки положу копию. Копия хорошая, один в один. Может, несколько лет пройдет еще, пока кто-то врубится.
Прозвучало веско, хоть и несколько самонадеянно. А может, Короедов просто устал бояться и ждать. Он последний раз трепыхнулся:
— Ну, предположим. А что будет, когда все-таки врубятся? — забеспокоился Короедов. — Меня ведь сразу на допрос и в кандалы!
Пых-х! — из капюшона вылетел очередной клуб дыма.
— Тебя никто не заставляет сидеть в этом музее и дожидаться. Свалишь куда-нибудь, где тебя не знают…
— Что? Уехать из Москвы?
— А как ты хотел? Нечего было садиться с ворами в карты играть.
Короедов подумал. В общем-то, он надеялся, что жертвовать московской пропиской все-таки не придется.
— Но я все равно рискую! — сказал он. — Накинь хотя бы еще пять тысяч сверху!
Сидящий рядом мужчина даже не пошевелился.
— Ну, сам посуди, мне ведь нет никакого интереса подставляться, если я расплачусь с этим Хваленым, а сам останусь на бобах! — продолжил Короедов. — Я серьезно рискую. Ты возьмешь шапку, и поминай как звали, а мне тут еще…
— А ты жмот, верно? — перебил его капюшон.
— Но ведь это шапка Мономаха, сам подумай! Это один из самых ценных экспонатов!
Капюшон хмыкнул.
— Ладно. Накину еще пять «косых».
Короедов вздохнул. На душе немного полегчало.
— Только учти, там витрина из бронированного стекла, его даже взрывом не разобьешь…
— Ша! — перебил голос из капюшона. — Запомни, легаш: я лучший в Союзе спец по музейным делам. Таких, как я, больше нет… И не будет.
Короедов помолчал, взвешивая риски.
— Короче, так, — сказал наконец он. — Я проверю твою работу. Если действительно комар носа не подточит — разойдемся. Если нет, я тебя застрелю на месте, как застигнутого с поличным! Уж извиняй…
Глава 3Кража века
Самый суматошный день — воскресенье, когда особенно много школьных экскурсий и приезжих из других городов. Города и веси, колхозы и совхозы, даже отдаленные горные аулы. Толпа самая многочисленная, самая бестолковая и крикливая.
Студент зашел вместе с последней группой, в 16.30. Улучив удобный момент, когда экскурсовод и смотрительница отвлеклись на пятиклассников, затеявших перестрелку жеваной бумагой, он отделился от толпы, якобы в поисках туалета. Незаметно скользнул в полуподвал. Открыл ключом решетку, спустился по лестнице вниз. Освещенный двумя лампочками-«сороковками» низкий коридор. В конце — металлическая дверь электрощитовой с острой закорючкой молнии внутри желтого треугольника. Студент взял второй ключ из