Результаты «Сталинграда» тем более впечатляют, что их можно было наблюдать уже через несколько месяцев. Лейбович, как и все его единомышленники, в течение десяти лет напрасно искавшие способ прекратить гибель пациентов, был оглушен. Ему с трудом верилось, однако цифры первых оценок были точны и категоричны: несмотря на тяжелые побочные эффекты, у всех больных наблюдалось очевидное уменьшение вирусной нагрузки. Наконец-то.
Маятник
В середине октября страдания Эмили все не прекращались. Мои родители по очереди ездили навестить ее после работы. Возвращались они очень поздно. В тишине и полумраке они делились последними новостями, доедая остатки ужина. Мы с братом в это время уже давно были в постелях. Из своей комнаты мы не могли слышать, о чем взрослые говорили на кухне. До нас долетали только шепот отца и сдавленный плач мамы. Когда же они приходили поцеловать нас на ночь, мы притворялись, будто уже спим, словно хотели отстраниться от их отчаяния.
Покупатели мясной лавки каждый день спрашивали, как себя чувствует «малышка». Когда люди возвращались с вечерней мессы, пожилые дамы останавливались и сообщали маме, что священник говорил об Эмили в проповеди и что все молились за нее. В школе учитель предложил всему классу послать ей рисунки и письма, чтобы подбодрить.
В это время в магазин позвонила какая-то женщина из нашего городка. Ее двоюродный брат был магнетизером, и ему удавалось вылечивать больных, считавшихся неизлечимыми. Она извинялась, что в такой трудной ситуации потревожила моих бабушку с дедом. Эмили находилась в состоянии медленной агонии, и очень может быть, что стоит попытаться прибегнуть к методу гипноза. Он мог бы поработать на расстоянии, с фотографией девочки, но было бы лучше с ней встретиться, поскольку при личном контакте вероятность излечения гораздо выше.
Вся семья в полном составе собралась, чтобы обдумать и обсудить решение. Мои родители, конечно же, верили в подобные исцеления не более чем в святую воду из Лурда. Однако если это обнадеживало бабушку и вдохновляло еще побороться за жизнь внучки, то мама была согласна. Итак, мои дяди, тетушка и родители эту идею приняли. Встречу организовали через несколько дней в больнице.
В тот день, примерно за час до окончания времени визитов, в палату к Эмили вошел господин лет пятидесяти. Семья попросила у него разрешения присутствовать на необычном сеансе. Ему пододвинули стул, и он уселся рядом с кроватью девочки. В нескольких словах изложив суть своей необычной профессии, он предложил приступить к делу.
Минут десять он шептал какие-то заклинания, приложив руку к исхудавшему тельцу Эмили. Другой рукой он тихонько покачивал золоченый маятник. Все сидели тихо, не шевелясь. Потом гипнотизер на секунду замолчал, выпрямился на стуле и усталым голосом объявил, что сеанс окончен.
Он попрощался с моей сестренкой, пожелав ей выздоровления и похвалив за мужество, с которым она до сих пор держалась. Бабушка с дедом проводили его до конца коридора и поблагодарили за то, что приехал в Ниццу. Этот человек снова вселил в них надежду. Перед отъездом он признал, что его наука далека от точности, но он готов попытаться. С этого дня он ежедневно будет проводить сеансы по фотографии Эмили, которую ему с радостью предоставили.
Через несколько минут после его ухода медсестра принесла Эмили еду, и та принялась за нее с таким аппетитом, какого у нее не было уже несколько месяцев. К ней словно вернулись силы, что очень порадовало бабушку.
Несмотря на этот короткий момент передышки, состояние кузины неуклонно продолжало ухудшаться. Анализы крови, проведенные через несколько дней после сеанса, никак не отразили магнетического могущества пятидесятилетнего энтузиаста и его маленького позолоченного медного маятника.
Вашингтон
В январе 1996 года на конгрессе в Вашингтоне предъявили наглядные результаты, достигнутые благодаря использованию тритерапии в рамках двух испытаний, одним из которых, под названием «Сталинград», руководил Жак Лейбович в больнице в Гарше. В исследованиях объединили три совершенно разных вещества. Американцы к уже известным и испытанным AZT и ddI добавили антипротеазный индинавир, а французы вместо индинавира воспользовались ритонавиром. Цель была одна: уничтожение вируса в крови пациентов. После пятнадцати лет поисков, удач и ошибок, поражений и надежд результаты оказались весьма обнадеживающими.
Сообщения с Вашингтонского конгресса гласили, что количество вирусов в крови пациентов может быть разделено в цифровом соотношении как 100 к 1000. 100 – это количество вирусов у тех, что принимали лечение, а 1000 – у тех, что никогда не получали антиретровирусных препаратов. Впервые на международной конференции были озвучены такие впечатляющие и обнадеживающие данные. Подумать только, значит, вскоре можно будет окончательно блокировать воспроизведение вирусов ВИЧ в крови пациентов…
Однако, несмотря на неоспоримый прогресс, работы оставалось еще очень много. При каждом исследовании примерно один человек из четырех отказывался от лечения с тяжелыми побочными эффектами. Тогда условились тестировать новые комбинации молекул у пациентов, уже имевших опыт участия в испытаниях антиретровирусных препаратов.
