– Всё, Айзек, прекращай. Жениться как-то не к спеху. Но если вдруг, парадную фотографию приду делать только к тебе. Надеюсь, выкроишь время?
Айзек грустно вздохнул:
– В том-то и беда. Времени – вагон, а молодожёнов – как кот наплакал. Если наберётся две пары в месяц, то я, старый пень, готов от радости прыгать. Пылинки бы с них сдувал. Но заказов таких всё меньше и меньше. Если так и дальше пойдёт, то про свадьбы только в архивах будем читать и в книжках.
– Гм, – удивился Стэн, – любопытно. А почему так?
– Вот я у тебя, молодого дурня, и хочу узнать – почему? Чем вы там себе думаете?
– Ладно, оставим этот вопрос, он слишком философский. Я к тебе по другому делу, как ты уже догадался. Только, как бы это сказать…
– Да говори уж как есть.
– Я тебя знаю не первый год. Ну и ты, в общем, представляешь, с чем я обычно сталкиваюсь. Но сегодня особый случай. У меня тут есть один кадр… Нет, Айзек, не пугайся, никакой расчленёнки или кровищи. Фотография, в общем-то, безобидная, но бредовая. И сама история с ней. Хотел тебе показать, спросить твоё мнение, но теперь вот засомневался, стоит ли тебя втягивать.
– Давай-ка я сам решу, – ворчливо заметил Айзек, – куда мне втягиваться, а куда – не с руки. Что ты там наснимал?
Стэн протянул ему фотоаппарат, пояснив:
– На последний кадр обрати внимание. Надеюсь, он получился.
– Вот и проверю. А ты за чайником последи, сейчас закипит уже. Где заварка – сам знаешь. Насыпь побольше.
Айзек перешёл в соседнее помещение, совсем уж крошечную клетушку без окон. Там у него были все необходимые инструменты: красный фонарь, проявочный бак, фотоувеличитель, реактивы. Дверь за собой он тщательно затворил.
Металлический чайник заголосил и фыркнул, выпустив струю пара. Стэн быстро заварил свежий чай и, пока тот настаивался, сел на стул и прикрыл глаза. Сегодняшний день вымотал изрядно, хотя ещё не успел закончиться.
Кажется, Стэн задремал на несколько минут.
И даже увидел сон – короткий, как фотовспышка.
Ему пригрезились блики света, проступающие из темноты. Они тут же снова погасли, но он запомнил узор, составленный ими. Узор этот показался антиподом того, что был на Маховике Распада. И дело было не только в расположении отсветов. Имелся ещё какой-то отличительный фактор, и Стэн уже почти уловил его, но не хватило доли секунды.
В реальность его вернул испуганный возглас, который донёсся из-за двери.
Стэн вскочил и, распахнув дверь, вломился в фотолабораторию.
Воображение уже рисовало всяческие кошмары, вплоть до штырей-иголок, пронзивших безвольное тело Айзека. Сыщик даже не удивился бы, если бы на пороге обнаружился лично Вестник, окружённый тенями. Но всё оказалось, к счастью, несколько прозаичнее.
На прищепке висел свежеотпечатанный снимок, ещё не совсем просохший, а старик, уставившись на него, застыл, словно изваяние.
– Айзек! – Стэн осторожно тряхнул его за плечо. – Айзек, ты меня слышишь?
Тот медленно перевёл взгляд на Стэна и тихо подтвердил:
– Слышу. Пойдём присядем.
Сыщик довёл его до стола, на котором ждал чай, уже подостывший. Старик отхлебнул из кружки. С его лица не сходило ошеломлённое выражение. Он выглядел так, будто вспомнил нечто давно забытое, но не знает теперь, радоваться ему или плакать.
– Что с тобой? – спросил Стэн. – Ты уже видел такую штуку? Ну, как та, что на фото?
– А? – Старик с трудом вынырнул из раздумий. – Да, твой снимок… Всё-таки ты талантливый мальчик. Впрочем, я всегда это знал…
Фотография и впрямь получилась на загляденье, Стэн успел её оценить, прежде чем вывел Айзека. Все отсветы на треноге просматривались сейчас даже чётче, чем это было в реальности. Они выглядели хищно и грозно, как блеск оружейной стали. Это был, по сути, не свет, а его отравленный суррогат.
– Сколько раз я тебе долдонил, – продолжал тем временем Айзек, – что пора уже бросить всю эту ерунду. Эти твои дурацкие побегушки. Частный детектив, надо же… Звучит респектабельно, а по факту – поглядывание в замочную скважину за неверными жёнами.
– Айзек, – взмолился Стэн, – прекрати. Спорить с тобой – последнее, что мне надо. Я даже с тобой согласен, но давай-ка по существу.
– А я по существу и толкую, и ты бы понял, если бы оставил ребячество и в кои-то веки меня послушал! Вся эта гадкая суета – не твоё, поверь старику. Почему ты так и не занялся настоящим искусством? Ну да, ты скажешь – нет времени, надо заработать на пойло, а за искусство платить не будут. Но посмотри, вот открылась выставка, там призы, там продают картины и фотографии.
– Во-первых, продаётся не всё. Лучше всего расходятся картины с мясными тушами, и это не шутка. А во-вторых, я про эту выставку и не знал. Услышал только случайно, когда она уже началась.
