– Инициируются?
– Да, вот именно. Когда читаешь статьи, создаётся иногда впечатление, что человек взглянул на луну – и привет, свихнулся. Но это ведь ерунда? Объясните, если не трудно, как луна влияет на всё это.
– Хороший вопрос. Тут надо начать с того, что маниакально-лунный психоз – весьма противоречивый феномен. На эту тему написаны десятки, а то и сотни монографий и диссертаций. Проблема существует давно и изучена вроде бы досконально. На самом деле, однако, в ней по-прежнему множество белых пятен. Роль луны или лун – предмет научных дискуссий. Но есть, скажем так, общий знаменатель, на который ориентируются специалисты.
– Уже неплохо. И в чём состоит этот знаменатель?
– Давайте вспомним простые вещи. Климат у нас – не очень приветливый, всегда пасмурно. Прояснение в облаках – явление редкое. Поэтому даже самые прагматичные люди, увидев чистый участок неба, задержат взгляд. Особенно если там виден лунный диск. Луна вызывает как минимум любопытство. Мы воспринимаем её как знак чего-то необычного, нового. Вы согласны?
– Вполне.
– Итак, среднестатистический индивид, увидев луну, испытает короткий прилив эмоций. Ну, например, порадуется – ага, просветы всё же бывают! Или, наоборот, опечалится – эх, как жаль, что просветы бывают редко! Реакции, конечно, зависят от темперамента и характера. Это нормально и объяснимо. Человек полюбовался луной, вздохнул и вернулся к своим делам. А вот у людей с нестабильной психикой всё может оказаться сложнее. Созерцание луны может спровоцировать длительные эмоциональные перепады. А в клинических случаях – даже послужить неким триггером, сигналом к деструктивному действию.
– То есть луна сама по себе – не первопричина? – уточнил Стэн. – Она только подталкивает уже готового психа?
Доктор Гланц чуть поморщился:
– Я не любитель просторечных формулировок, но да, суть в этом. Глубинная же причина психической нестабильности у всех разная. И содержание психоза тоже разнится. Часто имеет место перманентная неудовлетворённость реальностью. Речь, повторюсь, не об обычной хандре, которой временами подвержены и здоровые люди, а о клинических проявлениях. Патология выливается в навязчивый поиск выхода. Иногда такой пациент персонифицирует своё подсознательное стремление к переменам…
– Персонифицирует? Простите, что перебил, просто хочу понять механизм… Вот, предположим, некий придурок зациклился на некой певице, не пропускает ни одного выступления. Все мысли – только о ней…
– Хорошо, давайте пофантазируем. Певица для пациента – отдушина, способ разорвать постылый круговорот, отринуть действительность. Но способ этот – мнимый, в том и беда. Поэтому подспудная злость не находит выхода и продолжает копиться, пока не будет превышена критическая отметка. И тогда произойдёт резкий выплеск, взрыв.
– Псих начнёт всё крушить?
– Возможно. Но имейте в виду – сценарий, который я сейчас набросал, заведомо умозрителен. Гипотетический вариант, взятый для примера, навскидку. А настоящий диагноз без конкретики невозможен.
– Да-да, понятно…
Стэн напряжённо думал.
Всё сказанное доктором выглядело вполне очевидным. Можно было дойти и своим умом. Но некоторые формулировки вызвали неожиданные ассоциации.
Разорвать круг…
Выйти за пределы реальности…
О чём-то подобном рассуждал и Ферхойтен. И Эрик тоже в своём загадочном дневнике. Разница в том, что способ они искали через свои картины, а идиот Хардинг – через мордобой и стрельбу.
Да, эта параллель не лишена смысла, но сделать из неё практический вывод с ходу не получается. Надо отложить на потом, сделать зарубку в памяти.
А ведь тут ещё Маховик с какого-то боку…
– Скажите, доктор, а есть какая-то связь между лунными психами и Маховиками Распада? Или тот случай в мэрии – чистое совпадение?
– Тут мы вступаем в область догадок. Нам ведь неизвестна физическая природа Маховиков. Гипотезы есть, и с точки зрения логики они неплохи, но в них больше мистики, чем медицинской науки.
– И всё-таки расскажите, пожалуйста.
– Можно предположить, что Маховики – как магниты, которые тянут психопатов к себе. Приманивают своим деструктивным потенциалом. Но это – не более чем абстрактное рассуждение. И оно останется таковым до тех пор, пока мы не выявим биологический механизм этого «магнита».
Сыщик снова задумался.
Промелькнула догадка – может, Хардинг почувствовал, что Стэн имел отношение к Маховику с железной дороги? Да, почувствовал – и свихнулся вконец. Это объясняет, по крайней мере, стрельбу в полиции. Но это всё-таки конкретный пример, а понять надо общий, глобальный принцип…
Итак, ещё раз.
Попытка выйти за грань реальности – вот, видимо, ключевой момент. При этом есть два пути. Первым пользуются лунные психи, вторым – художники вроде Эрика.
Но с психами особо не побеседуешь.
А Эрик вообще пропал.
Зато в шаговой доступности есть другой живописец…
– Доктор, а можно поговорить с Ферхойтеном? Я вчера его видел здесь. А он знаком с Эриком, которого я ищу.
