– Солдаты! Сынки! Командира бьют!..
Сейчас зов о помощи звучал в его ушах заново до постыдного неприлично. И когда увидел лица своих пограничников, раскрасневшиеся на морозе и от потасовки, решительные и отважные, от радости чуть не расцеловался с ними.
Однако же сейчас их улыбки представлялись усмешками, точнее – насмешками. А такое – как перенести?.. И по большому счёту – он не справился с возложенными на него обязанностями.
Подполковник поднял портупею, взялся за кобуру, стал медленно расстегивать её клапан. Перед туманящим взором сверкнула вороненая сталь рукоятки пистолета, круглое отверстие стволика…
Морёнов захлебнулся слизью во рту и очнулся. Он лежал на полу, в просторной комнате. Вспомнил, что он на заставе, в Ленкомнате, а не на льду, и сдержался, чтобы не сплюнуть на пол. Рядом лежал Козлов. Морёнов зашевелился и с трудом стал подниматься. Болели и руки, кости от массажа китайских палочек. Проснулся и Козлов.
– Ты чего? – спросил он.
Юрий промычал что-то и показал рукой на коридор. Болела спина, в груди булькало.
– Тебя проводить?
Солдат не ответил. Но женщины полушепотом заторопили Козлова:
– Пойди, проводи. Его, видишь, ноги не носят.
Владимир поднялся, взял дружка под руку, и они вышли в коридор. Где находится туалет или умывальник, оба не знали. Поэтому Козлов, приставив Юрия к стене, прошёл по коридору и заглянул в дежурку. За столом сидел, вполоборота, младший сержант.
– Эй, командир, – позвал Козлов в полголоса, – где у вас здесь умывальник, али сортир?
Младший сержант обернулся. Козлов воскликнул:
– Лёха!.. Привет! Давно не виделись, ха!
Малиновский обрадованный поднялся со стула и подошёл к земляку.
– Здорово!
На возглас Козлова подался и Морёнов.
– О! И морж здесь?! – обрадовался и ему Алексей. – Здорово! – Он приобнял Юрия, а тот сдавленно простонал. – Ты чего?
– Да по хребту его оттянули палочкой от транспаранта. Губы, видишь, красные, кровь идёт. Покажи нам, где тут у вас туалет?
– Туалет во дворе. А туалетная комната здесь. Пошли.
В туалетной комнате они застали подполковника Андронова. Тот прятал в кобуру пистолет Макарова.
Все трое выпрямились по стойке "смирно". Подполковник, не поднимая на них глаза, отмахнулся, дескать, валяйте, какая может быть в туалете да в бане субординация.
На полу лежал полушубок подполковника. Морёнов, обойдя его, прошёл к раковине умывальника и с тошнотворными потугами и звуками выплеснул из себя кровавую струю. Андронов удивленно вскинул на солдата взгляд: пьяный! в такой час!.. И смутился от нелепого подозрения. Солдат был бледен, и его душил кашель, изо рта сплевывал кровавую слизь. Он едва стоял на ногах, держась руками за раковину.
– Поддержите ратанчика, – сказал солдатам, и сам удивился тому, как у него вырвалось это слово, почти забытое, вышедшее из лексикона пограничников и, наверное, глупое, непонятное им, теперешним.
Но солдаты восприняли его, улыбнулись. Значит, жива ещё традиция, не забылась.
Малиновский подтолкнул Козлова к Морёнову, а сам на минуту вышел.
Вернулся с одёжной щёткой и с тряпкой. Подняв с пола полушубок и, подойдя с ним к свободной раковине, стал смывать с него скверну. Вначале щёткой, затем тряпкой.
Подполковник стоял, смотрел на солдат, и благодарная улыбка кривила ему рот.
– Что с ратаном? – участливо спросил он.
Козлов ответил:
– Китайцы ему здухи отбили, колом от транспаранта. Вбивали в него идеи Мао. Через голову не доходит, так через спину.
– Как фамилия?
– Рядовой Морёнов.
"Морёнов… Морёнов… Козлов, Малиновский, точно, они. С ними ещё четвёртый был, Потапов. Я их вышиб из сержантской школы. За пьянку. Вот ведь как судьба свела… А ребята-то неплохие. Может, простить надо было? Да и пьянку ту, пьянкой-то не назовёшь. Скорее символический ритуал, – подумал Андронов с некоторым сожалением. – Ну, ничего, служба покажет. Жизнь она рассудит. А за сегодняшний бой, – его передернуло от такой характеристики ледового события, вырвалась неожиданно, – я их непременно отмечу".
– Младший сержант, спасибо тебе за заботу, – обратился он к Малиновскому. – И выполни ещё одну мою просьбу, повесь полушубок где-нибудь подсушиться.
– Есть, товарищ подполковник. Он будет в сушилке.
– Ну что же, ладно… приходите в себя ребята. Да будьте там, на льду, повнимательнее. Берегите себя, друг друга… – и подумал с сожалением: "Что можно им ещё пожелать?"
Подполковник подошёл к умывальнику, расстегнул две верхние пуговицы на рубашке. (Галстук сорвал с себя раньше в минуты душевного расстройства.) Стал умываться. Он не слышал, как ушли солдаты. Слышал лишь, как младший сержант встряхнул несколько раз его полушубок. И тоже вышел.
В Ленкомнате им предложили по кружке подслащенного чая и по бутерброду с кетовой икрой. Козлов сел к столу. Морёнов с усилием тоже присел. Есть не хотелось. В голове всё ещё звенело, и слегка подташнивало. Но в груди после умывальника стало легче, кашель уменьшился, и дышалось свободнее. Юрий небольшими глотками отпил чай.
