– Ручей не хочешь проверить? – спросила она Гарольда.
– Не, мать. С ней все будет в порядке. Она давно уже в пещерах.
– Дорогой, она снова увлеклась.
Улыбаясь с отцовской гордостью, Гарольд сказал:
– Она уже большая девочка. Нужно позволять им жить свою жизнь самим. Помогать время от времени, когда нужно, но все равно, мы уже сделали, что могли. Теперь у нее есть своя семья. Она просто обеспечивает ее, как умеет.
– Нам очень повезло с ней, Гарольд. Вспомни, сколько овец потеряли Лен и Одри в прошлом году из-за их девочки.
– Ты права, мать. Но когда позволяешь ребенку расти на свободе… – Гарольд закатил глаза за толстыми линзами очков в черепашьей оправе, которые взял у старика маори, которого они обнаружили рыбачившим слишком далеко вниз по течению прошлым летом.
– Главное, не частить. Мы показали нашей девочке, как распределять свои силы. Пара куриц. Собака. Кошка. А если чудаки, вроде этих англичан, после этого все еще не уехали, что ж, тогда за дело берутся те, кто был здесь раньше. А кто был здесь раньше, мать?
– Мы, дорогой. Мы.
Что за Бог сотворил это?
1848 год. Юта
И наткнулся солдат в темноте на старика. Еще за пять миль драгун увидел в пустыне красную точку костра, будто последний уголек в аду, еще не погасший и не оставивший вокруг себя одну лишь бездну. Черную пустоту, которая была до появления всего сущего и до появления самого ада.
И напал солдат на того старика столь же бесшумно, как воин команчи на своем пони нападает на вражеский лагерь, оставляя в мире больше вдов, чем тот готов вместить. Появился из ниоткуда, не выдав себя не звяканьем шпор, ни бряцаньем сабли о седло. Прямо как его учили лазутчики апачи в Рио-Гранде, когда он сражался на стороне «Старого сорвиголовы» генерала Закари Тейлора против мексиканской армии Севера.
Когда старик увидел драгуна, возникшего из ночного воздуха, тот, наверное, показался ему неким ангелом-мстителем с песочными часами и косой в руках. Он даже не успел схватить мушкет, лежавший на одеяле.
Возле костра солдат заметил мула, кирку, лопату и несколько чашек. Пахло кофе, в сковороде тушилась фасоль. Это был золотоискатель, направлявшийся на варварский берег Сан-Франциско. Еще один глупец.
С тех пор, как в Нью-Йорке появились новости о золотоносном Западе, солдат постоянно встречал на своем пути – в Айове, Небраске, Вайоминге – этих отчаянных мечтателей. Люди страдали от своей жадности больше, чем от чего-либо еще. Невзирая на снег, грабителей, индейцев, голод и болезни, от которых закатывались глаза, на все адские лишения, они продолжали страдать и заставляли страдать других ради одного лишь слуха о золоте.
– Спокойно, – сказал он старику, который так и сидел на заднице, выпучив глаза и разинув рот перед своей сковородой. А его мычащий пестрый мул, казалось, передавал безумный ужас своему владельцу. Правда, старик все еще мог бы схватиться за мушкет или за длинный охотничий нож, торчащий из песка, и закончить жизнь с пулей в груди.
Возвышаясь в своем драгунском седле, солдат сунул пистолет в кобуру. Его сорокачетырехдюймовая сабля сверкнула в красном свете костра, прежде чем изящно исчезнуть в ножнах.
– Ты не тот, кто мне нужен.
Он спешился.
– Что ж, очень рад слышать это, сэр, – сказал старик. – Ну и страху же я натерпелся.
– Не прочь поделиться костерком?
Следуя инстинкту самосохранения и от облегчения, что он проживет чуть дольше и, возможно, даже успеет увидеть то золото возле Сан-Франциско, старик ответил:
– Конечно. Могу еще поделиться тушеной фасолью и лепешкой.
Старик ни в чем не отказал бы ему, и солдат это знал. Были времена, когда ему стало бы стыдно за то, что он напугал ночью старика, но те времена он уже едва помнил.
– Я предпочел бы кофе. Еще пара слов, а потом я уеду.
Старик кивнул. Борода у него была выпачкана в табачном соке; лицо морщинистое, как сухофрукты в лавке, а кожа буроя, как патока. От него пахло мулом, застарелым потом, медвежьим жиром, трубочным табаком и дерьмом.
Солдат покормил свою лошадь, разговаривая с ней тихим голосом и трогая за уши. Та прижалась к нему головой, словно послушная дочь. Затем он поправил на шее накидку из темно-синей шерсти и присел на корточки напротив золотоискателя.
Огонь горящего между ними костра потрескивал, отвлекая от царящей вокруг бескрайней темноты.
– Куда направляешься, дружище? – спросил старик, дрожащими руками наливая гостю в жестяную банку черный, как нефть, кофе из гревшегося на углях кувшина.
Солдат не ответил и не отвел взгляда своих бледно-голубых глаз от красной золы костра.
– У тебя фасоль подгорает. Не стесняйся, ешь, – наконец сказал он.
Старик подчинился. Черпая длинной ложкой прямо с шипящей сковородки, он принялся засовывать фасоль в темную дыру в грязной бороде. Все это время он боялся оторвать свои большие, с прожилками, глаза от солдата, который, сняв кожаные перчатки, обеими руками держал металлическую кружку.
Какое-то время они сидели молча, пока солдат не отвел взгляд от костра и не посмотрел на скудную провизию старика. Несколько мешков, перевязанных веревкой, две большие фляги, вероятно, опустевшие уже в первый же день после спуска с гор. Он видел других, со стертыми ногами и полуобезумевших от жажды, но несущих вдвое больше запасов.
