Что бы это ни было – воспоминания реальные или навеянные ядовитыми парами, эти кошмарные видения никак не хотели отступать. Что, если они так и останутся с Ликой на всю жизнь? Будут приходить по ночам, заставляя просыпаться в поту и с колотящимся пульсом? Как жить-то дальше?
Эти вопросы утихли только поздним вечером, когда Лика приняла таблетки, что принесла медсестра.
– Он твой хахаль бывший, что ли? – криво улыбнулась женщина, ставя на тумбочку прозрачную баночку. – И поделом ему, бегает за каждой юбкой, говорят, уже троих обрюхатил. Да только ни одна так и не родила. Тоже мне, альтернативная служба. Вот в прошлый призыв парни были – те молодцы, грубого слова не скажут, всегда помогут. А этот – без слёз не взглянешь, а бабы толпами ходят. Других, что ли не было, что этого прислали?
Бормоча что-то ещё, медсестра вышла, а Лика, не глядя, закинула в рот горсть пилюль и залпом проглотила.
Утром позвонила мама. Оказалось, что хотя Лике никто ничего и не высказал за скандал с Ильёй, до родительницы слухи о её безобразном поведении всё же дошли. Лика попыталась было оправдаться, но всё опять сводилось к её мнимому (по мнению окружающих) пребыванию в санатории.
Мама пригрозила, что если ещё хоть раз Лика что-то скажет про «Черноречье», её отправят на обследование в психиатрию, поэтому приходилось молчать, иногда до боли прикусывая язык. Но это принесло неожиданные плоды – постепенно воспоминания о санатории стали истончаться, и Лика почти поверила, что и не было никакого Погорельского с его свитой.
Лике назначили успокоительные и антидепрессанты, которые приходилось глотать каждый день даже после выписки.
12.
Ожоги постепенно заживали, таблетки приглушали тревожность, но воспоминания всё равно никуда не делись. Они просто больше не мозолили глаза, выскакивая каждый раз, когда Лика что-то слышала о санаториях (любых, не только советских), химических производствах, красных коврах, или Чернореченском районе.
Но в глубине души Лика знала, что эти воспоминания просто аккуратно уложены в один из дальних ящиков, как старая одежда, вышедшая из моды, но ещё пригодная, и однажды она вполне может столкнуться с этими картинками снова. Это как примерить джинсы, в которых она впервые свалилась с велосипеда, угодив в грязную лужу. Как только эти штаны вываливались из угла, куда были спрятаны с надеждой, что никогда больше не найдутся, так сразу слышался насмешливый гогот так называемых друзей, что стали свидетелями позора.
Да, и о друзьях. Друзья Лики, по их словам, ровным счётом ничего не помнили о попойке и утопленной машине такси. Они, кстати, тоже оказались в больницах. Правда, почему-то в разных. Но теперь сообщения от них вообще перестали приходить, ведь Лике с работой и учёбой теперь некогда устраивать пикеты и флэшмобы.
Мама сдержала слово и, чтобы Лике было «не до занятий ерундой», устроила её волонтёром в дом престарелых. Никакие мольбы перенести общественно полезный труд на каникулы не подействовали. Как мама и хотела, у Лики теперь не оставалось ни одной свободной минуты. На учёбу её отвозила и забирала мама, так что приходилось прятаться от однокурсников. А по выходным Лика ездила в дом престарелых, где развозила еду на громыхающей тележке, протирала лежачих и кормила их с ложечки. Погрузившись в учёбу и работу, она даже не сразу заметила, как полностью сошёл снег, распустилась листва и в воздухе появились первые цветочные ароматы, а с ними – насекомые.
За чем Лика ревностно следила – так это за отрастанием ногтей и волос. Ожоги зажили, оставив после себя бугры и покраснение. Мама обещала, что, если Лика будет себя хорошо вести, она оплатит операцию по удалению шрамов.
После этого обещания Лика будто ходила по проволоке под куполом цирка – учила, зубрила, глотала прописанные препараты, сжав зубы, выполняла все поручения в доме престарелых, которых с каждой сменой прибавлялось. Ведь удаление шрамов, то есть ещё один шаг к вымарыванию воспоминаний о «Черноречье», того стило.
Но призрак санатория постоянно витал где-то рядом, сколько Лика не силилась его прогнать.
Однажды в дом престарелых приехала жуткая бабка в мохеровом малиновом берете. Ввалившись навестить приятельницу, эта старуха сначала громыхала в холле сумкой на колёсиках, в которой притащила гору солений и сладостей, потом громогласно гоняла нерасторопных санитаров. Досталось и Лике.
– Эй, пацан, ну-ка проводи-ка бабушку на второй этаж!
– Вообще-то, я девушка, – как можно спокойнее проговорила Лика, глядя в морщинистое лицо с грубыми чертами, крючковатым носом и волосками, торчащими из подбородка.
– Неужели? Ну, извини. – Потом бабка, видимо, глуховатая, стала причитать на весь этаж: – Ишь ты, тощая какая. Как селёдка. И острижена, как пацан.
Лика, сжав губы и стараясь не вдыхать старушечий запах, к которому так и не привыкла, тащила за бабкой по лестнице её сумку на колёсиках. Благо, без тонны гостинцев та стала лёгкой.
Проводив визитёршу к её такой же громогласной подружке, каждые выходные развлекавшей соседей советскими песнями и частушками, Лика стала разгребать мелкие поручения старшей медсестры. Которую пару раз чуть не назвала Раисой.
