– Нет, не знаю. – Лика изо всех сил старалась придать голосу равнодушную твёрдость.
– В пять. И всё стараниями нашего любезного друга. У вас в Добромыслове голова на улице не кружилась? – вкрадчиво спросил доктор.
Голова у Лики шла кругом даже теперь, руки отчаянно дрожали, так что вспоминать об «ароматах» в Добромыслове не было ни сил, ни желания.
– Если… – Лика вдохнула поглубже, но голос всё равно дрожал. – Если этот фенол такой опасный… как… какие ванны? Он же умрёт.
Погорельский остановился прямо перед Ликой и смотрел на неё, как на нашкодившего котёнка.
– Или он уже умер? – Мысли не успевали друг за другом. – Как такое вообще возможно?
– Много чего возможно, – ровно проговорил Погорельский. – Предельно допустимая концентрация – занятное понятие. Не только к химии применимо, заметьте. Помните историю Содома и Гоморры?
Лика в ответ на вопросительный взгляд только покачала головой.
– Назовём это предельной концентрацией грешников в одном отдельно взятом месте. Когда она оказалась превышена настолько, что дальше некуда, города погибли в огненном дожде. – Погорельский, глядя в одну точку, прищёлкнул языком. – Так и с людьми. Бывает, что они зарываются и переполняют чашу терпения.
– Чьего терпения? – прохрипела Лика.
Главврач как будто только что вспомнил о её существовании. Чуть встряхнувшись, он спокойно забрал папку у неё из рук и вернул в ящик.
– Вы же сами этого хотели. – Погорельский задвинул ящик в шкаф. – Чтобы он получил по заслугам. Сами ему этого пожелали. Что вам теперь не нравится?
– Фенол на завтрак, – выдавила Лика.
– Там не только фенол. Там такой букет, такие сочетания. – Погорельский повёл глазами. – Но не буду нагружать вас сложными химическими формулами.
– Но не так же…
– Что – не так же?
– Воздавать по заслугам. – Руки Лики вдруг расслабились и повисли верёвками.
– Это не нам решать, кому, чем и за что воздавать. – По лицу доктора пробежала судорога.
– Так он умер или нет? – вскинулась Лика.
– Забавно, что это единственное, что вас сейчас интересует, – улыбнулся доктор.
– А что ещё?
– Например, ваша собственная судьба. Вам полагается наказание. Теперь уже точно, я ведь вас предупреждал. Но об этом после. Доброй ночи.
Погорельский развернулся и двинулся к выходу из кабинета. Когда он уже переступил порог, Лика выкрикнула ему вслед:
– Что это за место?
– Клоака для человеческих душ.
Дверь за Погорельским закрылась, раздался щелчок замка. Понимая, что совершает очевидно бессмысленное действие, Лика подошла к двери и потянула, потом толкнула. Ожидаемо ничего не произошло. Вернулась к окну, через которое влезла, попыталась его открыть. Старая советская рама ни в какую не поддавалась. Когда после сотни попыток повернуть ручку пальцы начали ныть, а суставы перестали сгибаться, Лика бросила бесплодные попытки выбраться и села на холодный пол, прислонившись к шкафу. Вытянула ногу, начинавшую гудеть.
Наверное, завтра Погорельский вернётся. А что, если нет? Сколько здесь можно протянуть? Но он же обещал наказание. Забавно, ожидание взыскания вселяло надежду. Не заморит же он её здесь… и тут в памяти выплыли алые нити и спиралевидные шрамы. И феноловое меню.
Лика вытянула руку и наугад выдвинула ящик. Вытащила первую попавшуюся папку. Телефоном подсветила листы. Строки, таблица, расчёты. И вырезка из журнала, повествующая о бизнес-леди, втянувшей в долги сотни людей. Красочная фотография Эльвиры, ещё самодовольной, позирующей в шубе на фоне дорогущей машины. Теперь эта дамочка выглядела совсем по-другому – как будто выцвела. Вчитавшись в тексты документов, Лика поняла, что все кредитные договоры Эльвира переоформила на себя, и чтобы всё выплатить, ей пришлось бы работать в «Черноречье» четыреста семьдесят два года. Без выходных и отпусков.
Лика нашла нужную строку в трудовом договоре между Эльвирой и санаторием. Всё верно – четыреста семьдесят два года.
Захлопнув папку, Лика не глядя сунула её в ящик, с грохотом его задвинула и поднялась на ноги. Прихрамывая, ходила по кругу между шкафами. Четыреста семьдесят два года. В голове не укладывается.
Сжав виски руками, Лика наматывала круги всё быстрее. Мысли теснились, забираясь друг на друга. Телепортация долговязого, фенол на кухне, утонувшая Мажорка, посёлок с монстрами-сторожами, чудовище в речке, волосы не отрастают, четыреста семьдесят два года…
Хоровод мыслей кружился, Лика споткнулась и повалилась на пол. Перевернулась на спину. Бежать неуда. Никак не выбраться из этой круговерти. Хорошо бы сейчас проснуться и понять, что всё было только сном.
Пролежав так некоторое время (какое именно, узнать невозможно), Лика встала и выдвинула наугад ещё один ящик. В первой же папке оказалась газета с фотографией Погорельского, датированная тысяча девятьсот тридцать каким-то годом (последняя цифра от старости стёрлась). В статье расплывающимися буквами повествовалось о психиатре, пытавшемся излечить у людей приступы гнева. «Врач-вредитель», как его окрестили журналисты, проводил опыты над пациентами. Поначалу больным становилось лучше, их выписывали, но через пару дней они срывались. После очередного убийства, совершённого пациентом, за Погорельским пришли.
