Сев в автобус, он поднялся на второй этаж. С больным бедром это было все равно что стоять прямо в гребной лодке. Сидя у окна, пока автобус катил к Селли Ок, где находился магазин стройматериалов, Фрэнк смотрел на прогуливающихся по улицам женщин в узких юбках и кожаных ботинках. Такое зрелище обычно вызывало у него головокружительное желание. Теперь и женщины, и их одежды казались чем-то обыденным, он был равнодушен к ранее возбуждающим образам. Ему даже не верилось, что раньше было как-то иначе.
У сидящей перед ним девушки в сумочке зазвонил мобильный телефон. Звук отвлек Фрэнка от мыслей, которые казались ему важными и полными смысла и которые через некоторое время он бы вряд ли вспомнил. Девушка разговаривала слишком громко.
– О господи, – простонал он. Ему хотелось выхватить телефон у нее из руки и выбросить в окно. Хотелось услышать, как тот шлепнется на асфальт.
Тихо бормоча, чтобы не дать себе разругаться вслух, Фрэнк был вынужден слушать разговор незнакомки. Он больше походил на подготовленную речь, произносимую поставленным голосом, чем на естественную беседу. Не было ни пауз, ни повторений, ни молчания. Только непрерывный словесный поток, адресованный всем в автобусе. Будто она держала не телефон, а микрофон. Наверное, самое досадное в старении, – подумал Фрэнк, – что по-прежнему приходится сталкиваться с ребяческими выходками и поведением. Этим завышенным самомнением и тщеславием, которое он наблюдал всякий раз, когда выходил из дома.
К тому времени, когда он добрался до Бристол Роуд, его уже тошнило от всего, что его окружало. К пылкому отвращению примешивались повышенное внимание и горькое отчаяние. В одно милосердно краткое мгновение ему захотелось сгореть дотла и чтобы были стерты все свидетельства его существования. Он был отребьем. Никому не был нужен. Фрэнк промокнул уголок глаза платком, и ему захотелось поехать домой. Вернуться домой.
Когда автобус проезжал Селли Ок, он спал. И проснувшись, обнаружил, что едет по незнакомым ему улицам. Он проспал свою остановку и оказался в унылой части Бирмингема, в которой никогда не был. Может, он где-то за Лонгбридж? В панике он сбежал вниз по лестнице. Вышел из автобуса и встал возле закрытой фабрики и оптовой фирмы по продаже сари.
Все здесь было негостеприимным. Самоотвращение душило его. Неужели я не могу выходить из дома без карты? Он прожил в городе десять лет, но не узнавал этот район. Будто, пока он спал в автобусе, улицы и здания переместились, чтобы сбить его с толку.
Он двинулся по главной дороге в ту сторону, откуда приехал автобус. Однако устал и, в конечном счете, повернулся лицом к деревянному забору, окружавшему стройплощадку. Там на него накатил приступ такой ярости, что она обернулась для него сломанным зубом и порезами на ладонях. Стиснув челюсти и скрипя зубами, он почувствовал, как на зубе сбоку хрустнула эмаль. Рот наполнился мелкой крошкой. Но когда зуб сломался, напряжение ушло из его тела. Сконфузившись, Фрэнк ждал, когда накатят волны боли. Но этого не случилось, и он решил не ходить к дантисту. Он не знал, где в городе есть дантисты. Затем он заметил маленькие кровавые полумесяцы на ладонях, оставленные его собственными ногтями. Он уже давно их не обкусывал. Его ногти были неприятно длинными и походили на женские. Как они так сильно отросли и он этого не заметил?
Пытаясь повторить маршрут автобуса и найти какой-нибудь ориентир, Фрэнк безнадежно заблудился. Он зашел в дешевую женскую парикмахерскую, которая была единственным местом, где он смог бы найти хоть что-то знакомое и спросить дорогу. Девицы с аляповатым макияжем переглянулись, когда он обнаружил, что не может произнести ни слова. Он просто стоял и дрожал перед ними. Вскинув руки вверх в немом отчаянии, он покинул лавку, красный от стыда. Дар речи вернулся к нему лишь у обочины, где он встал, что-то бормоча. Кто-то пялился на него. Домой его отвезло такси.
Подобного никогда раньше с ним не случалось, но он считал, что потенциал для таких перемен всегда присутствовал. В заднем отсеке такси он спрятал лицо лацканом пальто и кусал нижнюю губу, пока глаза не наполнились слезами.
Два дня спустя, а может, три или даже четыре, кто-то постучал во входную дверь, причем довольно настойчиво. Поэтому Фрэнк спрятался, улегшись на полу комнаты для гостей. Он слышал голоса в соседском саду. И знал, что посетители пытаются заглянуть в дом через задние окна.
Остаток дня он непрерывно курил сигареты «Силк Кат» и расслабился, лишь когда стемнело и гостиную огласила музыкальная тема из «Улицы коронации». От мысли о том, чтобы выйти и купить еды, его затошнило, поэтому он прогнал ее от себя.
Фрэнк снова попробовал прикрепить сломанные шкафы к стенам кухни, но только изранил пальцы. Он пошел наверх, чтобы промыть ранки, но оказавшись на площадке, не смог вспомнить, зачем туда поднялся. Поэтому пошел в спальню и лег на кровать. Вокруг него стоял запах духов, старой мебели, пыльных ковров и фритюрного масла. С бульканьем включились радиаторы. Он почувствовал себя в безопасности и закрыл глаза.
