Погорельский вскочил на место кучера, взмахнул невесть откуда взявшимся кнутом и с сухим треском огрел запряжённую парочку.
– К реке! – скомандовал врач. Двое, даже не вскрикнув, кое-как потянули тележку по асфальту двора. Повозка скрипела и двигалась очень медленно, треща, скрипя и шатаясь.
– А можно быстрее? – нарочито громко спросила Лика.
– Можно, – через плечо ответил Погорельский и громко скомандовал: – Быстрее!
Мужик в ответ обернулся и послал доктора на три известные буквы. Тогда Погорельский снова огрел его кнутом.
– Желаете вернуться на процедуры? – спокойно спросил доктор, когда удар не возымел никакого действия.
Женщина схватила своего товарища по упряжи за волосы и развернула лицом к дороге. Они пошли, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. Тележка стала катиться более гладко, и уже не так скрипела. Повозка проехала по санаторским дорожкам, потом через деревья у забора и вдруг оказалось, что огороженная зона «Черноречья» осталась позади. Как именно они выехали с территории санатория, миновав высокий забор без ворот и калиток? Непостижимо.
Теперь повозка, всё набирая скорость, почти летела по дороге, рассекающей знакомую открытую местность. Откуда у этой, на вид крайне измождённой, парочки, взялись такие силы, тоже было непонятно. Тележка, громыхая, быстро катила по совершенно ровной дороге, но от старости она давно разболталась, так что Лике пришлось крепко ухватиться за бортик, чтобы ненароком не вылететь. Под пятой точкой подскакивала жёсткая скамейка (так что оставалось лишь надеяться, что из неё не повыскакивают и не воткнутся в ягодицы щепки и гвозди), по полу, шурша, съезжал то в одну, то в другую сторону большой мягкий свёрток. Пришлось поставить на него ноги, чтобы не вывалился на асфальт и не потерялся (может, Погорельский хочет, чтобы Лика почистила на снегу его любимый ковёр, только зачем для этого ехать к реке?).
Вокруг простиралось снежное поле, подсвечиваемое блеклым солнцем, спрятанным за серыми тучами. От одного вида этого пейзажа хотелось выть.
Упряжь шумно пронеслась по гладкой асфальтовой дороге, и вот впереди показалась чёрная речка и дугообразный мост. Наконец Погорельский потянул за вожжи. Вслух он не сказал ничего, но Лика будто мысленно услышала что-то вроде «Тпру-у», отчего её покоробило. Конечно, те лошадки, у которых рёбра выпирали дугами, а шерсть слезала, обнажая пятна кожи, заслуживали нормального к себе отношения, как и любые другие живые существа. Но, в конце концов, эти двое тощих заморышей – тоже живые существа, пусть и мерзкие. Это же люди, в конце концов.
Сейчас бывшие бизнесмены казались такими вымотанными – тощими, лохматыми, грязными, с обозлёнными лицами, и если бы не видеозапись прошлогодней акции протеста, Лика бы их даже не узнала. Хотя некоторое время назад они активно переписывались в социальных сетях. На своих страницах эти двое, холёные, в дорогих «прикидах», широко улыбались с красивых фотографий. В окружении радостных детей и вполне здоровых лошадок рекламировали свои услуги по участию в мероприятиях.
Лика писала им с разных одноразовых аккаунтов, призывая отдать лошадей зоозащитникам, а они отвечали ей матом и угрозами. Но это, конечно, только в личной переписке. В открытом доступе их записи сочились сладким лицемерным сиропом.
Но видеть предпринимателей-садистов в упряжке всё равно оказалось неприятно. Мысленно призывать кару на их головы, представлять, как их самих запрягли в телегу или заставили ночевать в грязном хлеву в куче мусора и собственных отходов – это одно, в реальности же всё оказалось куда более жёстким и отталкивающим. Всё время хотелось отвернуться.
Погорельский помог Лике выбраться из повозки. Как только она оказалась на земле, сразу заметила, что угол чёрного полиэтилена сполз со свёртка, лежавшего на дне тележки. Проследив её взгляд, главврач рывком сдёрнул всю «обёртку» разом.
Оказалось, в пакеты был завёрнут тот самый парень, которого уволокла Марта, и чья мамаша потом пришла ругаться. И который «с вертушки» ударил инвалида по голове. Только вспомнив этот ролик, Лика тут же в ярости залезла обратно в повозку, запрыгнула на лежавшего на спине и стала наносить беспорядочные удары по твёрдому телу с холодной кожей, но её сгребли за плечи и оттащили.
Пацан так и остался лежать, склонив голову к плечу и пустыми стеклянными глазами глядя в никуда.
– Это уже лишнее, – сказал Погорельский, убирая руки. Потом он приподнял лежавшего за плечи и стал потихоньку вытаскивать из тележки. – Бери за ноги!
Лика подошла ближе и подхватила парня под негнущиеся коленки. Вместе с главврачом они аккуратно переместили тело вниз, на мятый чёрный полиэтилен, уже расстеленный парочкой из упряжки.
– Заворачиваем. – Погорельский, встав сбоку, накрыл тело краем полиэтилена. Лика, присев, помогла перевернуть парня, потом, придерживая, ещё раз и ещё. Дальше они с доктором перемотали свёрток скотчем.