– А вот если бы не маялся дурью, прости за грубое слово. Если бы интересовался правильными вещами, то узнал бы заранее! Остальные-то подсуетились вовремя, правда? А ты чем хуже? И старый Айзек стоял бы сейчас в том зале и гордился бы от души. Потому что должно ведь в нашем болоте появляться что-нибудь новое, необычное. Такое, чтобы хоть чуть развеять туман. И да, ты мог бы! Не понимаю только, почему для съёмки ты выбрал такую гадость.
Стэн ухватился за эту тему:
– Значит, ты в курсе, что это за штуковина?
– Штуковина? Нет, не знаю… Перед глазами только тот жуткий блеск. До печёнок ведь пробирает, до самых косточек. Но при этом есть ощущение, что на самом деле он должен быть совсем не такой. Прости, я сейчас говорю сумбурно, у меня от этой картинки мозги будто набекрень… Этот блеск – он как ключ к чему-то, что я забыл, а теперь вот никак не вспомню. А может, не вспоминается как раз потому, что ключ – неправильный, злой…
Старик фотограф снова разволновался – дыхание участилось, пот выступил на лбу. Стэн поспешно сказал:
– Ну всё, не переживай. Забылось – и ладно. Лучше вспомни что-то хорошее. А я пока чайник включу ещё раз, а то остыл.
– Хорошее… – грустно повторил Айзек. – Оно-то тоже было, конечно, но всё как-то больше в молодости… Тогда меня даже здешняя слякоть не раздражала… Помнится, моя Дора была на четвёртом месяце или, может, уже на пятом, и мы заспорили… То есть это не столько спор был, сколько мы просто понять пытались, как же нам лучше? Ей хотелось на юг – там, говорят, такие районы есть, где лето нормальное, а туманов и нет почти. Городки небольшие, солнечные. Да я и сам был не прочь… Но потом подумали, покумекали и остались. У Дорочки тут родители, она бы скучала. Ну и я рассудил, что здесь, в крупном городе, возможностей больше, чтобы на ноги встать. Хотелось мне открыть своё дело.
– Ты и открыл, – сказал Стэн. – Ателье у тебя давно, разве нет?
– Давненько, это уж точно. Только я быстро понял, что звёзд с неба не хватаю… Погоди, не перебивай. И не бойся, что старый Айзек начнёт рвать на себе последние волосёнки и рыдать о никчёмно прожитой жизни. Нам таки не нужны подобные водевили. Жизнь я прожил не зря и бездарностью себя не считаю, просто вижу свой потолок. Хорошее – было, да, а вот по-настоящему новое… Разве что на семейном уровне внёс свой посильный вклад в… э-э-э… воспроизводство жизни. Процесс понравился, знаешь ли…
Старик неожиданно подмигнул, а Стэн заметил:
– Ну-ну. И этот человек жаловался на пошлые шутки…
– Иногда можно, для прояснения мировоззренческих тонкостей. Главное – не переусердствовать… Так вот, насчёт фотоателье. Чтобы ты понимал, люблю выстраивать освещение, развлекать посетителей, а потом уходить за дверку и наблюдать, как на бумаге проступает картинка. Это как безобидное колдовство, которое мне не надоедает, добротное ремесло. Но всё-таки не искусство.
– Я понимаю, к чему ты клонишь…
– Вот и не спорь тогда. Слушай умного дедушку, он плохого не посоветует. Обидно ведь за тебя, уже вроде вымахал за шесть футов, а дури в голове не убавилось. Я даже тебя не спрашиваю, где ты умудрился снять ту блестящую мерзость…
– Да, Айзек, лучше не надо. И не распространяйся, пожалуйста, что у меня есть такое фото. Оно тоже не ради искусства сделано. По работе столкнулся.
– Я уже понял. Не учи учёного, мальчик.
– Но если всё же сообразишь, какие ассоциации у тебя вызывает тот блеск, то сразу звони. Мне это пригодится.
– Да уж, его теперь из головы не вытравишь… И вроде что-то такое крутится на уме, но никак… Созвездие какое-то, что ли…
– Созвездие? Неожиданно.
– Только не могу вспомнить, какое именно. Как будто оно должно быть вместо этих бликов, но почему – не знаю. Ощущение просто… Задал ты мне загадку… Правильно говорят – один-единственный дурень может задать вопрос, с которым и дюжина мудрецов не справится.
– Спасибо за комплимент.
Они выпили ещё чаю, а потом пришла новая посетительница – почтенная дама в шляпке, похожей на мини-клумбу. Кажется, она даже пыталась пофлиртовать с Айзеком. Чтобы не мешать этому животрепещущему процессу, Стэн поспешил откланяться, забрав свой фотоаппарат и снимок треноги.
Шагая по мокрой улице, он с тоской посмотрел на вывеску «Вислоухого пса», но опять прошёл мимо. Поднялся к себе в контору.
Первым делом достал дневник, полистал. Но тот ничем не порадовал, в наличии были только те записи, которые Стэн уже изучил. Новые почему-то не проявлялись. Если бы дело происходило в какой-нибудь детской сказке или в мультфильме, то дневник сейчас мог бы издевательски захихикать.
Отогнав нелепую мысль, Стэн убрал загадочную тетрадь, а вместо неё положил на стол свой блокнот. В деле накопилось уже столько разрозненной информации, что требовалось её зафиксировать, хотя бы тезисно, в виде ключевых слов. Припомнив, он стал записывать.
Вестник. Дневник. Картина. Вибрация.
Крис и клуб «Жёлтый глаз».
Десятая миля. Клиника «Талый лёд» и Роггендорф, её спонсор (он же – владелец галереи, куда чуть не попала картина).
Маховик, который якобы не дозрел. Техническое железо как «перегной».