– Злорадствуешь? Ладно…
Она сунула в рот ещё одну сигарету и опять пошарила в сумочке. Но вместо зажигалки извлекла пистолет – миниатюрный, дамский, не лишённый даже некоторого изящества. Отскочила на шаг и направила ствол на Стэна:
– Сфотографируй город ещё раз! Найди дорогу!
– А если нет?
– Продырявлю тебе башку!
– Ну давай. Чего медлишь?
Он шагнул к ней.
– Не подходи!
Истерически завизжав, она спустила курок. Но в последний момент всё же сместила ствол, перевела его ниже – метила, похоже, в колено.
Грянул выстрел, метнулось эхо.
Пуля обожгла голень – хорошо хоть прошла почти по касательной и не задела кость.
– Отойди, Логвин! – Истерика в её голосе буквально звенела. – Следующий выстрел – в яйца! Предупреждаю!
Пистолет в её руке прыгал, она уже совершенно не контролировала себя. Выстрелить могла в любую секунду, это было понятно. Морщась и чуть прихрамывая, Стэн отошёл на несколько шагов.
Она рванула дверцу машины, прыгнула на водительское сиденье. Ключ торчал в замке зажигания, Стэн его не вытаскивал. Взбесившаяся певица врубила заднюю, отъехала на полсотни шагов и только там развернулась. Покрышки взвизгнули, и машина умчалась прочь по шоссе.
Стэна разобрал нервный смех.
Ну что ж, отличное завершение дела.
Он остался один на пустой дороге – без машины, без пистолета и без идей. Да к тому же слегка подстреленный. Проявил себя во всём блеске…
На шоссе, ярдах в ста от Стэна, вспыхнули фары.
Автомобиль подкатил к нему и затормозил. Из-за руля вылез человек с неприметной внешностью – тот самый «ассистент», возивший сыщика накануне на встречу с Вудом.
– Здравствуйте, мистер Логвин, – вежливо сказал новоприбывший. – А я ведь советовал вам быть осторожнее.
– Я немного не рассчитал. А вы тут откуда? Следили за мной?
– Присматривал. На случай, если вам удастся-таки открыть переход, а не только его увидеть. Но вам, как вижу, не повезло. У вас кровь.
– Царапина.
– Закатайте штанину, я принесу аптечку.
«Ассистент» залил рану йодом и перебинтовал, проявив при этом подозрительную сноровку. Выпрямился и сделал приглашающий жест:
– Давайте прокатимся, мистер Логвин. Настало время для серьёзного разговора. Мистер Роггендорф ожидает вас.
Миллиардер обитал в гигантском загородном поместье.
Автомобиль миновал металлические ворота с ажурной ковкой, а потом ещё минут пять катился по дороге среди деревьев. Это был настоящий лес. Свет фар ложился то на голые ветки, то на хвойные лапы, нависшие над обочиной.
Дом впечатлял не меньше. Если бы он находился в городе, то занял бы как минимум полквартала – помпезный гибрид дворца и замка из мрачной сказки. Портик с циклопическими колоннами, крыльцо размером с мини-аэродром, массивные башенки с конусообразными крышами.
Но, вопреки ожиданиям, «ассистент» не подрулил к крыльцу, а обогнул дворец и остановил машину поодаль, где скромно приткнулся бревенчатый охотничий домик. В полутёмных окнах дрожали зыбкие отсветы, явно не электрические.
«Ассистент» постучал и распахнул дверь.
Минимализм – это слово подходило, пожалуй, больше всего для описания интерьера. В каменном очаге потрескивали поленья, колыхался золотистый огонь. Из мебели наличествовали два кресла, столик и этажерка с книгами. Деревянные стены – насыщенно-янтарного цвета, без ковров и обоев. Единственное настенное украшение – лосиные рога устрашающего размера.
Навстречу гостям неторопливо поднялся господин лет шестидесяти на вид. Он напоминал не столько миллиардера, сколько фермера с ранчо – грубоватое морщинистое лицо, короткая стрижка, клетчатая рубаха.
Обменявшись с ним взглядами, «ассистент» молча ретировался. Хозяин же произнёс:
– Прошу, мистер Логвин. Садитесь и выпейте со мной за компанию. Вы ведь, надеюсь, уже не считаете меня коварным злодеем – похитителем и убийцей?
– Пока я знаю только одно, мистер Роггендорф, – сказал Стэн. – Вы непричастны к убийству Киры – во всяком случае, напрямую. А вот насчёт исчезновения Эрика есть вопросы. Вы, по сути, сейчас – единственный реальный подозреваемый. Остальные… гм… выбыли. А ваши эксперименты с Маховиком сегодня вызвали бойню.
– Эрика я не похищал. Где он пребывает сейчас, могу только догадываться. В случае же с Маховиком – ваши обвинения тоже не вполне обоснованы. Да, я оставил без охраны некую вещь, потенциально опасную. В этом был, безусловно, элемент провокации. Но я никого, простите, не принуждал нарушать закон, лезть на частную территорию, да ещё и размахивать там оружием. В перестрелке участвовали взрослые люди, претендующие на то, чтобы называться разумными существами. Они сделали выбор и столкнулись с последствиями. Так случается в жизни.
– Вас вообще не волнует то, что произошло? Вы как будто не людей обсуждаете, а шахматные фигуры, которые смахнули с доски.