– Тебе предстоит проехать еще пятьсот миль по пустыне. Думаешь, ты справишься?
Старик отложил сковородку в сторону. Достал из кармана рубахи трубку, такую же темную и маслянистую, как и те комки, которыми он принялся набивать ее глиняную чашечку толстыми, как кукурузные початки, пальцами, с ногтями такими грязными, будто только что чистил ваксой башмаки.
– Собираюсь пополнить запасы у Праведников.
Лицо солдата напряглось. Он прищурился, взгляд у него посуровел настолько, что старик отвел в сторону глаза.
– Не называй их так. Праведниками. Они таковыми не являются.
Старик кивнул.
– Слышал, эти сукины сыны со своим Бригамом Янгом трясут всех, кто проезжает через эти места, – сказал он, снова настороженно, но намеренно заговорщицки. – Только больше негде получить пищу. И припасы. В такой-то глуши.
Солдат молчал. Потом он вспомнил про чашку у себя в руке, отхлебнул и поморщился.
– Встречал кого-нибудь из них сегодня?
Старик опустил глаза.
– Не совсем уверен.
– Либо ты встречал их, либо нет. Так как же?
– Успокойся, дружище. Я всякое видел. Не лезу в чужие дела. Ни с кем не ссорюсь. Со святыми мормонами тоже. – Он посмотрел на эмблему на кружке солдата и сглотнул. – Вы – один из ополченцев Грея, из Миссури? Если это так, то я не мормон. Господом клянусь, сэр. Просто хотел купить у них кое-какую провизию, чтобы добраться до океана. Я…
– Я не ополченец.
Золотоискатель снова расслабился и принялся посасывать свою незажженную трубку.
– Мормоны живут возле стоячей воды. У горы Тимпаногос. Слышал, они там с 47-го года. Новое поселение. Называют его «Царство Божье». Сион Праведников. Если вы имеете на них зуб, то ищите их там.
Драгун сплюнул.
– Не все они под предводительством Бригама Янга. Есть другие похожей веры. Держатся особняком. Неподалеку.
Старик присосался слишком сильно к черенку трубки; плечи у него содрогнулись. Солдат пристально посмотрел на него.
– Ты так и не спросил, как меня зовут.
Руки у золотоискателя снова затряслись. Он прочистил горло и еле слышно произнес:
– Я давно научился не лезть в чужие дела.
– Ты не спросил, потому что догадываешься, кто я. Верно?
– Я слышал кое-что про вас.
– И как меня сейчас называют?
Кожа золотоискателя будто покрылась песчаной коркой. Он опустил глаза и пробормотал:
– Послушайте, сэр. Я хочу поделиться с вами трубкой и лечь спать…
– Я не трону тебя. Пока будешь честен со мной.
– Да, сэр. – Старик осмелился снова поднять на драгуна глаза. – Поговаривают об одном человеке. О всаднике. Называют его правой рукой Дьявола. Слышал, он собирается загнать Бригама Янга и его грешников-многоженцев обратно в ад. Другие называют его Ангел-Разрушитель, будто он делает свою работу во имя Бога.
Золотоискатель замолчал и погладил грязной рукой свою мерзкую бороду.
Солдат улыбнулся.
– С ними должно быть покончено. А вот во имя Дьявола или Бога, кто знает? Но, похоже, для этой работы выбран я. И я здесь не ради Бригама Янга и его паствы. Дело в других, которые тоже пришли сюда, и в их проповеднике.
В этот момент костер словно сжался, втянув в себя обратно свет и тепло, словно одного упоминания о каком-то человеке было достаточно, чтобы потушить звезды. Казалось, будто из старика внезапно вытекла вся кровь, отчего загорелое лицо стало бледным, как у манекена.
– Ты видел черную лошадь? Видел черный экипаж? – спросил солдат.
Старика снова затрясло, будто температура воздуха упала на несколько градусов от одного упоминания черного экипажа с черной лошадью. Он натянул одеяло себе на плечи. Некогда серое, теперь оно было неопределенного грязного цвета. Старик кивнул.
– И стараюсь забыть об этом.
Солдат наклонился ближе к костру.
– Удивительно, что ты видел это и все еще дышишь.
– Близко я не подходил. Нет, сэр. Это его вы ищите?
Солдат ничего не ответил.
Старик протянул вперед руку и указал пальцем на драгуна.
– Говорят, ангел наложил на них проклятье, и только ангел может его снять. Вы – ангел, солдат?
– Тот, кем я был раньше, и тот, кто я есть сейчас, – уже совершенно разные люди. Когда-то я был сержантом Эфраимом Лайлом. Драгуном. Кавалерия Соединенных Штатов. А теперь, можно сказать, я истинно инструмент мести. Но я – не ангел.
– Он забрал вашу жену? – спросил старик. Голос у него звучал неуверенно, но любопытство взяло верх над страхом.
Солдат подумал, что историю их встречи будут рассказывать снова, уже другие старики у подножия гор, старше их, старше, чем само время, и с каждым разом история будет меняться, пока никто уже не будет помнить, кем был тот солдат. Не так важно, что он скажет. Единственная в мире правда – то, что ты видел собственными глазами, ее никогда не услышишь из уст другого глупца. Но, возможно, некоторые из его смертоносных намерений должны быть озвучены. Сегодня ночью. Здесь. Он был уже близко. И возможно, это последняя ночь в его жизни. Наверняка последняя, учитывая, что утром его шансы будут ничтожно малы. Возможно, сегодня требовалось сделать последнее завещание.