Зайдя в туалет помыть руки после выноса утки, Лика посмотрелась в зеркало. Она, действительно, пару дней назад постриглась (о да, волосы наконец-то выросли открыв рыжие корни, которым Лика никогда ещё так не радовалась). Раньше ей даже нравилось, когда её принимали за парня, теперь такие моменты стали раздражать. Может, стоит отрастить волосы и чуть набрать вес?
Бабки между тем развлекались беседой так, что слышал их весь этаж.
– Я тебе объясняю, – голосила визитёрша так, что стёкла едва не дрожали. Увы, её подруга оказалась ещё более глухой. – Эти девки на машине в озеро заехали.
– Пьяные, что ль? – спросила вторая бабуля так, что, вероятно, услышали обитатели все четырёх этажей.
– А то! Три промилле у каждой. Так вот, одна-то сразу утопла, а другую к нам доставили.
– А, чего?
Ещё пара таких шумовых атак, и Лика начнёт молиться.
– Так у неё на заднице следы. Говорит, её за задницу укусила огромная рыба.
– Да не может быть!
Лучше бы этой бабушке не восклицать. Стёкла заведению ещё понадобятся.
– Ну так. Сначала думали, пьяный бред, потом посмотрели – действительно, на ягодицах следы от большущих зубов. Две такие длинные дуги. Вроде как из узких проколов, да каких глубоких – сантиметров в семь! Зашивать пришлось каждый по отдельности.
– Ишь ты!
Лика прислонилась к стене и помассировала виски. Кажется, она становится похожей на свою маму. Не оглохнуть бы.
– Так это, говорят, из Чернореченской промзоны чудище. Они, вишь, яды-то в речку сливают, там всякие мутанты и появляются.
Лика выбежала из туалета и, отмахиваясь от встречных людей, быстро спустилась вниз. Во дворе упёрла руки в колени и попыталась спокойно отдышаться, хотя расслабиться и восстановить ровный ритм оказалось не так-то просто. В воспоминаниях снова возникли красные глаза, огромный хвост и словно металлическая чешуя здоровенной рыбины, что Лика видела у Успенского моста. И расплодил этих монстров явно тот самый химик. Ну, не он один. Но без него явно не обошлось.
– Ты чего, девушка?
Подняв голову, Лика увидела ту самую громогласную посетительницу в малиновом берете. Это в мае-то. Бабуля одевалась явно не по сезону.
– А ты об других меньше рассуждай, за собой следи, – поучительно прогромыхала бабка. – Про овечек слышала?
– Про каких ещё овечек? – процедила Лика, не в силах разогнуться.
– А которые каждая за свой хвостик подвешены будут. – Бабка отставила свою сумку на колёсиках, потёрла руки и положила ладонь Лике на спину.
По телу разлилась тёплая волна, мышцы расслабились, и Лика наконец распрямилась. В грудь сам собой большими глотками стал закачиваться воздух.
– Вот и полегчало, – довольно проговорила бабка. Только голос у неё теперь звучал не как у глухой старухи, а как-то мягко, спокойно. Уверенно. Как у одного знакомого, о котором Лика старалась не вспоминать. – Ты пока не надрывайся. Будет ещё время.
– Что за время? – спросила Лика, закрыв глаза, чтобы голова от глубокого дыхания сильно не кружилась.
Но бабка не ответила. Открыв глаза, Лика обнаружила, что стоит у дверей дома престарелых в полном одиночестве.
13.
После летних экзаменов за примерное поведение мама разрешила Лике поехать к тёте Маше в Добромыслов. Похолодало, и лето стало похоже на осень – постоянно лили дожди, а температура не дотягивала даже до плюс десяти.
Антидепрессанты врач отменил, ночные кошмары не появлялись, однако Лика всё равно знала, что коробка с воспоминаниями о «Черноречье» никуда не делась. И даже не потерялась в захламлённой кладовой памяти. Лежит себе спокойненько где-то поблизости, терпеливо ждёт, пока Лика случайно заденет её локтем, чтобы все запрятанные там кошмары вывалились разом. Хорошо, если Лика сможет потом выбраться из-под этой кучи, а не сгинет в жуткой пучине.
Однажды Лике попалась околонаучная статься какого-то новомодного психолога, который советовал не сажать внутренних монстров на цепь и не запирать их в подвале, чтобы в один далеко не прекрасный день они оттуда не вырвались и не сожрали всё, что встретят на пути. Вместо этого проводник по извилинам рекомендовал регулярно этих монстров подкармливать и заодно проверять надёжность замков, на которые они заперты, а также крепость решёток и цепей.
В словах мозгоправа определённо был смысл. Что толку делать вид, что воспоминаний нет, когда они есть? Если вовремя не открывать шлюзов, чаша переполнится, и вода хлынет через край.
Унылым пасмурным вечером Лика сидела на широком подоконнике и рассматривала на экране смартфона карту Черноречья. По оконному стеклу звонко стучали крупные дождевые капли, летний пейзаж казался серым и промозглым, палисадник затопило почти по щиколотку. Из заболоченных клумб выглядывали цветущие шапки пионов и яркие головки чудом выживших в этом потопе незабудок. Место, где ставил свою колымагу «химик», пустовало, там образовалась огромная лужа, по которой местные жизнерадостные дети время от времени пускали разноцветные бумажные кораблики.