Где-то посреди ночи в комнату на четвереньках пришла Флорри и забралась на кровать. Села Фрэнку на грудь и засунула ему в рот тонкую, холодную руку.
Об этих ужасах: заметки к рассказам
«Куда приходят ангелы» очень похож на мой более ранний рассказ «Материнское молоко» в том смысле, что я попытался рассказать страшную историю с точки зрения ребенка или человека, по-детски непосредственного. В нашей жизни есть время, когда большинство из нас, вероятно, пережили самые страшные ужасы, рожденные воображением. И для меня первый набросок рассказа такого рода бывает не запланированным, а предвосхищенным в виде каких-то образов и зачастую составляется на основе нескольких строк, озвучиваемых чьим-то голосом. Я слабо представляю, во что выльется эта история. И еще такие рассказы для меня экспрессионистичны, я стараюсь найти образ, который произведет на меня впечатление, каким бы странным он ни казался. И я не подхожу к этим историям рационально. То, что получается в первом наброске, нуждается в тщательной переработке, но я стараюсь сохранить стиль и голос, которые присутствовали в нем с самого начала.
Этот рассказ, как и «Материнское молоко», также является поводом для сожалений, поскольку я жалею, что не написал гораздо больше таких историй, когда тот голос чаще всего звучал у меня в голове. Мне хотелось бы написать целый сборник рассказов в этом стиле. Раньше я никогда не делал ничего подобного. Но хотя этот подход кажется инстинктивной и естественной частью моего творчества, в моих романах он играет меньшую роль, а они всегда были для меня приоритетом. Раздвигая границы, стараясь более смело использовать голос и воображение и одновременно борясь с более традиционными, ожидаемыми и более широко ценимыми формами выражения, я постоянно сталкивался с напряжением, которое не только преследовало меня, но и, возможно, даже помогало мне на протяжении всей моей писательской карьеры. От подобных столкновений могут появляться искры и, может, даже новые формы, сочетающие в себе лучшее из двух.
Этот рассказ также нашел отклики у некоторых читателей и редакторов. И Эллен Датлоу и Стивен Джонс переиздавали его в своих ежегодных «коллекциях лучших ужасов». Эллен Датлоу даже повторно включила «Куда приходят ангелы» в свою антологию «Призраки». Журнал Nightmare недавно перепечатал этот рассказ, а мексиканское министерство культуры перевело его на испанский для сборника ужасов, финансируемого государством. Подобная реакция на эту историю часто заставляла меня задумываться: что же я сделал такого правильного?
Рассказ был написан в 2004 году, после моего первого конвента «Фэнтезикон», на котором издатель и писатель Гэри Фрай попросил меня сочинить что-нибудь в духе М. Р. Джеймса для его антологии «Потомки Эдгара По». Мой энтузиазм был настолько велик, что я написал два рассказа: сперва «Исконный обитатель», а затем «Куда приходят ангелы». Гэри Фрай использовал оба, включив их в разные сборники. «Исконный обитатель» позже был опубликован в «Маниакальном секстете Берни Херрманна».
Однако образ, лежащий в основе этой истории, возник у меня, когда я прогуливался между двумя длинными рядами георгианских террас в Холланд-парке, в Западном Лондоне, недалеко от того места, где я прожил семь лет. Мне показалось, что я мельком увидел в окне верхнего этажа старческое лицо – слишком бледное, истощенное и осунувшееся, чтобы принадлежать живому человеку, – которое быстро исчезло в темноте комнаты. Я запомнил этот образ, и когда в следующий раз прибыл в отель «Мэйфэр», где работал швейцаром, то начал писать рассказ. Первый набросок вышел за один присест, и я помню, как написание рассказа погрузило меня во что-то вроде транса.
Хотя по смыслу и образам эта история целиком выдержана в стилистике М. Р. Джеймса – в ней даже встречаются призраки из некоторых его рассказов, – она отличается тем, что в ней я избегал любого намека на социальный фон и эрудицию его мира, возраст рассказчиков и время, в котором происходит действие. В конце концов, редактор попросил сымитировать дух Джеймса, а не склепать банальную подделку. Начиная с «Банкета для проклятых», я находился под огромным влиянием, которое М. Р. Джеймс оказал на мое воображение, и всегда пытался отразить его подход к сверхъестественному и некоторые стилистические приемы, при этом без какого-либо прямого копирования.
Рассказ «Исконный обитатель» являлся еще одной попыткой использовать особенный, отчетливый голос, хотя и гораздо более старый, более традиционный, присущий образованному аристократу. Голос, который доминировал в классическую эпоху историй о привидениях. Я больше почти не использовал этот голос и не был уверен, стоит ли вообще включать эту историю в сборник. Хотя для меня важна, поскольку ее идеи и место действия поучили развитие в моем более позднем романе «Ритуал». Для моего уха этот манерный голос в «Исконном обитателе» похож на некое ухищрение. Это средство выражения могло бы оттолкнуть меня как читателя, если б показалось неестественным. Это не мой голос, и я не разделяю его социального фона, и зачастую он кажется частью консенсуса в английской литературе, неотъемлемым компонентом классовой структуры. Как читатель я долгое время выступал против этого голоса.