– Сожалею, мистер Логвин, но не получится. Во-первых, деловые беседы с нашими постояльцами вообще не очень приветствуются. Мы ведь тут, как вы помните, пытаемся нейтрализовать стрессовые факторы, влияющие на горожан. А во-вторых…
Доктор на секунду заколебался – то ли не хотел говорить, то ли сомневался в формулировках. Но всё-таки продолжил:
– Мистер Ферхойтен получает сегодня более… гм… углублённые процедуры. Он, к сожалению, повёл себя несколько необдуманно и осложнил нам задачу.
– Простите, что значит – необдуманно? – Стэн напрягся. – Вы его наказали за разговор со мной?
– Наказали? – Доктор посмотрел удивлённо. – Право же, мистер Логвин, я уже устал повторять – у нас тут не исправительное учреждение. Люди здесь отдыхают, ни о каких репрессиях речь не заходит в принципе.
– При всём уважении, доктор, ситуация выглядит подозрительно. Я случайно сталкиваюсь с Ферхойтеном, о чём вам наверняка доложили. И сразу после этого Ферхойтена убирают подальше с глаз. Очевидно ведь, что одно связано с другим.
– Причинно-следственная связь в данном случае иллюзорна.
– Тогда, пожалуйста, объясните, в чём дело. Поверьте, доктор, скандал – последнее, что мне нужно. Но я сейчас расследую дело, где разрозненные, казалось бы, факты сплетаются в неприятный клубок. Причём некоторые из них прямо или косвенно касаются вашей клиники. Я просто вынужден копать дальше. И у меня при необходимости найдутся эффективные инструменты. Например, небезызвестная Кира Вишниц собирает материал для статьи про картинную галерею. Звезда этой галереи – Ферхойтен. А его, как выясняется, прячут здесь. Кира, думаю, с радостью потянет за эту ниточку, и мало никому не покажется. Повторюсь – мне очень не хочется до этого доводить, но выбора нет.
Доктор взглянул на Стэна с прохладцей:
– Жаль, что вы решили прибегнуть к откровенному шантажу, мистер Логвин. Что ж, если вопрос поставлен вот так… Но и я, в свою очередь, обязан предупредить, если что-то из сказанного мною сейчас просочится наружу…
– Всё останется между нами. Я соблюдаю профессиональную этику.
– Весьма на это рассчитываю. Мистер Ферхойтен упоминал что-нибудь о наших здешних методиках?
– Отзывался о них неплохо. Говорил, что главное – отдых, а при желании можно ещё и выпить успокоительное.
– Всё верно. Он принимал препараты, которые мы рекомендовали. Но сегодня счёл, что расслабился уже слишком, если вы меня понимаете…
– Да, он сказал, что дрёма несовместима с творчеством.
– Здравое рассуждение, но вот практические шаги он выбрал совершенно недопустимые. А именно – принял дозу «волчьей крупы», которую пронёс сюда нелегально. «Крупа» – это, как вы знаете, стимулятор. В сочетании с успокоительным она дала резко негативный эффект. Пришлось в срочном порядке выводить из организма всю эту дрянь. Сейчас мистеру Ферхойтену противопоказаны разговоры. Это, если хотите, мой врачебный вердикт. Я удовлетворил ваше любопытство?
Рассказ прозвучал до отвращения убедительно и логично. Стэн так и не придумал, к чему тут можно придраться. Но вспомнил один любопытный штрих, который позволил зацепиться за тему:
– И ещё вопрос, доктор. Помнится, в газетах писали, что у психа в мэрии тоже была передозировка «крупы». Она всегда присутствует при психозе?
– Нет, разумеется, хотя может его усилить. «Волчья крупа» – опасная вещь. Она вредна в любых дозах. Пара крупинок в утренний кофе даёт вроде бы ощущение бодрости, но эта мини-встряска подтачивает ресурсы вашего организма – особенно если повторяется ежедневно. Десять крупинок сразу – и вы до вечера обретаете невероятную чёткость мысли, но на следующее утро вас ждёт мучительное похмелье. Двадцать крупинок – и получается печально знаменитый «волчок». Эйфорическая лёгкость на целый день. Но её сменит уже не просто похмелье, а жестокая ломка. А несколько «волчков» в течение короткого времени могу вызвать необратимые изменения в психике. Но об этом вы можете почитать в любой популярной медицинской брошюре. А у меня, простите, нет времени на подобные лекции. Ждут дела. Я и так за эти два дня уделил вам слишком много внимания.
– Намёк понятен. – Стэн встал. – Спасибо и всего доброго.
Он спустился в фойе и сказал девице за стойкой:
– Что-то я зачастил к вам, надо взять паузу. Но рад был с вами познакомиться. Дело к вечеру, кстати, так что могу подбросить до города.
– Благодарю, мистер Логвин, я на машине. Кроме того, я не вступаю в неформальные отношения с нашими посетителями.
– Разумно. До свидания, мисс.
Обратно в город он ехал в дурном расположении духа. Истекали третьи сутки с того момента, как он взял дело, а результаты отсутствовали по-прежнему. Пропавшего художника Стэн так и не нашёл – да и вообще, по сути, не продвинулся в поисках. Зацепки кончились, даже призрачные.
Ну, точнее, остался ещё неуловимый Крис, но непонятно было, когда тот вернётся в клуб. Об этом Крисе можно было бы осторожно спросить Саманту, однако и с ней Стэн умудрился поссориться, не успев закрепить знакомство. А теперь вот ещё испортил отношения с доктором и вряд ли отныне сможет свободно передвигаться по территории клиники, если возникнет вдруг такая необходимость.