Статья повествовала о том, что задержать Погорельского не получилось, потому что он покончил с собой. Под старой газетой лежали пожелтевшие листы с донесениями в НКВД, помеченные красным грифом «Секретно». Оказалось, после погони доктор упал в реку, и его тело так и не нашли. Зато городок Добромыслов, куда набирали воду из этой реки, буквально сошёл с ума.
Один из учёных предположил, что доктор искал лекарство для себя самого, потому что не мог справиться с собственными приступами гнева. Когда врач упал в реку, «заражённые» частицы Погорельского смешались с водой и попали в водопровод. Люди, употреблявшие воду, полностью потеряли самоконтроль и несколько дней страдали беспричинными вспышками агрессии. И перечисление убийств, драк и членовредительства со смачными подробностями. Люди в гневе нападали друг на друга по любому поводу, вымещали злобу на животных и чужом имуществе. Из-за пустяковых ссор рвали на части друг друга, а иногда и самих себя. Сколько было получено увечий, даже подсчитать не могли.
И всё это случилось в тридцатые годы прошлого века. То есть, официально Погорельский скончался почти сто лет назад. Прекрасно. Чем дальше, тем интересней. Запихнув файлы главврача обратно в ящик, Лика сделала пару шагов и вытащила ещё одну папку.
Фото из соцсетей и рекламные вырезки с подружками-косметологами. И распечатка статьи, озаглавленной «Кабинет ужасной красоты доктора Франкенштейна». Буквы начали расплываться, читать сил не было. Лика отложила статью и вытащила из папки подшивку с рукописными текстами. Целый пухлый набор обращений в прокуратуру и другие надзорные ведомства – женщины жаловались на косметологов, которые пользовались запрещёнными препаратами, из-за чего лица женщин превращались в маски ужаса. Поначалу Лика подумала, что речь шла о клинике Эльвиры, но папка явно была другая, да и фамилии тоже. Две фамилии. Две девушки с губками-уточками на фото. И один трудовой договор. Бессрочный. Франкенштейны… Это, значит, та парочка с перекроенными лицами. И одна переквалифицировалась в санитарку. С чего бы? Ответа в паке не нашлось.
Ещё папка. Мусорные кучи, какие-то незаконные свалки. В другое время Лика вцепилась бы в эту информацию изо всех сил. Ясное дело, здесь все контакты и данные владельцев этих куч. Но силы уходили. В памяти только промелькнула комната, до середины заполненная отходами. Пожалев о том, что нельзя эту папку передать кому следует, Лика вернула её в ящик и достала следующую.
Рукописные документы. Печатные-то буквы давно начали расплываться, что уж говорить о рукописных, которые вообще сливались в одно сплошное полотно. Единственное, что удалось разобрать – это жалобы на шум и музыку. Что-то знакомое. Где-то эти жалобы уже мелькали. Точно, кто-то из постояльцев жаловался на шум, которого сама Лика никогда не слышала. Это, что, значит, можно угодить в «Черноречье» всего лишь за ночные вечеринки?
Но в папке нашлись и другие документы – какие-то договоры и квитанции. Не в силах больше разбираться в чужих мутных бухгалтериях, Лика просто засунула папку обратно в ящик.
Посидела в тишине, давая отдых глазам и разуму. Всё-таки достала ещё папку. Мажорка Вика. Сил на чтение не осталось, буквы сливались в кривые ленты разномастных клякс. Какие-то протоколы о правонарушениях, отказы в возбуждении дел… не достигла возраста… Фотографии. Пьяная Вика в машине ДПС, вечеринки с друзьями, бал. Лика пошире раскрыла слипающиеся веки. Действительно, несколько фото с бала, где Вика в платье Пушкинской эпохи чинно вытанцовывала менуэт с молодым человеком во фраке. А потом они же в компании всё той же «молодёжной элиты» с бала, сначала во фраках и кринолинах, потом совсем без одежды, распивают что-то прямо из бутылок, курят и жарят сосиски на Вечном огне.
Рассматривать бумаги надоело, веки слипались, перед глазами плыли разноцветные пятна. Убрав папку в ящик, Лика легла на пол и отключилась.
8.
– Давай-ка поднимайся, ну, – сверху, сквозь туманное облако едва различался светлый силуэт. Раиса подавала ей руку.
Проморгавшись, Лика ухватилась за протянутую ладонь и, кряхтя, поднялась, но тут же пошатнулась – ногу от ступни до бедра снова пронзила острая колющая боль.
– Вот и хорошо, пойдём, пойдём. – Раиса, не обращая внимания на стоны, толкала свою подопечную под лопатки.
Погорельский снова что-то писал и даже не поднял взгляда, когда Раиса протащила Лику мимо и вывела в коридор. Этажом ниже Лика ногой, которая из-за боли плохо слушалась, зацепилась за что-то тонкое и длинное, растянутое на уровне щиколотки. И, разумеется, неуклюже растянулась на полу.
– Эй, вы совсем?! – здоровенный парень в синем комбинезоне выступил из-за угла. Судя по злобному лицу, он готовился сказать ещё что-то, но Раиса, нахмурившись, повернулась и вдруг залепила ему звонкую пощёчину.