– В некотором смысле вы правы. Я смотрю на происходящее отстранённо – это издержки моего статуса. Масштаб обязывает, увы. Представьте себе, например, эпическое живописное полотно. Чтобы оценить его по достоинству, надо отойти на приличное расстояние. И лишь тогда вы увидите не отдельные мазки краски, а целиком всю картину.
– Любопытно, как её видите лично вы.
– Я расскажу вам, но начать придётся издалека. Если хотите выслушать, то устраивайтесь. Тут не обойтись тремя фразами.
Стэн опустился в кресло. Хозяин взял со стола кувшин и разлил по кружкам напиток, похожий с виду на чай, но с явной примесью алкоголя.
– Медовый грог, – сказал Роггендорф. – Неплохо бодрит осенними вечерами. И в то же время, как ни парадоксально, позволяет расслабиться.
– Благодарю, – сказал Стэн. – Но давайте всё же перейдём к делу. Я по-прежнему теряюсь в догадках – для чего вы меня позвали?
– Как вы уже поняли, мистер Логвин, я человек аналитического ума. Главной ценностью я считаю не деньги, а информацию. Инструментов для её сбора у меня много, они разнообразны и эффективны. Кроме того, я обладаю терпением. И уже не первый десяток лет отслеживаю тенденции на примере нашего города. Главная из них, впрочем, достаточно очевидна – социальная турбулентность, назовём её так. Причём проявляется она на всех уровнях – экономика, политика, безопасность, семья и быт. Банкротства предприятий и фирм, криминал на улицах, коррупция, удручающая статистика по бракоразводным делам. Особенно наглядно всё это смотрится в цифрах…
– Да, я видел вашу социологическую брошюру.
– Значит, вы меня понимаете. Сюда же, кстати, можно отнести и число психических отклонений. Там цифры тоже впечатляют, поверьте.
– Ну, это для меня не сюрприз. Регулярно появляется чувство, что вокруг – одни психи, куда ни плюнь.
– Но всё перечисленное – внешние проявления, пусть и весьма тревожные. Меня же волнует глубинная подоплёка. И вот с ней-то оказалось сложнее. Чем больше сведений скапливалось, тем сильнее я утверждался в мысли – происходящее нельзя объяснить, опираясь на законы общественно-экономического развития, которые преподаются в вузах и считаются общепризнанными. Существует некая неизвестная переменная. Некий фактор – неуловимый, но при этом решающий.
– И что же это за фактор?
Роггендорф усмехнулся:
– Не гоните лошадей, мистер Логвин. Мне потребовались годы наблюдений и размышлений, чтобы сделать верные выводы. А вы, думаю, сумеете потерпеть ещё минуту-другую. Напоминаю – нам надо увидеть ситуацию в целом, распознать в ней скрытую глубину. Поэтому сейчас мы несколько сменим ракурс. Так вот, социальная аналитика не единственное моё увлечение. С молодости я занимался коллекционированием предметов искусства. В первую очередь меня привлекала живопись. Поэтому вполне логичным решением стало открытие собственной галереи. Благо на тот момент я уже не был сколь-нибудь стеснён в средствах.
– Галерея стала просто дорогостоящим хобби?
– Поначалу – именно так. Но я получил возможность воочию наблюдать, как развивается искусство и возникают новые веяния. Это крайне занятно. Питательная среда для этого – гремучая смесь творческих амбиций, общественных предпосылок и рыночной конъюнктуры. Плюс, конечно, талант – особый ингредиент, который не поддаётся логике и математическому анализу. Если талант присутствует, то художественный поиск может пойти непредсказуемыми путями и дать поразительный результат. Но это происходит, увы, нечасто, ведь одарённые художники – тоже люди, которые сплошь и рядом отвлекаются на всякую ерунду, далёкую от искусства. Им не чужда ни ревность к чужим успехам, ни жажда славы, ни тяга к лёгким деньгам. И всё же…
Роггендорф сделал паузу, отхлебнул из кружки. Некоторое время задумчиво смотрел на огонь, потом заговорил снова:
– Я видел талантливые картины, написанные нашими современниками. Многие из этих полотен выставлялись у меня в галерее, некоторые осели в моей частной коллекции. Среди них есть совершенно особенные. И дело не только и не столько в сюжете. Иногда художник изображает нечто вполне обыденное, но при этом за слоем краски чувствуется непонятная сила. Картина превращается в ключ к чему-то новому, неизведанному. Как такое возможно? Какими средствами достигается? Этот вопрос я задавал живописцам. Внятного ответа, конечно, не получил, да особо и не рассчитывал. Но несколько человек – из наиболее одарённых – обмолвились о некоем побочном эффекте. Понимаете?
– Да. Вибрация – так её назвал Эрик.
– Феномен меня заинтриговал, и я решил его изучить. Подходящим инструментом для этого я счёл клинику «Талый лёд» и стал её постоянным спонсором. Изначально клиника специализировалась на лечении стрессов. Я поддержал и эти исследования. Стресс – ещё один фактор, способный влиять на творческие процессы. Эмоциональный накал как катализатор художественного или научного поиска – вот о чём идёт речь. Если в эмоциях царит штиль, то искусство тоже буксует. Требуется контраст, напряжение.
– Мне знакомы подобные рассуждения, – сказал Стэн, – и вряд ли я могу их оспорить. Но где конкретика? Пока это только общие фразы. И зачем вы, кстати, засекретили результаты из клиники? Там ведь ничего сенсационного не было, как я убедился…