– Что теперь? – спросила Лика, выпрямляясь и тяжело дыша. В крови бурлил адреналин, проблема с ногой растворилась, хотелось прыгать, бегать, вломить какому-нибудь упырю.
– Сейчас, сейчас, – бормотал Погорельский, всматриваясь вдаль. – Ага, вон он.
Лика, посмотрев туда, куда указал главврач, увидела что-то длинное, будто идущее прямо по воде. Но когда объект приблизился, оказалось, что это плот. Правил плавсредством некто долговязый в чёрной одежде. Его брючный костюм и шляпа как-то не сочетались с деревянным плотом и длинным веслом, которым он мастерски орудовал.
Когда плот подплыл ближе, Погорельский скомандовал:
– Поднимаем!
Врач, широко расставив ноги, присел и двумя руками поднял тело в полиэтилене с одной стороны, Лика сделала то же с другой. Свёрток вдруг оказался совсем не тяжёлым, так что вдвоём они его быстро раскачали и по команде доктора отпустили. Пролетев по дуге, тело с тихим шорохом шлёпнулось точно под ноги перевозчику, прямо на кучу…
– Там ещё кто-то есть. – Лика, вытягивая шею, пыталась рассмотреть гору из продолговатых свёртков на плоту. – А куда он их везёт?
– Дальше, – сказал Погорельский, следя за тем, как плот потихоньку проплывал мимо, рассекая густую чёрную воду.
– Они все умерли, да? – Лика так и смотрела на то, как долговязый плавно орудовал веслом, будто тёмное масло перемешивал.
– Ты, что, книжек не читаешь? – насмешливо спросил доктор. – Никто не умирает и ничего не исчезает. Просто этому пациенту мы уже ничем не поможем.
– А почему только этот? – спросила Лика, вспомнив, что на видео зверствовала целая компания. – Где остальные?
– Разных мест много. А может, их время ещё не пришло. Или их ПДК ещё не превышена.
– Как это – не превышена?
– Не все к нам попадают. – Погорельский засунул руки в карманы белого халата и буднично наблюдал, как по чёрной воде к арке моста, в отражении образующей идеальный круг, плавно двигался плот. – Кто-то раскаивается, кто-то осознаёт и пытается всё исправить. К нам поступают те, кому там, за оградой, уже делать нечего, от кого больше вреда, чем пользы, кто упивается безнаказанностью и вседозволенностью. Кто достиг предела и уже не поменяется. Да и мы этим пациентам не всегда можем помочь.
– А что значит – «не можем помочь»? – спохватилась Лика, повернувшись к доктору.
– А ты что думала? Что мы ради удовольствия всё это делаем? Мы помогаем нашим пациентам очиститься от скверны. А у этого чаша переполнена настолько, что годное от гадкого уже не отделяется, потому что всё его нутро прогнило насквозь. Зацепиться больше не за что.
Тем временем плот потихоньку уплывал всё дальше от того места, где стояли Лика и главврач. Долговязый аккуратно правил веслом, так что транспортируемый груз входил в отражение арки идеально ровно прямо по центру. Он медленно пересёк окружность и постепенно начал исчезать из виду. Чёрная густая рябь переливалась плавно, тускло отражая волнами блёклое небо, булыжную кладку и высокий силуэт с длинным веслом. Тень под мостом будто клубилась над водой мглистым туманом, поглощая и плот, и долговязого с веслом.
Наконец перевозчик полностью скрылся. Лика сделала пару шагов вперёд и, наклонившись, попыталась рассмотреть что там дальше, за этой каменной преградой. В темноте слабо проступала другая сторона, тускло светилась вода под сизым апрельским небом. Плот исчез.
– Да не может быть! – Лика побежала по рыхлому снегу вдоль реки, миновала мост. Действительно, плот будто растворился. Ни долговязого, ни его груза. Под мост заплыл – и пропал.
– Этот мост называется Успенским, – стоя на месте, неизменно спокойно, но чётко и ясно слышимо произнёс Погорельский. – Всё, что осталось от Успенской Пустыни.
– Какой ещё пустыни? – спросила Лика, возвращаясь к главврачу.
– Это был монастырь, построенный на месте разрушенного древнего языческого капища. После Революции в нём оборудовали лечебницу для душевнобольных. Потом крепость и церкви полностью снесли, и на их месте построили санаторий. Только этот мост и остался. Ни большевики его не смогли взорвать, хотя пытались, ни даже люфтваффе.
– Кто? – Слово, произнесённое Погорельским, вроде казалось знакомым, но точное его значение не вспоминалось.
– Н-да, – протянул главврач. – С образованием нынче худо. Люфтваффе – это фашистская авиация. Прилетали сюда во время войны, бомбы сбрасывали. Зачем-то в мост метили, только вот мост так и остался стоять, а пара самолётов рухнула прямо в речку. Ладно, поехали.
Лика вдруг вспомнила красные глаза, смотревшие на неё из воды, когда она приходила сюда в прошлый раз. Но сколько теперь она ни всматривалась в поверхность речки, чудовище больше не появилось.
Погорельский вернулся на место кучера. Лика ещё раз глянула под арку и отражение, где скрылся плот, и залезла обратно в тележку. Дорога к санаторию заняла даже меньше времени, чем поездка к речке. Как именно двум измождённым людям удавалось развивать такую большую скорость, когда они тянули тяжёлый груз, уже не интересовало.