А может так, пошуметь собрались? Помитинговать? У них там это самое модное занятие. Не работать, а за воробьями гоняться, устраивать культурные революции, цитаты изучать, потом хрен сосать… Не могло сознание нормального человека, в которое было за два десятка лет вложено и воспитано уважение и доверие к соседям, осознать и поверить в серьёзность происходящего. На глазах творилась какая-то игра: одни наступают, другие отступают. И почему отступают?
На Уссури повалил снег и настолько густой, тяжёлый, что, казалось, туча опустилась целиком на реку и потопила на льду людей.
– Застава! Десять шагов назад!
Это было последнее приказание майора на отход.
Савин принял для себя решение: если китайцы попрут на берег – огонь на поражение! А там – хоть самому пулю в лоб.
Как только пограничники вышли со льда на обветренный галечник, у командира всё в груди похолодело, а на лбу выступила испарина.
Все, дальше отступать некуда! Савин оглянулся на село. На улице сквозь снежную пелену темнели силуэты сельчан, из окон домов пробивался желтый электрический свет. И этот снежный заряд, покрывший вдруг землю, село, заставу, вызвал ещё больше тоскливое, щемящее чувство.
Майор медленно поднял руку. Прохрипел:
– Застава! Оружие к бою!
Из-за спин солдат автоматы соскочили им на руки и вдоль берега заклацали затворы автоматов, словно с берега стронулся галечник. Несмотря на гул толпы, этот треск был расслышан. Передние затормозили, но слишком слабо, задние их накатывали на стволы автоматов. Поднялась паника, крик, люди начали падать на колени, ложиться на лед, задние спотыкаться о передних, падать на них. Шествие начало замедляться.
Нарушители не дошли до берега метров пять-семь. Майор, вынувший сам пистолет, медленно опустил его.
Кажется, аргументы пограничников возымели действие, включили сознание. Китайцы начали пятиться назад: галдеть, кричать, – и те, что шли впереди, размахивая флагами, транспарантами, стали ввинчиваться в толпу, прятаться за спины соотечественников. Это были, наверное, те самые хунвейбины и цзаофани с плакатами и транспарантами в руках. Они энергично расталкивали своих товарищей, перескакивали лежащих, а то и топча их. За ними, за правофланговыми, стойкими и проворными, устремились и менее закалённые в горниле идеологической борьбы.
Начался уже стихийный отход китайских граждан от советского берега. На льду оставались древки с красным полотном, кое-где красные маленькие книжицы – цитаты Мао и подавленные, потоптанные люди. Среди них были и дети, и женщины, увязавшиеся за манифестантами.
Майор скомандовал:
– Автоматы… на предохранитель! Вперёд!
Пограничники шли по флагам и по транспарантам к границе. Впереди них хромая, скуля и плача, ползли домой сбитые, травмированные манифестанты.
Лейтенант Козылов шёл на левом фланге. Он с облегчением вложил пистолет Макарова в кобуру. Стало на душе покойно, а от спавшего напряжения – легко, словно только что перешёл реку по тонкому льду. Он смотрел на уходящих китайских граждан и не мог сдержать улыбки. Но сдерживал, боясь показаться солдатам мальчишкой. Хотя умом понимал, что от стволов, направленных в грудь или в голову, наверное, только так и бегут. Но, если люди доброго слова не понимают, пусть уважают силу оружия. На всякую наглость должна быть сила, перед которой наглец снимает шляпу, или использует первый приём самбо – спасительный бег в припрыжку. А этот приём у них, особенно у хунвейбинов, недурно получается, хорошо поддаются тренировке.
Пограничники поднимали со льда китайцев, и, помогая им, вели их к границе.
Начальник заставы шёл сзади подразделения, платком вытирал со лба пот. Вспотел в десятиградусный мороз. Теперь можно полагать, инцидент исчерпан. Теперь китайские граждане уяснили, что шутки на границе могут кончиться для них плохо. Граница есть граница. На ней не должно быть снисхождения. И всё-таки…
И всё-таки момент был такой, что не дай Бог ему повториться.
2
На границе установился на некоторое время относительный покой. Пограничники стояли узкой цепочкой на средине реки. Китайцы – всё той же толпой на своей территории. Но вскоре послышался голос, через репродуктор усиленный, басовитый и хриплый, и за ним поднимался новый гуд. До пограничников стало доноситься хоровое скандирование: Мао-о! Мао-о!.. Напоминающее чем-то мартовский кошачий рев: Мяо-о!.. Мяу-у!.. И это мяуканье веселило, пограничники посмеивались, шутили. Но не расслаблялись.
Пока на границе установилось относительное затишье, майор, через связного, вызвал на лед замполита. Оставил его за себя.
– Сергей Васильевич, действовать в таком же порядке, как при первом китайском вторжении. До берега отходить интервалами. На берегу стоять насмерть! Я на доклад.
– Есть, товарищ майор.
Лёд после тысячи ног стал гладким. Мелкие торосы, снежные отвердевшие намёты были перемолоты в крупу, в пыль, которую подметал усиливающийся к вечеру хиус. Теперь по льду можно пройти, прокатываясь, чтобы не поскользнуться. Майор шёл по нему, порой балансируя руками.