Медики оказались лицом к лицу с двумя серьезными вызовами. С одной стороны, надо было найти комбинацию молекул, как можно лучше подходившую каждому из пациентов. С другой – максимально быстро сделать доступным достаточное количество новых средств.
Ноябрь
В один из ноябрьских дней в доме зазвонил телефон. Отец раньше времени закрыл мясную лавку. Родители объявили, что отведут нас к друзьям с ночевкой. Возможно, завтра утром мы пойдем в школу вместе с ними. Домой мы вернемся не раньше завтрашнего вечера. Они просили нас хорошо себя вести. Эмили стало хуже, и поэтому им нужно поехать к ней в Ниццу.
Я сразу представил, как отец вовсю гонит машину, стремясь получше вписаться в крутые повороты шоссе, увидел тусклые созвездия огоньков деревень в ночи, сверкание наледи на дороге в свете фар. От стен ущелий подымается туман, а потом вдруг, словно скатившись в долину, открывается небо.
Мне ничего не было слышно… Конечно же, это ворчание дизеля старенького «Форда» моего отца нарушало ночную тишину: он спешил, чтобы успеть вовремя. И он наверняка оставил маму у входа в больницу, желая выиграть хоть несколько секунд.
Но не выиграл. Они оба поняли это, войдя в отделение, где лежала Эмили. Их сразу окружили медсестры, медбратья и санитары. Никто не плакал, все разглядывали мыски своих тапочек, по-своему выражая соболезнование. Все было кончено. Они приехали слишком поздно, чтобы увидеть ее живой в последний раз.
Эмили умерла. Ее организм в конце концов сдался. Она только что уснула в окружении бабушки, деда, дядей и теток. Остальные члены семьи, которых успели предупредить, тоже примчались среди ночи. Заведя руки за спину, они, робея, жались к стенам коридора, чтобы дать дорогу врачам и персоналу, и по очереди в последний раз подходили к телу девочки. Из стеснения и из боязни создать малейший шум они, обнявшись, еле слышно шептали друг другу слова утешения и старались плакать беззвучно.
Вирус до конца прошел весь путь согласно логике абсурда. Вопреки теории, провозглашавшей его некой умной сущностью, он уничтожил свою хозяйку, подавил ее иммунную систему. Он сам подпилил опоры собственного убежища, которое в итоге на него и обрушилось. Остывшее тельце Эмили стало для него тупиком, дорогой в один конец. Ему удалось перебраться от отца девочки к матери, а потом от матери и к ней самой, но теперь для него не осталось ни одного судна, которое можно было бы потопить. Сколько еще времени он сможет продержаться в ее венах, циркулируя внутри исхудавшей мертвой плоти? Несколько часов? Несколько дней? Никому, кроме похоронной команды, и в голову не приходило задавать себе такие вопросы. А похоронная команда отнеслась к телу Эмили с теми же предосторожностями, что и к телам ее родителей.
После многих лет дежурства у постели девочки никто не смирился с тем, что придется покинуть эту больничную палату. Некоторые словно не хотели возвращаться домой без нее. С потерянным видом глядя в окно на Английскую набережную, все замкнулись в молчании. А над морем, разрывая ночную тьму, спокойно занимался рассвет.
Лотерея
После Вашингтонского конгресса лаборатория Эбботт и компания «Мерк», то есть два из трех производителей антипротеазы, заявили, что они не в состоянии выбросить на рынок такое количество препарата, какое требуется в мире на данный момент. По обе стороны Атлантики еще жив был страх, что эти новые вещества, необходимые для тритерапии у больных ВИЧ, окажутся несовместимыми с уже известной средой. И министерство здравоохранения Франции на всякий случай завело разговор о «несоответствии спроса и предложения».
Двадцать шестого февраля 1996 года Национальный совет по СПИДу по настоянию министерства рекомендовал временно, в порядке исключения, вернуться к испытанному способу «жребия среди больных», в ожидании увеличения производства препарата в лабораториях. Как и следовало ожидать, такая рекомендация вызвала взрыв негодования и среди больных, и среди общественных организаций. Возмущение было огромным, но к большому шуму не привело. Многие врачи, беспокоясь о репутации некоторых известных служб, как оказалось, оборудованных не лучше других, предпочли промолчать.
Под влиянием общественных организаций Национальный совет по СПИДу теперь настаивал, чтобы правительство Франции надавило на США и добилось скорейшей поставки достаточного количества антипротеазы. В это же время совет предложил в первую очередь лечить пациентов, чей иммунитет особенно сильно пострадал. Вместе с этим сочли необходимым резервировать доступные препараты для пациентов, у которых количество T4 было меньше, чем сто единиц на кубический миллиметр, а из этих пациентов – для тех, у кого клинические признаки развития болезни вызывали наибольшую тревогу. Кроме того, правительство Франции заявило, что при первой же возможности станет закупать у США необходимые препараты вне зависимости от статей бюджета. Предполагалось, что лечение будет необходимо тысяче новых заболевших ежемесячно.