Минут через десять Козлов подошёл к своему автомату, который лежал на полу. Тут же поднял полушубок, одел его. Повесил автомат на плечо.
Попрощался с женщинами.
– Спасибо за чай, хозяюшки.
– Будь здоров, погранец. Приходи ещё.
– Не приду, так принесут, – и кивнул на Морёнова. – Вы этого на лёд не пускайте. – И вышел.
Юрий криво хмыкнул и тоже поднялся.
– А ты-то куда? Слышал, что друг твой сказал?
– Ага, самое интересное пропустить? – усмехнулся Морёнов. – Он матери обещал китаянку уссуриечку в невесты привести, а тут её родичи вон какую бучу устроили. – Он стал одевать телогрейку. Затем поднял с пола полушубок. – И отступного не берут. Придётся хоровод с ними кружить, помогать парню, – закашлял. – Глядишь, к утру сладимся.
Женщины улыбнулись. И в полголоса стали отговаривать:
– Да ты бы погодил, оклемался бы…
– На свадебного дружка ты сейчас мало смахиваешь.
– А я его морально поддерживать буду, – сказал Юрий.
– Да отлежался бы. Ещё не хватало тебе там простудиться.
– Не-е, без него не могу.
Закинул с заметным усилием на плечо автомат и вышел из Ленкомнаты.
7
К ночи мороз усилился. Снег сыпал реже, и ветерок был далеко не Ташкентский. Юрий вдохнул морозный воздух и задохнулся, грудь перехватило, словно проглотил горсть колючих льдинок. Прикрыв рот трехпалой рукавицей, закашлялся, тяжело и глухо, протягивая воздух сквозь тесно сжатые зубы. И, похоже, ангина начинается, ощущались знакомые с детства признаки, сдавливания, сухость и покалывания в горле. Как некстати!
Он шёл в метрах пятидесяти от Козлова.
Владимир, заслышав сзади кашель, обернулся. "Идёт всё же! Сейчас за шкирятник на заставу оттащу!.."
В село въехали две машины: Газ-69 и за ней "скорая помощь".
Командирская машина остановилась, и из неё, приоткрыв дверцу, высунулся офицер.
– Товарищ пограничник, – обратился он к Козлову. – Где младший лейтенант Трошин?
– На льду, товарищ майор, – выпрямился Козлов перед офицером, которого тут же признал.
– Проводите. – Родькин вышел из машины. Шоферу сказал: – Ждать меня на заставе. – Захлопнул дверь. К Козлову: – Пойдёмте.
Пока они говорили, их настиг Морёнов, но шёл сзади.
Миновав на берегу памятник, стали спускаться на лёд.
– Ну, как вы здесь, пограничники? – спросил Родькин, глядя вдаль сквозь слепящий луч прожектора с китайской стороны. Он поднял руку в кожаной перчатке, и приложил над глазами козырьком.
– Да живы пока, товарищ майор. Отмахиваемся помаленьку, – ответил Козлов.
– Чем отмахиваетесь?
– Да чем? Что под руку попадётся. И кулаками, и транспарантами, и флагами, и цитатниками. Благо, что у китайцев их много.
– А оружием?
– И оружием. Куда деваться? Против оглобли нет другого приёма. Так вот автоматом загораживаемся.
– Загораживаетесь или применяете?
– Загораживаемся. Ну… если, когда сорвётся, то и в лоб заедешь. А если за спиной держать, то, как от них отбиться? Спиной границу не прикроешь, тем более от такой гвардия. Нет, оно конешно, и за спиной от него бывает польза. Вот, рядового Морёнова, – кивнул назад на товарища, – он спас, можно сказать, не дал спину проломить. Но лучше, когда он в руках. Как-то поувереннее себя чувствуешь.
– Младший лейтенант разрешил?
– Так куда денешься, когда одного за другим ратанов косят? А с младшим лейтенантом одно удовольствие на переговоры ходить. От него китайцы без ума. Вон он, кажется, хромает к вам навстречу.
От шеренги отделился человек и шёл к ним, припадая на левую ногу. Ему, видимо, хорошо было видно, кто идёт по льду, и даже машина, что останавливалась на улице: на идущих был направлен луч прожектора.
Родькин не сразу признал в нём Трошина, смущали его хромота и внешний вид.
Подойдя, младший лейтенант отдал честь майору. Но прежде, чем приступить к докладу, спросил Морёнова:
– Ну, как, погранец, оклемался?
– Как будто бы, товарищ младший лейтенант. Разрешите встать в строй?
– Разрешаю, разрешаю, – тепло похлопал солдата по плечу. – Ну, а вы как, Козлов?
– Да мне-то что? Мне б сейчас оглоблю в руки… – усмехнулся солдат.
– Ну-ну. Ступайте.
Пограничники направились на левый фланг.
Трошин повернулся к начальнику штаба.
– Товарищ майор… – начал было докладывать.
– Олег, – перебил его Родькин, – давай без официоза. Рассказывай. – Он с сочувствием осматривал своего товарища. – Что с ногой?
– Торцом дрына в самый пах ткнули. Из-за толпы пропустил.
– Ничего не повредили? – с иронией и болью спросил Владимир.
– Дак, кто знает? Терпимо. Если бы не этот погранец, вовремя подоспевший, не знаю, как бы выкрутился?
– Какой?
– Да тот, что подкашливает. Не уберёгся, отключили сволочи.
– Может быть, и ты отлежался бы?