На берегу Савина встречали сельчане:
– Товарищ майор, что китайцам надо?
– Товарищ майор, правда, что они хотят нас воевать?
– Товарищ майор, а мы уже карабины, ружья достали.
– Товарищ майор, мы и топоры, вилы возьмём, придём к вам на подмогу.
Савин успокаивал:
– Товарищи, ничего не нужно. Ничего страшного. Помитингуют, померзнут и разойдутся.
– Ага, поморозить сопли вышли?..
– Ну, если хотите. Успокойтесь и вы, расходитесь по домам. Знайте, на берег мы их не выпустим. Извините. – Майор поспешил на заставу.
Приграничный народ, поселившийся здесь и проживший не одну сотню лет, не одно поколение, тем и отличается от всего остального населения, что он подчинён строгим законам границы и готовый, как солдат, ко всему: на помощь пограничникам, на защиту, на войну. Ведь в прошлом предки их были казаками, защитниками Руси-матушки. И Савин с уважением относился к ним.
На берегу шум митингующих отдалился, но беспокойство, наоборот, стало накатывать. Там, на границе, в непосредственной близи с китайцами, майор был собран и сосредоточен, и ко всему готовым, к поступкам и к ответу за них. Сейчас, удаляясь, за ним тянулось, как снежный шлейф, беспокойство. Беспокойство за погранцов, за их выдержку. Хотя первый экзамен по КНИГЕ ЖИЗНИ прошёл безукоризненно.
Начальника заставы встретил дежурный.
– Товарищ майор, вас просит срочно позвонить начальник штаба, майор Родькин. И ещё. Через полчаса нужно отправлять наряд на левый фланг и через час – на правый. И двоих – в секрет. Кого? Где брать?
– Малиновский, секрет отставить. Пошлите связного к капитану Найвушину, пусть он выделит тех, кому в наряд. А всех, кто приходит с наряда – кормить и на лёд.
– Есть.
– Старшине передать, пусть готовит термоса. Повару: чай, чтобы был горячим постоянно.
Майор направился в дежурку. Младший сержант на ходу спросил:
– Товарищ майор, можно вопрос?
– Да.
– Это надолго?
– Малиновский, они не довели своего расписания. Поэтому будем, к сожалению, подстраиваться под них.
– Понял, товарищ майор.
Савин сел за стол перед аппаратом связи и щелкнул тумблером. Взял трубку. Младший сержант поспешил выполнять приказания начальника заставы.
В трубке послышался знакомый голос.
– Дежурный по отряду, майор Макеев.
– Это тринадцатый, Игорь Семенович. Докладываю.
– Давай, Владимир Иванович.
– Толпу китайских граждан выдворили за границу. Но не силой, под страхом применения оружия. Поняли и ушли. Теперь на своей территории беснуются. Точнее – мяукают.
– Это как?
– В истериках своего Мао часто упоминают. Здравицы что ли в его честь произносят или молятся на него: Мао-Мао, а по льду разносится: мяо-мяу.
– Как кошки в лунную ночь?
– Да, что-то в этом роде, – усмехнулся Савин.
– Я тебя соединяю с начальником штаба.
– Давай.
Щелкнуло в трубке, и тут же послышался резкий голос.
– Да, Родькин слушает.
3
Китайцы долго митинговали, разогревались. А, увидев, что командир, который приказывал навести на них оружие, ушёл, начали приближаться к пограничникам, но не так, как это происходило в первый раз, не прямым напором, а устроили круговое движение, напоминающее центробежное, развивая и расширяя его орбиту, и всё плотнее подходя к пограничникам. Они что-то пели, и по мелодии смутно, но можно было догадаться, что это Интернационал. Вновь размахивали флагами, несли транспаранты, трясли красными книжечками.
Найвушин и Козылов какое-то время стояли, и лейтенант рассказывал капитану, как удалось вернуть соседей за границу.
– Честно говоря, я думал: товарищ майор отдаст приказ на поражение. Прут прямо на стволы. Того гляди, на село пойдут. Как забряцали затворы, сразу очухались. Поскакали обратно, как миленькие, и коньков не надо. Потоптали друг друга, женщин и пацанят. Им бы ещё соску сосать, а туда же, в хунвейбины, – тьфу! – без мата не выговоришь.
– Так идея – зараза, что проказа. Всех дурманит, дурит. А тот, кто ей не подчиняется, того можно заставить, принудить уважать. Это что касается взрослых. А дети… Что дети? Любопытствующий народец…
Солдаты стояли, переминаясь с ноги на ногу от бездействия, курили, переговаривались. Тут же, отвернувшись от толпы, прикрывая друг друга, мочились на лёд, притопывая от нетерпения. Кое-кто был поднят командой "в ружье!" прямо с постели, после ночного наряда, и потому было не до приличий теперь. Тем более, похоже, ещё долго не видать им заставы. Впереди опять что-то затевается…
– Андрей, давай по флангам. Кажется, начинается. Работать по моей команде.
– Есть!
Офицеры направились вдоль шеренги.
– Командиры отделений, дублировать мои команды, – говорил капитан, проходя мимо командиров отделений.
4
Майор Савин слушал начальника штаба, и время от времени говорил сам.